— Да, фэнш хороший.

Затем они привязали обезглавленный труп Овика к лошади и уехали, волоча его за собой.

Сашка вылез из стога, он смотрел на то место, где убили его друга. Теперь он остался один. Совсем один. И вокруг орки. И он ничего не умеет и ничего не знает в этом мире. Сашка подобрал одну кроссовку, она слетела с ног Овика, второй не было. Обувь Овика совсем расползлась. Надел кроссовку на ногу, и так ковыляя, в разномастной обуви, поплелся на юг, куда увезли тело друга.

Селиман, главный жрец бога Великого Ивхе проснулся рано: опять сильно ныла спина, а ноги… ноги у него болели не переставая вот уже несколько лет. А ведь он и не такой уж и старый. Даже совсем не старый. Ни одного седого волоса нет. Конечно, определить это на выбритой голове сложно, но ведь волосы растут не только на голове. К примеру, на груди. И очень даже обильно. У других жрецов, даже его младше, грудь осыпана седыми волосами, а у него они как были иссиня–черными в молодости, так и остались такими же.

Про других жрецов, которые его моложе, он, конечно, немного погорячился. Из двенадцати младших жрецов только двое его старше, а из оставшихся десятерых семеро еще совсем сопляки, давно ли волосы над верхней губой стали расти? И все семеро калеки или почти калеки. Кто хромой, кто плохо видит, кто почти глухой. Двое и вовсе встают с ложе только на время обряда жертвоприношения. Нелегко было таких помощников подобрать, но подобрал же. До этих ущербных были другие. Молодые, сильные и наглые. И где они теперь? Давно уже изжарены и съедены орками–храмовниками. Туда им и дорога. Потому что если не они, то к оркам на обед попал бы он. Пятерых он сам успел, придравшись к каким–то мелочам, отправить в статую Великого Ивхе, но с двумя не успел. Но тогда ему повезло, и он был моложе. И ноги еще не болели. А теперь вот и спина начала. Но все равно, даже сейчас он побьет любого из этих двенадцати.

Семеро молодых — калеки, а пятерых пожилых тоже опасаться не следует, за пятнадцать лет, как он стал главным жрецом, никто из них так и не посмел бросить ему вызов. А сейчас и подавно. Эти уже стары и понимают, что им долго не удержаться у власти — тут же налетят коршунами другие, помоложе, и заклюют. Нет, не эти семеро молодых калек, есть и другие. Старшие жрецы остальных двенадцати храмов Великого Ивхе. Он ведь и сам был когда–то, пятнадцать лет назад, таким же старшим жрецом. А здесь главным жрецом был Ильбан, двухметровый здоровяк. Кто с таким на поединке справится? А Селиман смог. Никто не знал, что у него настолько тонкий слух.

Ильбан соперником его совсем не считал. Трехпудовое двухметровое копье, заканчивающееся длинным острым лезвием, Селиман еле–еле приподнял двумя руками, зато в руках у Ильбана копье казалось пушинкой, настолько легко он его держал. Соперникам завязали глаза, оставив их в противоположных концах закрытой сеткой по всему периметру арены. Селиман перехватил копье поближе к середине и натужись, засеменил, стараясь не производить шума, в другой конец арены. И вовремя. Он услышал грузные шаги Ильбана и свист копья, идущего широким двухметровым полукругом на уровне груди Селимана. Но Ильбана вместо груди соперника встретила пустота. Он, как понял Селиман по раздавшемуся шуму, просто опешил. Главный жрец стал вертеть во все стороны своим грозным оружием, но везде встречал всё туже пустоту. Тогда Селиман нарочно вскрикнул, дав понять Ильбану в какой стороне он находится, и сел на пол арены, прочно держа тяжелое копье, поддерживая его своим телом. Сидя это получалось намного лучше.

Свист копья Ильбана прошелся над головой Селимана, но тот затих, ничего не предпринимая, его чувствительные уши слышали, что его противник находится еще далеко от него. Ведь он держал копье за середину толстого древка, а следовательно, двухметровое копье превращалось всего лишь в метровое. Зато Ильбан, используя свои длинные руки, мог наносить смертельные удары на расстояние до двух с половиной метров. За счет этого он и выигрывал все предыдущие поединки. Четырнадцать голов его невезучих противников украшали вход в храм бога. И вот теперь он хотел заполучить пятнадцатую.

