Ветер растрепал мне волосы, я их зачесал в сторону пятерней. Проговорил:

– Прощай, Аня.

– Прощай, Олесь.

Она-таки улыбнулась, но улыбка вышла кисловатая. Она будто поставила на мне крест и была по этому поводу не слишком рада. Повернулась и пошла к комбайну. Гибрид заурчал, развернулся и съехал с дороги на обочину. Я заскочил в свою машину и поехал дальше. Больше не оборачивался. Витька деликатно помалкивал.

Когда доехали до ворот, я отпер замок. Поблизости не было ни души – нам и впрямь никто не мешал уезжать. Я проехал за забор и запер ворота. Усевшись за руль, поглядел вперед, на лесистую безлюдную местность, где по ночам царит инфернальная вакханалия, и сказал Витьке:

– Аня говорит, что те, кто сбежал из ВС, больше не смогут вернуться.

– Ну да, – сказал мальчишка. – Теперь мы – Отщепенцы.

***

По мере приближения к карьеру меня охватило сильнейшее беспокойство – скоро проезжать заброшенный Посад. Я был, что называется, на измене. И хотя знал, что Уроды активны только в темноте, было страшно так, что и не передать.

Вместе с Витькой мы выгребли то, что я оставил позапрошлой ночью, в том числе жизненно необходимые лампы и некоторые запчасти, которые смахивали на сущий хлам.

– Вот скажи мне: на фига этот мусор?

– В этой мастерской мусора нет, – Витька нравоучительно помахал пальцем. – Мусора вообще в природе не существует – мусор есть только в башке у людей. Из-за этого они и считают некоторые вещи мусором, а на самом деле любая штука приспосабливается при желании для полезных целей. Это ты говорил. Все зависит от точки зрения.

– Какой я был умный... – пробормотал я, засовывая не-мусор в кузов.

– Да, после глюка ты здорово поглупел.

Пора умнеть, добавил я про себя, иначе не выживу...

Вычистили мастерскую дочиста, забрали даже гамаки и полки, заперли ее и двинулись дальше.

Дневной свет преобразил местность, сделал обыденной, не страшной и таинственной, как ночью, а скучно-банальной. Обычный редкий лес, перемежающийся свободными от деревьев проплешинами, обычная заросшая дорога, небольшие холмы и одичавшие пашни. Я не узнавал местность – ночью мир совсем другой.

Вот мы очутились на территории заброшенного Посада с развалившимися от времени и непогоды бараками, деревянными колодцами, вросшими в землю огромными покрышками от комбайнов и приснопамятной телегой, которую я лично тащил ночью с дороги в сторону. Я с опаской посмотрел на груды хлама, откуда вылезали Уроды, и мысленно поправил себя: это не хлам, для Уродов это дом родной.

Пугала или Пугал нигде нет, Уродов тоже. Казалось, что за нами кто-то наблюдает, но, очевидно, это мерещилось с перепугу.

Небо справа, то есть с запада, заволакивало сизыми тучами, подул пахнущий дождем ветер, вдали загромыхал гром.

– Хреново, – сказал Витька.

– Почему?

– Гроза идет. Когда гроза, лучше никуда не ехать – заплутаем и батареи посадим, по лужам-то и грязи рассекать!

У меня болезненно сжался желудок.

– И что делать?

– Едем к заводу, укроемся под крышей, переждем грозу.

Я ускорился и поглядел на панель – индикаторы батарей показывали почти полный заряд. И как прикажете поступить, когда заряд иссякнет? Особенно если эта неприятность случится во время затяжной грозы, когда от солнечных батарей мало проку.

Над лесом вырастали гигантские трубы, здания и цилиндрические сооружения завода. Я спросил у Витьки, что это был за завод, но тот понятия не имел. Вроде бы добывали что-то из-под земли, а что конкретно – неизвестно. Руду какую-то.

Я задумался: а на сколько километров протянулась эта зона аномалий и как много на ее территории таких вот объектов? Что здесь, в конце концов, произошло, откуда появились Уроды и прочая Погань? Витька ничего этого не знал, сказал, что Поганое поле возникло до основания Вечной Сиберии.

