Очнулся полковник оттого, что Мошонкин лил воду на лицо. Поначалу ему показалось, что расцвело, пока он не понял, что находится на пирсе, расположенном неведомо где. Во всяком случае, солнца в этом мире предусмотрено не было. Все уже были на ногах, и полковника задело, что он очнулся последним. Рядом с пирсом располагался ангар, в котором рядами стояли батискафы.

— Я здесь все знаю, — повторил барон.

Без долгих разговоров они погрузились, на этот раз сидя, закрыли прозрачный колпак и двинули в море. Когда они отплыли мили на две, барон сказал:

— "Гелион" под нами.

— Как близко, — пожал плечами Картазаев. — Я думал, вы его так упрятали, год придется плыть.

Барон молча посмотрел на него, никак не отреагировав на колкий выпад. Вода забурлила, потом скользнула вдоль покатых бортов, выдавилась верх. Батискаф погружался с полчаса.

— Ни у кого нет клаустрофобии? — обеспокоено спросил Закатов.

Судя по бросаемым на него зверским взглядам, клаустрофобии не было. Барон включил донный прожектор, который глубоко внизу в мутной воде осветил продолговатую сигару. На некоторое время все свары прекратились. Внутри батискафа воцарилась потрясенная тишина. Они были у самой цели.

"Гелион" лежал, чуть накренившись и слегка погрузившись в илистое дно. Ржа основательно тронуло его большое тело, на винты намотались длинные водоросли, тянущиеся куда-то в темноту. В иллюминаторах был свет, который периодически подмаргивал.

— Оптический эффект, — сказал барон. — На самом деле на ней все спят. Пять миллиардов замороженных детенышей. Цвет нашей цивилизации.

— Не жалко? — прямо спросил Мошонкин, барон лишь усмехнулся, а полковник невзначай наступил Василию на ногу.

— Немного не по себе. Это как холодильник с замороженной спермой, — поежился Закатов. — Какая там внутри температура?

— Нормальная температура, — грубо ответил барон.

Он подвел батискаф к кормовому люку и состыковался. Соединивший их рукав окутался роем пузырьков, когда включилась продувка. Вскоре канал был освобожден от воды. Ход в "Гелион" был открыт.

Раздраив люк, они по очереди спустились. Барон спустился первым, неловко толкнув устремившегося к люку Мошонкина. Внизу был коридор, начинавшийся от люка и тянувшийся в обе стороны, насколько хватало глаз: на километры. По обеим сторонам располагались стеклянные кубы из толстого непрозрачного стекла. Замороженные тела темнели внутри неясными пятнами. Пол и потолок были белоснежными. Воздух был сухой и колючий, но дышалось легко. При каждом выдохе вырывались легкие клубы пара, но холодно не было. Свежо.

— Внутри поддерживается стабильная температура, — гордо сказал барон, он приосанился, вышагивал степенно точно павлин, в общем, соответствовал своему сану.

— Где рубка? — грубо спросил Картазаев, которому было глубоко начхать на то, кто как выглядит, в первую очередь он сам. Если барон был аккуратист, то полковник смотрелся непрезентабельно в порванной сорочке и штанах с прорехами, в которых его не пустили бы даже на улицу, но он спасал свою расу, этим сказано все.

— Конечно, пройдемте! — великосветски сказал барон, поведя рукой, мол, вперед, прошу, господа.

Картазаев пошел первым, нарочно топая ботинками. По пути он двинул по стеклянной стенке рукой, так, прочность проверить, а заодно и кое-кого на вшивость.

— Осторожнее! — вскричал барон. — Вы же можете разбить!

В его голосе проскользнула настоящая обеспокоенность.

— Скоро здесь все будет разрушено, — пожал плечами Картазаев, от которого не укрылась реакция барона.

— Карфаген должен быть разрушен! — философски заявил Закатов.

Барон ожег его огненным взглядом, зрачки загорелись, словно у кошки в темной комнате, профессор нырнул за широкую спину Мошонкина. Барон повел огненными очами, чтобы столкнуться с пристальным взглядом Картазаева.

— Барон, я не пойму вашего беспокойства. Может быть, вам стало жалко своего детища?

Взгляд гелла разом угас, словно задули свечу, и он с напускным безразличием пожал плечами.

— О вас же забочусь. Внутри температура почти минус триста.