Ильбан, продолжая вертеть копьем вокруг себя, поступательно двигался в сторону сидящего Селимана. Еще немного, еще… всё, можно. И Селиман, напрягая все силы, с размаха ткнул копьем туда, где по его расчетам должен быть живот Ильбана. Раздался утробный крик, рядом с Селиманом упало на пол копье Ильбана, а немного спустя раздался шум от падающего тела главного жреца. Селиман по–прежнему продолжал тыкать копьем по телу противника. Но раздался удар гонга. Всё! Он победил. Теперь он — главный жрец. Но он знал, что уже через три месяца, в ночь полнолуния получит вызов на поединок от одного из жрецов. Сейчас понабегут, посчитав его слабым противником. Но только теперь он, Селиман, будет определять оружие поединка. А он выберет копье подлиннее и полегче. Пусть попробуют с ним сладить!

И ведь пытались! И не раз и не два. Двенадцать раз. И двенадцать голов украсили вход в храм Великого Ивхе. Вначале набросились младшие жрецы главного храма, а затем очередь пришла и за старшими жрецами провинциальных храмов. Они приезжали только четыре раза в год в дни полнолуния на большие обряды жертвоприношений, и за ночь обряда придраться к их ошибкам, отправив их в статую Великого Ивхе было трудно, очень трудно. Особенно если учесть, что они были готовы к тому, что он заготовит для них ловушки. Но проходили полнолуния, очередной претендент на его, Селимана, голову, расставался с головой сам, и наконец, все поняли, что он им не по зубам, притихли, смирились. В позапрошлом году один из них, польстившись на то, что он с трудом отстоял обряд, а после его завершения упал в беспамятстве на руки младших жрецов, вызвал его на поединок. И двенадцатая голова в назидание остальным, украсила вход в храм Великого Ивхе.

Может быть, ноги Селимана и ослабли, но слух остался таким же, как и в молодые годы. Куда им, слепым, против него, зрячего! Разве страшна повязка на глазах, когда у него есть еще и уши? И вот сегодня предстоит ночь весеннего полнолуния, ночь большого обряда всесожжения во имя Великого Ивхе, после которого он обязан спросить у присутствующих двадцати четырех жрецов, есть ли среди них тот, кто готов вызвать его на поединок крови.

Мои младшие жрецы не пойдут: либо стары, либо больны. А старшие жрецы других храмов? Есть среди них несколько таких, кто говорит подобострастные слова, целует при встрече его сандалию, а сам точит острие копья, мечтая свалить его и самому стать великим жрецом.

Гандин, один из этих двенадцати. Он моложе Селимана на десять лет. Сильный, рослый, уверенный и властолюбивый. Когда Селиман в поединке свалил Ильбана, Гандин еще не был старшим жрецом своего храма. А когда стал, то желающих дать поединок ему, Селиману, уже не осталось. Все поняли, что не просто так, не из–за везения он побеждал. А Гандин умен. За эти десять с лишним лет, что приезжал на обряды большего всесожжения, не дал никакого повода, поймать его на ошибке и отправить в котел. Этот будет ждать еще несколько лет, до тех пор, пока Селиман совсем не ослабеет, только тогда он будет бить наверняка.

Гандин — редкий случай, когда сила и ум проявляются столь удачно. Обычно ведь как? На поединках побеждает более сильный и ловкий. И голова здесь совсем не нужна. Взять хотя бы его предшественника, Ильбана. Глуп как пробка. Как только еще научился читать! А старшие жрецы остальных храмов? Такие же. Кроме Гандина и еще, может быть, парочки, у которых есть хоть немного мозгов. Остальные — большие тупицы. Но хоть и тупицы, а понимают, насколько смертельно бросать ему, Селиману, вызов.

А немного мозгов не помешало бы. Несколько лет назад он копался в старых свитках, дырявых и трухлявых, чудом сохранившихся с древних времен. Некоторые рассыпались прямо в его руках. Значит, не одно поколение главных жрецов не брало их в руки. И напрасно! Один из этих свитков, написанный архаичным языком — как только ему удалось прочесть! — устами одного из первых главных жрецов рассказывал о событиях древней истории Атлантиса. Никто, наверное, кроме Селимана, во всем Атлантисе теперь не знал истоков появления храмов Великого Ивхе и Ужасного Паа. И самое главное, не знал, как и откуда рядом с людьми обосновались орки–храмовники. В древние времена предки орков–храмовников ничем не отличались от современных диких орков, разве были еще примитивнее. А причиной их возвышения явился посланец с неба, знак Богов — Черный камень. Долгие дни тряслась земля, лил, не переставая дождь, нигде нельзя было скрыться от пронизывающего ледяного ветра. А когда, наконец, выглянули робкие лучи солнца, вся земля Атлантиса лежала в развалинах, погибли города, запустели селения, перестали приезжать купцы с далекого востока, из страны Копт и страны Шумер. С тех пор, как ни искали пути и дороги в эти страны, корабли возвращались с пустом. Может, и не было их? Но тогда, откуда же приходят Посланцы?