Мы пятеро стали переглядываться между собой, и я почувствовала что-то неладное. Я обратила взгляд на Давида и обнаружила, что у него лицо – чернее тучи. Он сквозь зубы процедил:

— Как давно?

Жанна поглядела на него совершенно бесстрастно и ответила:

— Несколько месяцев.

Эти слова были произнесены легко и мимолетно, словно обычное приветствие.

Давид вдруг усмехнулся и с глубокой иронией посмотрел на нее.

— За что?

— Ни за что, Давид. Все люди рано или поздно становятся друг для друга чужими, – она произнесла это так непринужденно, так фривольно, что в моей голове это прозвучало как банальная любезность.

Давид опустил голову. Он выглядел так, будто улыбается. Ему действительно все это казалось смехотворным.

Спустя мгновение он окончательно утерял контроль над собственными эмоциями и рывком приблизился к мужчине.

Не дожидаясь его реакции, Давид замахнулся кулаком и обрушил на незнакомца яростный удар. Переполняющий душу гнев подпитывал его, сделав удар почти нокаутирующим.

Я думала, что Жанна хотя бы словесно попытается остановить их или закричит, моля о пощаде, но она ничего не предпринимала. Она отошла в сторонку, от греха подальше, и стала равнодушно наблюдать за дракой мужчин.

Руслан спрятал меня у себя за спиной, чтобы уберечь, и стал безучастно наблюдать за происходящим.

Когда до меня дошло, что Давид вот-вот забьет этого человека до смерти, я скривилась всем лицом и уже хотела закричать, чтобы это прекратилось, но тут вступилась Жанна:

— Давид, отпусти его. Если хочешь выместить на ком-то злобу, лучше вымести ее на мне. Он ничего не знал.

Давид вдруг остановился, обернулся и с ног до головы окинул ее взором налитых кровью глаз.

— Скажи, наконец, чего ты хочешь? – с тяжелым сердцем кинул он ей в лицо.

Давид любил Жанну. Я давно знала, что в душе Давид – чрезвычайно ранимый человек. Жанна всегда была для него утешением. Возможно, где-то в глубине души он искренне считал, что Жанна никогда не оставит, никогда не предаст его, что она всегда будет покорно ждать только его одного.

Вот только он забыл, что людям свойственно меняться. Жанна ждала его слишком долго. Она – женщина, а женщины постоянно нуждаются в защите и любви. Если человек состоит в отношениях, в которых до него длительное время никому нет дела, он рано или поздно оставит их.

Жанна смотрела на него, словно бы не замечая тоски в его глазах.

Она глубоко вздохнула и сказала:

— Сеня останется с Афанасьевыми, я не заберу его. Дом и машина теперь оформлены на твое имя. Я верну тебе все, даже твои подарки, несмотря на то, что они – это моя награда за долгие годы в браке с тобой.

Она вздохнула и горько улыбнулась.

— Вот, пожалуй, и все. Кроме ребенка, делить нам больше нечего, так что развод оформится быстро. Не переживай, если у тебя нет сил и времени на воспитание Миши, я займусь этим. И не забудь про алименты. Теперь точно все.

Когда отношения подходят к концу, кажется, человеку не остается ничего, кроме как сказать бывшему партнеру несколько безжизненных и сухих слов, и даже прощание кажется каким-то нелепым и неуместным.

Давид старался подавить гнев. Когда он немного пришел в себя, он взглянул на Жанну и вымолвил:

— Обсудим это дома!

Казалось, он подсознательно отвергал все, что сказала Жанна. Не обращая ни на кого внимания, он пошел к машине, сел в нее и тронулся. Мы с Русланом застыли на своих местах, как вкопанные.

Жанна равнодушно наблюдала за тем, как его машина удаляется, затем, как ни в чем не бывало, помогла мужчине встать с пола, посмотрела на него и спросила:

— Ты в порядке?

Мужчина несколько смягчился, погладил ее по плечу и сказал:

— Все в порядке, не переживай.

Я смотрела на них, не зная, что сказать. Так мы и ушли, не обмолвившись ни словом.

В машине.

Я долгое время молчала, чувствуя себя подавленной.