Почему все эти огромные земли невидимы со спутников, почему не отображаются на ГуглМапс и прочих детальных картах, где отдельные домики и люди различаются, не говоря о таких больших объектах, как целый заброшенный завод? Самый резонный ответ: спутники видят, но изображение цензурируется, не доходит до обывателя. А отсюда логичный вывод: о Поганом поле и Вечной Сиберии прекрасно осведомлены в космических державах, а это США, Китай, Индия и Россия.

Насколько сильны Рептилоиды?

По ходу это целая надгосударственная система, настоящее всемирное правительство...

Я никогда не был приверженцем конспирологических теорий, не верил в золотой миллиард, плоскую Землю и жидо-масонский заговор, но сейчас насчет могущественной международной надправительственной силы зародились мощные сомнения.

Я перевел тему:

– А если Урода вытащить на свет, что будет?

Витька пожал плечами:

– Сдохнет, наверное. Но до этого опасным станет. Говорят, ядовитым. Нельзя рядом с Уродами быть, пока они на свету подыхают.

– Что они жрут?

– Людей жрут, если поймают. Животных тож.

– И птиц?

– И птиц.

– Поэтому ни зверья, ни птиц в округе нет?

– Ага.

– А Лего чем питаются? И вообще, что из себя представляют?

– Никто не знает. Погань оживила неживое, вот и получилось Лего.

Что такое Погань? Это магическая сила или эманация, то есть радиация? В реальности радиация вызывает лучевую болезнь, бесплодие, лейкемию и вовсе не порождает выносливых и плодовитых мутантов. Никакая радиация не способна вызвать мутации у неживых предметов, это сущий бред.

Снова я вернулся к гипотезе, что все это грандиозная подстава, розыгрыш и иллюзия. Лего – просто роботы.

Тут вспомнилось, как тренога отшатнулась от света. Как живое существо! Я засомневался: зачем программировать робота на светобоязнь и насколько продвинутым должен быть бот, чтобы двигаться, как злобный зверь? А в треноге было нечто живое. Меня передернуло от омерзения.

Я почесал щетину – за последние дни ни разу не брился и не стриг бороду, нечем было, и растительность на лице нешуточно этак выросла. В обычной жизни я ношу небольшую щетину, но в нынешних условиях, похоже, придется обзавестись настоящей бородой. Подумалось, что если бы я брился начисто, то смог бы по щетине определить, как долго пролежал в капсуле. Вряд ли Рептилоиды озаботились бы необходимостью брить меня, пока я плаваю в слизистой субстанции.

Высокие стебли травы, бьющие по бамперу, сменились низкими, затем вовсе исчезли. На дороге появились проплешины асфальта, через несколько километров, наоборот, в асфальтовом полотне остались лишь проплешины выщербленной земли. Из-за улучшившейся дороги я ускорился – притормаживал лишь перед большими выбоинами или железнодорожными путями, несколько раз пересекающими дорогу.

Завод тем временем выдвигался из-за горизонта, показывал себя во всей красе. Перед нами открывались все новые части огромного предприятия: дымовые трубы, здания с выбитыми окнами, высоковольтные линии электропередач на решетчатых вышках, ржавые остовы грузовых машин, товарные вагоны, выщербленный асфальт, проросшая в трещинах трава и целые деревья.

Громыхало все ближе, беспросветно-фиолетовая громада туч закрыла полнеба, ветер усилился, шлепая первыми каплями дождя по стеклу.

– Найдем какой-нибудь навес, чтобы далеко вглубь здания не залезать, – предложил Витька. – Бывает, внутри тоже прячутся Уроды и прочие твари.

Я выругался сквозь зубы.

– Какие твари? Лего?

– Кроме Уродов и Лего в Поганом поле есть много кто еще...

– Умеешь ты порадовать...

Мы ехали между зданиями завода. Скорость замедлилась – необходимо было объезжать медленно разрушающиеся под открытым небом машины, груды строительного мусора, поваленные столбы, а в одном месте пришлось вылезти наружу и поднимать опущенную стрелу шлагбаума.

Вскоре нашлось подходящее здание, чтобы укрыться от дождя – двухэтажное, небольшое, с разрушенной передней стеной, так что видны некоторые внутренние помещения. Я заехал задом прямо на первый этаж по пологому пандусу. Под колесами смачно хрустели осколки кирпичей и стекла. Я выключил двигатель, гул стих, и сразу стал слышен шорох дождя, похожий на топоток миллионов крысиных лапок.