Я присела рядом с больничной койкой и подумала, не попросить ли Руслана найти хорошего врача или больницу, где можно было бы вылечить ребенка. От этой многократной химиотерапии волос, что у нее изначально было не шибко много, уже в принципе не осталось.

Достав свой сотовый, я уже собиралась отправить мужу сообщение, как вдруг Ася проснулась. Увидев меня, она, возможно, из-за того, что только что вышла из состояния сна, слегка оцепенела, а после, посмотрев на меня, сказала:

— Тетя...

Я кивнула и, взглянув на нее, прошептала:

— Я тебя разбудила?

Ася покачала головой, посмотрела на меня и слабо произнесла:

— Дедушка и бабушка вышли, да?

Угукнув, я спросила ее:

— Водички хочешь? Я налью тебе.

Но девочка покачала головой:

— Нет, я не хочу пить.

Я слегка улыбнулся и взял ее за руку.

Ее ручка была настолько тощей, что я аж прощупала ее кости, из-за чего моя душа заболела:

— Проголодалась?

Она покачала головой. Вероятно, у нее не было особого желания говорить, потому что только что проснулась. Малютка просто уставилась своими глазками в потолок, словно она повторяла и повторяла это действие бесчисленное количество раз.

Что ж, а я не из тех, кто умеет говорить с детьми, отчего в какой-то миг я просто не знала, что стоит сказать. Поэтому я просто лишь молча находилась рядом с ней.

Через некоторое время Ася вдруг спросила:

— Тетя, я скоро умру, да?

В тот самый момент мое сердце словно скрутило, да так сильно, что от боли я не могла дышать. Сдержав свои слезы, я с улыбкой посмотрела на нее и покачала головой:

— Нет, Асенька, с тобой все будет хорошо. Доктор вылечит тебя, и когда ты поправишься, то сможешь пойти в зоопарк с дедушкой и бабушкой и посмотреть на всяких зверушек, на голубое небо и белые облака.

Малышка посмотрела на меня, а ее глазенки заблестели:

— Правда?

Потянув ее, я уверенно кивнула:

— Правда. Что ты хочешь потом поделать? Когда ты поправишься, я отведу тебя куда угодно, ладно?

В ту секунду, словно ухватившись за ниточку надежды, Ася кивнула и серьезно произнесла:

— Я хочу съесть мороженое и торт! Сто лет их не ела, а бабушка сказала, что мне нельзя их есть, пока я не поправлюсь!

Снова потянув ее, я кивнула:

— Хорошо! Тогда тебе нужно будет постараться, Ася, я держу за тебя кулачки. Когда ты поправишься, я отведу тебя поесть все это, ладно?

— Ладно! – словно вспомнив что-то, девчушка достала из-за подушки блокнот размером с ладошку и протянула мне: — Тетя, это то, что бабушка просила передать тебе. Это мамин дневник, бабушка сказала, что ты хороший человек, поэтому хотела, чтобы я поблагодарила тебя.

Я взяла дневник и, на мгновение замерев, кивнула:

— Мамин дневник?

Она кивнула:

— Да. Я не умею читать, а бабушка сказала, что это может тебе помочь. Но сейчас ты пока что спрячь его, прочти, когда вернешься домой. Иначе за тобой будут следить плохие люди.

После этого Ася попросила меня положить дневник в сумку, что я, собственно и сделала. Поговорив с ней некоторое время, вскоре пришли родители Яны. Посмотрев на меня, они сказали:

— Эмилия Андреевна, спасибо Вам за эти дни.

Я слегка покачала головой и ответила:

— Не стоит благодарности. Не беспокойтесь о медицинских расходах Аси. Если больница не сможет вылечить ее, то я найду другой способ.

.

Мать Яны натянула на себя улыбку и слегка обессилено произнесла:

— Эмилия Андреевна, мы с супругом все обсудили и решили, что больше не будем продолжать лечение Аси. Судьба этого ребенка очень горестна... В оставшиеся дни мы планируем взять ее на прогулку, пусть она увидит все, что хочет, развлечется везде, где хочет, чтобы у нее не осталось никаких сожалений. В этой жизни мы уже сделали все, что могли.

