Снова заворчал желудок.

– Раз еда бесплатна, поедим?

– Отчего же не поесть, – улыбнулась Аня. – Слышу, что у тебя кишки бунтуют. Пошли в столовку. Время позднее, столовку закрыли наверняка, но сегодня Дашка дежурит, я ее уговорю открыть для нас.

Конец фразы – слова “для нас” – Аня произнесла понизив голос и бросив на меня многозначительный взор. Когда я непонимающе посмотрел в ответ, она расхохоталась.

– Ой, умора, смешной ты! До глюка совсем другой был!

– Это какой же?

Аня подумала:

– Нелюдимый. Хмурый, сам по себе вечно гулял, как кот. На танцы по четвергам не ходил, с девками не знакомился... С тех пор, как подруга твоя в Князьград переехала... Ой!

Аня картинно, но при этом без малейшей фальши – что само по себе выглядело необычно – прикрыла рот и вытаращила глаза. Проговорилась.

– У меня и подруга была? – тоскливо сказал я. – И она меня бросила...

– Кто же откажется в Князьград переехать, коли предлагают и рейтинг позволяет? – удивилась Аня. – Никто ее не винил, Катьку-то. Даже ты.

– Какой же я добрый и понимающий, – саркастически протянул я.

– Не-а, ты не добрый. Ты бешеный, с тобой даже заводские не связываются. Только на баб рук никогда не поднимаешь и “Тишь-да-гладью” не злоупотребляешь, как некоторые, поэтому и помогаю тебе сегодня, чем могу.

– Спасибо, – сказал я почти искренне. – Ну что, пошли в столовку?

***

Столовая была стандартным для этих мест строением барачного типа, расположенным на единственной асфальтированной улице Посада. Солнце совсем низко нависало над лесом, от домов протянулись длинные тени, а косые лучи зазолотились. На меня почему-то от этого зрелища приближающегося заката накатила тоска. Дурной сон не кончался.

Иногда попадались местные. Я их не разглядывал, погруженный в свои невеселые мысли. Кто-то здоровался, кто-то игнорил. Я кивал в ответ или отвечал на приветствия коротким “Привет!” Руку никто не протягивал – вероятно, не заведено.

Аня постучала кулаком в запертую деревянную дверь, привычно старую и рассохшуюся. Спустя минуту изнутри женский голос крикнул:

– Закрыто! Че, совсем сдурели?

– Ты не ругайся, Дашка, это я.

Дверь открылась, и на нас воззрилась пресловутая Дашка – дама лет тридцати, полная, с объемистой грудью, мощными бедрами. Одетая в серый рабочий халат и фартук. В руках швабра, вид воинственный. Услышав про мой глюк и амнезию, женщина моментально смягчилась, выпуклые глаза загорелись от любопытства и предвкушения интересного разговора. Спустя три минуты мы сидели за длинным столом в просторной столовой, освещенной парой слабых лампочек, отчего в помещении царил полумрак.

Даша убежала за стойку, оттуда донеслись грохот кастрюль и лязг поварешек, затем повариха появилась с подносом, на котором стояли чашки, миски и стаканы с чаем. Я с энтузиазмом принялся за еду, а две дамы уселись напротив и смотрели на меня с восторгом и умилением, словно я их родной брат, вернувшийся как минимум с войны. Угощали меня мясным супом, на второе были обычные тефтели с гречкой в качестве гарнира, а на третье какой-то пряник – на вид страшноватый, но мягкий и вкусный. Хотя, возможно, это у меня аппетит разыгрался, отчего обычная хавка казалась невероятно вкусной.

Пока я жрал так, что за ушами трещало, Аня поведала поварихе о моем глюке в мельчайших подробностях. Даша качала головой, вскрикивала, то и дело протягивала сложенную лодочкой ладонь к изображению двух лун на стене, затем эту же ладонь возлагала себе на лоб.

– Ходила я в квест к буржуям, – сообщила Даша, когда Аня завершила красочный рассказ. – Города у них пыльные, шумные и вонючие. Развлечений много, конечно, но все какие-то гнусные. За все деньги плати, а без денег ты никто.

– Скажите честно, – спросил я, дожевывая пряник. – Вы меня знаете всю жизнь? Прямо с детства?

Мои собеседницы подтвердили – да, с детства.

– Точно меня? Может, это был кто-то другой? Кто-то похожий на меня?

Аня закисла от смеха.

