— Надо проверить, что там, — сказал он, указывая на дверь. — Нам нужна комната без окон, а дверь мы чем-нибудь припрем. Мало ли что здесь бродит по ночам. Нас не должна обманывать тишина.

Если сначала наступающую ночь заметил только Картазаев, то пока они заходили и осматривали магазин, стало ощутимо темнее. На улицы опустился полусумрак. Опять вдали протяжно загудели печальные гудки.

— Аж мороз по коже, — признался Мошонкин.

Картазаев промолчал, но был солидарен с ним. Что-то ему тоже не нравились эти гудки, которые не приближались и не удалялись.

— Допускаю, что это не гудки, — сказал он после паузы. — А призрак гудков.

— Разве призраки бывают? — Мошонкин даже остановился.

— Ты то должен бы знать.

При упоминании о былых подвигах лицо Мошонкина омрачилось.

— Вот и Сереня Пащук теперь мираж, — горестно сказал он. — Мы с ним с соседних деревень, а я его собственными руками.

— Самоедства не надо, — предупредил Картазаев. — Раз ты ступил на стезю войны, то должен запомнить, есть момент, за которым кончаются разговоры и сомнения и начинается действие. Если ты начнешь сомневаться, колебаться, то тебе конец. Это как с женщиной. Они всегда говорят "Не надо!", но если ты их начнешь слушать, то навсегда останешься девственником, а человечество вымрет, потому что не будет детей.

Напарники наскоро осмотрели торговый зал, потом занялись обнаруженной дверью. За ней оказался короткий коридор, упирающийся в крохотную комнатушку, тоже имевшую дверь.

— Неплохо, — удовлетворенно констатировал Картазаев. — Для верности зафиксируем обе двери. Лишним не будет.

Словно в ответ на его слова наступила абсолютная темень. Не было постепенного перехода, словно дернули рубильник, и стало темно. Картазаев опустился на корточки, нашарил кусок тряпки и поджег. Путники решили найти что-нибудь, что могло служить лежанками, и для этой цели вернулись в зал.

Погруженный во тьму зал выглядел враждебно. Слабый огонек освещал лишь крохотный пятачок. Казалось, вокруг снуют неясные тени, и за путниками наблюдают сотни глаз. Поэтому, набрав ветхих тряпок, напарники поспешили вернуться в укрытие. Отдав тлеющий лоскут Мошонкину, Картазаев накрутил из ветоши факел, но поджег его только после того, как десантник припер дверь прихваченной чугунной болванкой.

— В случае чего она долго не выдюжит, — сообщил Мошонкин.

— Главное, чтобы они не подкрались незаметно для нас.

— Кто они? — Мошонкин даже побледнел.

— Слушай, а может, ты темноты боишься? — подначил его Картазаев. — Как ты с парашютом прыгал, десантник?

Сказанное, а еще больше тон, с каким было сказано, возымели действие, и Мошонкин взял себя в руки.

— Скажете тоже, — важно сказал он. — У меня девятнадцать прыжков. Сами то вы десантировались, Владимир Петрович?

— Только на море, — ответил Картазаев. — Да пару раз на горы прыгал.

— На кавказские? — уважительно уточнил Мошонкин.

— Почему, на кавказские? На Анды.

После того как они заперли входную дверь, и Картазаев запалил заготовленный факел, то сразу выяснилось, что первичный осмотр оказался чересчур поверхностным, и сам коридор остался без должного внимания. В нем обнаружились необследованные двери. Вернее, сами двери отсутствовали, остались только прямоугольные пыльные проемы. Картазаев велел Мошонкину осмотреть правый от себя лаз, сам занялся левым. Сначала он сунул туда факел, потом шагнул сам. По всей видимости, здесь раньше была ванная комната. Ванна стояла и сейчас: большое ржавое насквозь корыто. Оно было доверху наполнено сучьями и сухими ветками. Умереть от холода путникам не грозило, и все это благодаря неведомому постояльцу, загодя заготовившему дрова. Если разобраться, он мог сделать это только в лесу, потому что в мертвом городе не было даже намека на деревья. Скорее всего, аборигены порубили их, когда исчезло электричество. А то, что оно было в начале, Картазаев не сомневался. На это указывали уцелевшие провода. Да и кассовые аппараты к чему-то же подключались.