Когда он прошел вперед, Мошонкин сказал:

— Врет он. Чего-то замыслил. Владимир Петрович, может, свяжем его?

Картазаев запретил даже думать об этом. Но сам думать не мог. Он вдруг понял, что в случае, если барону вздумается пойти на попятную, они по существу ничего не смогут ему противопоставить. Реакция у гелла отменная. Силы не занимать. Оружия при них никакого. Так что получается, что они дышат, пока он им разрешает. Если барон захочет их убить, он убьет их одного за другим, как слепых котят.

— Зря ты, Вася, на берегу не остался, — вздохнул Картазаев.

Гелл шел ровно, как лом проглотил, чувствовалась вышколенность. Картазаеву еще отец — фронтовик рассказывал, что так ходили офицеры СС из дивизии "Мертвая голова". В своих черных мундирах они шли как по линейке даже по пересеченной местности. А как они убивали! Парад черной смерти, так они это сами называли.

Дорогу преградил бездонный колодец метров 30-ти в диаметре. Через него был перекинут узкий стеклянный переход, проложенный на огромной высоте. Стены, насколько хватало глаз, были изрыты коридорами со стенами из кубов-саркофагов. Здесь действительно была вся раса.

— Что ж вы даже перил не поставили? — попенял Мошонкин.

— "Гелион" не предполагает наличие живых на борту.

— А как же осуществляется охрана?

— Есть специальные охранные системы, но они опасны только непосвященным. Как я уже говорил, я принимал участие в проекте с начальной стадии, так что знаю здесь все. Со мной вы можете ничего не опасаться.

Миновав мост, они продолжили путь по коридору, напоминающем предыдущий как брат-близнец. Мошонкин обратил внимание на темную полоску, выделяющуюся на белой стене. Чуть дальше обнаружилась еще одна полоска, только на противоположной стене. Мошонкин шагнул широко, покачнувшись и задев обе стены, предположительно, так наследил неизвестный.

— Прекратите паясничать! — сморщил свой аристократический носик барон.

— Вы уверены, что здесь никого нет кроме нас? — недоверчиво спросил Закатов, стараясь взять соскоб с пятна с помощью ногтя.

— Ничего здесь не трогайте! — взорвался барон. — Повторяю, здесь никого нет живых!

— А мертвых? — тихо подал голос доселе молчавший Михаил и сам испугался своего вопроса, вернее того, что на него ответят утвердительно.

Барон красноречиво промолчал, после чего сухо предложил продолжить путь, предупредив, что осталось недолго, но есть одно опасное место. Настырный Василий сразу спросил какое.

— Коридор спящих шагов, — сказал барон.

Из хода, по которому они доселе двигались, имелось ответвление, практически незаметное на фоне белых стен. Вполне возможно, что такие ответвления-невидимки имелись везде, на них можно было смотреть с двух шагов и не видеть. Ответвление заканчивалось изящной аркой. Мошонкин шагнул под нее и едва не сломал ноги, разом приклеившиеся к полу. Некоторое время он торчал под немыслимым углом, движения его стали плавными как у балерины. Вскоре все почувствовали на себе прелесть нового препятствия. Шаги давались с огромным трудом, ноги приходилось каждый раз с силой отлеплять от пола, очень скоро заболели мышцы. Иван с обидой посмотрел на барона, ведь если бы он шагнул порезче, то вполне вероятно, кость бы не выдержала нагрузок, однако барон ответил ему равнодушным взглядом.

— Белая кость! — бросил Мошонкин, но барон остался холоден.

— С какой целью вы создали этот коридор? Участок повышенной гравитации, вероятно? — спросил профессор.

— Это ловушка!

— Какая же это ловушка, ведь мы же все равно движемся?

— Иногда бывает важно не само движение, а его скорость, — туманно ответил барон. — Но вам это не понадобится.

Его слова прозвучали двусмысленно, и дальше спутники двигались молча. Барон выглядел сосредоточенным и более бледным, чем обычно. Почти белым. Коридор спящих шагов закончился через сотню метров, показывавшихся бесконечными, оставив после себя тупую боль в икрах и острую в отбитых подошвах. Сильнее всех устали Михаил и профессор. Мошонкин в силу деревенской закалки смотрелся получше. Картазаев сделал вид, что еле стоит на ногах. Или это был не только вид? Кажется, он начинал терять форму.