Будучи не в состоянии некоторое время прийти в себя, я впала в замешательство, после чего инстинктивно спросила:

— Почему? Я спросила доктора, если вы будете лечить ее должным образом, то есть вероятность вылечиться. Если вы беспокоитесь о медицинских расходах, то все в порядке, я позабочусь об этом. Она еще так мала, у нее еще столько бесчисленных возможностей впереди...

Женщина, плача без остановки, покачала головой и беспомощно ответила:

— От этих пут никак не избавиться... Даже если она и вылечится, то в будущем мы, два полумертвых старика, станем для нее обузой. А ведь у нее еще есть и дядя, что тот еще паразит и тунеядец. Мы довели Яну до смерти. И если мы вылечим Асю, то результат все равно будем таким же – мы просто загоним ее в тупик... Поэтому лучше уж позволить ее наслаждаться остатками ее дней, сохранить счастье и радость. Эх, все-таки человеческая жизнь слишком горькая... В следующей мы не появимся.

Если честно, то я не знала, как их переубедить. Что ж, и то верно, я забыла, что даже если Асю вылечат, то у нее не будет никого, на кого она могла бы положиться. И только одного этого беса по имени Федор Тарасов будет вполне достаточно, чтобы она навсегда осталась в аду без какой-либо возможности выбраться из него. Не говоря уже о том, что если она вырастет, то у нее на плечах будут два немощных старика, за которыми нужно будет ухаживать и заботиться. Но даже если и так, то это не значит, что все не может быть хорошо

Видя, что я хочу переубедить их, мать Яны вновь посмотрела на меня:

— Эмилия Андреевна, я знаю, что у Вас доброе сердце. Спасибо Вам за эти дни. Уже поздно, поэтому Вам стоит возвращаться.

Те слова я так и не сказала. Да у меня даже не было возможности их сказать, ведь с самого начала это не являлось моим делом и все это не имело ко мне никакого отношения. Я никак не могу отвечать за будущее этого ребенка, я не имела права решать. И это ощущение бессилия просто-напросто заставило меня почувствовать себя не шибко здорово после выхода из больницы.

В это время в моей сумке то и делал, что звонил телефон. Это была Тамара. Девушка была такой же беззаботной, как и всегда:

— Эмилия, ты вернулась в Москву? Видела Якова? Он уже несколько дней мне не звонил, а проект в деревне Воронино почему-то оказался внезапно опечатан полицией. Говорят, что он незаконный. Что, черт возьми, случилось? Почему ты, приехав в столицу, никак не возвращаешься?

Я, сев у входа в больницу, стала смотреть на входящих и выходящих людей. Некоторые из них спешили, некоторые, полные нежного предвкушения, держали своих новорожденных детей, некоторые пребывали в растерянности и были поглощены своими мыслями, а некоторые же в полнейшем отчаянии. Все людские горести и радости как раз таки, капля за каплей собираясь, застревали в этом месте, которые никак нельзя забыть.

Держа телефон, я даже и не знала, что ей можно ответить. После долгого молчания я все же произнесла:

— Пока что не смогу, возможно, приехать. Ты береги себя. С Ефимовыми, должно быть, что-то произошло, когда у Якова будет время, он свяжется с тобой. Не волнуйся слишком сильно.

Тома, вздохнув, несколько скучающе произнесла:

— Я жду тебя вообще-то тут.

Мне до смерти скучно тут в Казани одной, старик то и делает, что каждый день уговаривает меня пойти на свидание вслепую. Не знаю, что случилось, но он вдруг запретил мне поддерживать с Яковом отношения, сказал, что мы не подходим друг другу. Раньше он не был таким! Вот скажи мне, почему он такой непостоянный?!

Я открыла рот, но все же проглотила те слова, что вот-вот хотела произнести, после чего сказала:

— Василий Иннокентьевич делает это для твоего же блага, поэтому хватит ныть.

Перекинувшись парой фраз, я повесила трубку. Темнота медленно опускалась на небо. В центральной части России всегда темнеет рано, особенно поздней осенью. Погода тоже становилась все более и более морозной.

Вернувшись на машине на виллу, я вдруг застала возившегося на кухне Руслана, что являлось довольно редким событием. Я прислонилась к дверной раме и наблюдала, как он с завязанным фартуком крутится на кухне. Мои губы невольно приподнялись в улыбке.