Внезапно он увидел странную картину. Мошонкин, вытянув руку с догорающей тряпкой вперед, медленно пятился по коридору.

— Ты чего? — спросил он.

— Там, в комнате кто-то есть, — прошептал Мошонкин.

— Кто там есть? — не понял Картазаев.

— Сидит.

Картазаев выбрал в корыте палку покрепче и пошел смотреть. В комнату он сначала опять сунул факел, потом стремительно вошел сам, выставив палку острием по ходу движения. Под ногами неприятно хрустнуло, и ему действительно почудился чей-то застывший силуэт. Картазаев чересчур резко поднял факел, и тот едва не погас.

На стене была тень. Похожа на человеческую. Во всяком случае, у несчастного была голова и две руки, которые расположились так, как если бы человек двигался: одна рука сзади, другая спереди. "Да он убегал!" — понял вдруг Картазаев. Подойдя, он дотронулся до тени. Под рукой был пепел. Толщиной не больше сантиметра, он полностью повторял контуры убегавшего и сгоревшего дотла человека. И в рубке "Колумбии" тоже была тень.

Картазаеву доводилось видеть тень человека, сожженного тепловым излучением ядерного взрыва, но в закрытом помещении это было бы невозможно. Взрыв снес бы весь город. А тут стены, двери целы, а от человека осталась только тень.

— Это какую температуру надо, чтобы от человека только тень осталась? — спросил Мошонкин, в нерешительности переминающийся сзади.

— Не меньше тысячи градусов по Цельсию, — ответил Картазаев.

— Что-то не нравится мне здесь. Может быть, стоит другое место подыскать?

— А что тебе здесь не нравится? — подчеркнуто бодро произнес Картазаев. — Бедняга насобирал дров, которые ему уже не понадобятся, а нам не дадут умереть от холода. А что касается всего остального, то снаряд в одну воронку два раза не попадает. Вас хоть этому учили в госбезопасности?

— Что вы мне все про госбезопасность, я там без году неделя, — обиделся Мошонкин. — Между прочим, я в органы из-за вас пошел.

— Из-за меня?!

— Ну, не совсем. Просто хотел быть таким же сильным и целеустремленным как вы.

— Ну и что, стал? — Картазаев толкнул парня и сказал примиряюще. — Ну ладно, не обижайся. Шутю. А новое место нам искать действительно не резон: огонь ночью далеко виден и нас по нему сразу вычислят. Кто бы здесь не был, я хочу обнаружить их раньше, чем они меня.

— Ну ладно, проехали, — сказал Мошонкин, стараясь казаться грубее, чем он есть.

— Сколько тебе лет?

— Вы же спрашивали. Двадцать один.

Они вернулись в ванную и перенесли почти весь хворост в комнату. Здесь Мошонкин претворил все свое умение налаживать быт в любых условиях. Часть хвороста превратил в подобия двух лож, из другой части соорудил небольшую пирамидку и, попросив на время спички обратно, запалил костерок.

— Сильно не пали, задохнемся, — предупредил Картазаев.

Мошонкин тщательно припер небольшим пеньком дверь, разложился на импровизированном матрасе и, глядя на огонь, мечтательно произнес:

— Сейчас бы картошечки печеной. Мы в ночном пекли. Берешь банку из-под консервов, кладешь в нее картофелину в мундире и в огонь. Вкуснотища.

— Скучаешь по деревне?

— У нас уже одни старики остались, а девки только в соседнем селе, а там парни злющие. Мы с Пащуком сколько из-за этого на кулачках бились.

— Ничего, вернемся, обязательно поедем в твою деревню отдыхать. Шашлычков поедим, ты меня в баньке попаришь.

— Базара нет, — широко улыбнулся Мошонкин. — Нам бы только вернуться.

— А сейчас поспи, Вася. Завтра у нас будет трудный день. Еду надо будет искать.

— А где?

— В городе ничего не получится, в лес пойдем. Ягоды, коренья будем собирать. Ты в грибах разбираешься?

— Да у меня батя лесник.

— Ну и отлично.

— Дежурить, наверное, надо будет ночью. Этот, который там, — Мошонкин опасливо кивнул на дверь, неизвестно кого больше имея в виду, то ли тень, то ли того, кто это сотворил.