– Сейчас-то вижу, что ты другой! Разговариваешь чудно, не так, как раньше... И вообще не так, как все нормальные люди.

– Кто же это другой вместо тебя мог быть? – озадачилась Даша.

Я пожал плечами.

– Клон.

– Кто?

– Да неважно. Очень вкусная еда у вас, Дарья.

Повариха заулыбалась.

– А принеси-ка нам, Дашка, “Тишь-да-глади” стаканчик, – весело сказала Аня. – Видишь, человек не в себе немножко. Подлечиться надо.

– Панов у нас не употребляет, – сказала Даша таким тоном, словно мы с ней жили бок о бок все мои двадцать два года.

Аня хихикнула:

– Мы немножко... В качестве исключения.

Обе выжидательно посмотрели на меня.

Похоже, подумал я, здесь все знают о моих привычках – точнее, привычках того человека, за которого меня принимают. Маленькая деревня, полная сплетников и досужих любопытных обитателей, – вот что такое этот Посад.

Я почесал подбородок, заросший щетиной, задумался. Попробовать, что ли, здешнюю дурь? В историю я влип такую, что мой стресс хоть голыми руками щупай.

– А давайте!

– Вот это наш человек! – обрадовалась Аня, и Даша поспешила за стойку на кухню.

Наш человек, повторил я про себя. Бухаешь – наш человек, следуешь здоровому образу жизни – не наш. Кто не пьет – тот шпион. Сколько есть хороших, добрых пословиц, от которых вначале хорошо, а потом ой как плохо?

Даша принесла на другом подносе три мельхиоровые рюмки, бутылку с молочно-белой жидкостью и картонную коробочку наподобие спичечной, только больше раза в три. Аня схватила эту коробку, ловко открыла, зачерпнула чайной ложечкой тонкий коричневый порошок. Насыпала в одну рюмку. Зачерпнула еще два раза и добавила в оставшиеся рюмки.

Женщины поднесли рюмки к носу, вдохнули, передернулись то ли от отвращения, то ли удовольствия.

Я с опаской взял свою рюмку и принюхался. Пахло остро, чуточку горьковато и одновременно кисло. А еще был запах алкоголя, конечно. Букет забористый, но чем-то неуловимо приятный.

Аня и Даша опрокинули свои рюмки, некоторое время сидели с зажмуренными глазами. Потом шумно выдохнули, снова дернулись всем телом. Открыли глаза – повлажневшие, с расширенными зрачками. Забористое, видимо, дерьмо...

На долю секунды я усомнился, пить ли. По алкогольным делам я не силен, а тут к самогону добавили какую-то местную дурь. Возможно, опиат...

А затем взял и опрокинул рюмку, проглотив горьковато-пахучую жидкость.

“Тишь-да-гладь” сразу ударила по желудку, в котором растеклось тепло, и по мозгам, которые заволокло туманом пофигизма и приятного ощущения легкости бытия. Окружающее, наоборот, как-то прояснилось: краски в плохо освещенной столовой стали ярче, насыщенней, даже кислотней, а звуки громче и сочнее.

– Ну че? – смеясь, спросила Аня. По ней наркотик тоже ударил, это было заметно.

– Мощно, – оценил я. – Круто вдарило.

Аня с улыбкой закивала, а Даша заявила:

– Вдарило-то вдарило, но не как твой глюк-то! Впервые слышу, чтобы память начисто отшибло!

– А это он, поди, притворяется! – предположила зарумянившаяся, похорошевшая Аня. – Чтобы мы за ним поухаживали! Вишь – накормили его, теперь “Тишь-да-гладью” потчуем! Этак и в постелю уложить придется!

– А ведь верно!

Бабы загоготали.

Я ничуть не обиделся на их подколки. Сейчас эти две хохотушки мне нравились так, что и не описать. Как мне повезло, что неведомые Рептилоиды перенесли меня в это пусть и неприглядное место, но населенное такими добрыми и отзывчивыми людьми!

– Вы реально считаете, что я притворяюсь? – спросил я.

– Да не, – махнула рукой Аня и чуть не перевернула поднос. – Тот Олесь, которого я знала, ни в жизнь этак не притворится. Ты вообще после своего глюка другой человек. Изменился жутко! Раньше был вечно мрачный, сердитый, нелюдимый, как сыч. А сейчас веселый, и поговорить с тобой можно по душам... Ты мне теперешний нравишься куда больше прежнего! Я хочу, чтобы твой глюк не кончался никогда!