— Не волнуйся, я пошлю кого-нибудь проследить за ним, все будет хорошо!— донесся до меня голос Руслана.

Я искоса поглядела на него и, замешкавшись, промолвила:

— Я волнуюсь не за него, а за Жанну. Это же очевидно, что она все еще очень любит Давида. Почему она вдруг решила отвергнуть его?

Руслан крутанул руль, а затем, положив одну руку на дверную панель, сказал:

— Осень не сразу становится холодной, и листья опадают не одномоментно. Вероятно, она ждала слишком долго, и в итоге потеряла надежду.

Я поджала губы. Мне ли не знать этого.

***

По дороге домой я незаметным для себя образом уснула. Лишь когда мы подъехали к вилле, и Руслан на руках отнес меня в спальню, я приоткрыла осоловелые глаза. Оказавшись на кровати, я с изнеможденным видом посмотрела на него и произнесла:

— Не понимаю, что со мной в последнее время. Я легко утомляюсь и постоянно чувствую себя обессиленной.

Руслан внезапно прекратил раздеваться, обернулся и посмотрел на меня с выражением странной радости.

— А поехали-ка завтра в больницу!

Озадаченная его предложением, я спросила:

— Зачем в больницу? Меня ничего конкретно не беспокоит.

Он подошел ко мне и улыбнулся.

— Нужно каждый год проходить полный медосмотр. Как раз подошел срок сделать это.

Я с большой неохотой, но все же согласилась с ним и закрыла глаза. Я лежала на кровати, чувствуя, что снова впадаю в дремотное состояние. Тем более, мне еще больше захотелось провалиться в сон, когда он, после нескольких сладких минут забытья в машине, уложил меня на удобную, мягкую постель.

***

Первая декада ноября.

В Москве резко похолодало. Руслан помнил о своем намерении отвести меня в больницу, поэтому встал пораньше. Я хоть и встала вместе с ним, но отнюдь не потому, что выспалась. Сидя в гостиной, я постоянно зевала.

Он отправился на кухню, чтобы сварить на завтрак кашу. В какой-то момент он высунул голову из кухни и спросил:

— Добавить сахару в кашу?

Я в очередной раз зевнула, да так, что на глаза накатились слезы.

— Да, можно! – сказала я, кивнув.

Взглянув на свинцовое небо за окном, я подумала, что стоит одеться потеплее.

Когда каша была голова, Руслан вышел из кухни в переднике и с лопаткой в руке и объявил об этом. Затем, глядя на меня, он добавил:

— Может, хочешь оладьев? Я испеку для тебя

Я зевнула, громко шмыгнула носом и осипшим голосом ответила:

— Спасибо, не нужно, каши вполне достаточно. Давай перед больницей заедем к моей маме, заберем Любу и отправимся на медосмотр вместе.

Он согласился, и добавил:

— А теперь – марш завтракать!

Я поднялась с дивана и села за обеденный стол. Он поставил передо мной миску с овсяной кашей и настоятельно предупредил:

— Каша горячая, так что подуй на нее, прежде чем есть.

Когда он так заботился обо мне, я чувствовала себя какой-то неполноценной. Он опекает меня так, словно я какая-то неумеха.

Тут я внезапно вспомнила о приезде Тамары и произнесла:

— Тамара уже в Москве. Нам нужно найти время и пригласить ее на ужин. Как-никак, мы – принимающая сторона. А еще меня немного беспокоит, что она таскается за Яковом.

Руслан понимающе кивнул, подул на свою тарелку с кашей и сказал:

— Ну, если придется, пригласишь ее жить к нам или снимешь ей гостиницу. Не следует ей в одиночку шастать по Москве, это небезопасно.

— Яков ведь не сделает ей больно?

После того инцидента с холодильной камерой мое представление о Якове перевернулось с ног на голову, поэтому я неизбежно беспокоилась за Тамару.

Руслан пододвинул ко мне свою тарелку, на которую до этого дул, и произнес:

— Вот, ешь мою. Она не такая горячая, – а сам забрал себе мою тарелку и стал дуть на нее.

Меня так тронул его поступок, что уголки моих губ невольно поплыли вверх.

Я хотела спросить его еще кое о чем, но он упреждающе сказал: