— Захар, вызывай полицию, – тут и к гадалке не ходи – перед тем, как прийти сюда, он что-то поручил Гришину.

После этого, сбросив звонок, мой супруг посмотрел на меня. Его облик до сих пор был омрачен беспокойством:

— Зачем ты пришла сюда?

Я сказала:

— Я привела ее сюда, чтобы она смогла выкинуть из головы все свои навязчивые мысли.

Затем он сделал легкий вздох и беспощадно взглянул на нерадивую убийцу:

— Либо мы обставляем все так, что это было незаконное проникновение в дом с применением насилия, либо ты покидаешь Москву. Выбор за тобой.

Лицо Александры мгновенно стало цвета листа бумаги. Возникло ощущение, что в нем не осталось ни кровинки. Девушка неверяще закачала головой:

— Руслан, но ты же не можешь быть таким жестоким, не так ли? Ты же обещал моему брату, что позаботишься обо мне, не так ли?

Демидов, однако, пребывая в ярости, с налитыми кровью глазами практически бесчувственно посмотрел на нее, после чего холодно проговорил:

— Когда ты сейчас вот так берешь и упоминаешь своего брата, я понимаю лишь то, что ты и вправду отвратительна. Самой большой неудачей в его жизни является наличие такой сестры, как ты.

Саша, поначалу сумев встать с пола, вдруг ощутила, что слова ее любимого оказались подобны тазу ледяной воды, обрушившемся на ее голову и едва не убившему ее.

.

Глядя на обессилено сидевшую на полу Александру, что явно пребывала в диком упадке, Руслан проговорил:

— Ради Платона я могу дать тебе столько денег, сколько ты захочешь. Однако сегодня ты хотела ранить мою жену, и я должен урегулировать это дело в соответствии с законом. Ты, принеся нож, незаконно проникла в наш дом. Из-за этого тебе светит не больше трех лет. Конечно, ты также можешь взять деньги, которые я тебе дам, и уехать из столицы. И, разумеется, больше не появляться в нашей с супругой жизни.

Окончательно и бесповоротно уничтожая, безжалостность Демидова, казалось, была безмолвной и неприметной.

Саша в свою очередь уже давно, словно морально сломленная, без сил сидела на полу и не шевелилась.

Захар и в самом деле привел полицию. На вилле не было никакого видеонаблюдения, однако в руке девушки все еще находился нож. И если бы с уверенностью подтвердить, что она незаконно проникла в дом с применением насилия, то, учитывая способности моего мужа, она определенно могла бы усесть за решетку. Но Руслан ничего не сказал, и полицейские просто забрали ее для допроса.

В машине мужчина молчал, а я же, уставившись за окно, стала задаваться вопросом: «Когда он приехал сюда? Как много из того, что я сказала Саше, он успел услышать?».

Я вдруг вспомнила те бесчувственные слова, которые он однажды произнес Саше: «Саша, я могу дать, но ты не можешь просить».

Что ж. «Я могу дать, но ты не можешь просить». И правда, слишком уж дешевым кажется вот так настойчиво просить полюбить себя.

Машина остановилась около дороги, и я, оцепенев, оглянулась на него:

— Еще не добрались до дома?

Стройный мужчина кивнул и вышел из машины, после чего зашагал по дороге вдоль другого перекрестка. Когда он вернулся, то в его руке оказалась коробочка с десертами. Протянув ее мне, его голос казался теплым:

— Попробуй!

Я не взяла, а просто лишь посмотрела на коробку с теми изысканными десертами и немного впала в прострацию. Демидов же взял мою руку к себе в ладонь, а его голос слышался низким:

— Ты можешь отругать меня. Но только не молчи.

Ах, какой же теплой чувствовалась его рука. Может быть, это потому, что моя рука была слишком холодной.

Вскинув голову и посмотрев на него, я открыла рот, а мой голос отдавал хрипотцой:

— Она не проникла в дом незаконно с применением насилия и вообще не вторгалась туда без разрешения. Я сама ее привела туда.

Мужчина в свою очередь завел двигатель, положил десерт в мою руку и кивнул:

— Я знаю.

— Тогда зачем позволил полиции забрать ее? – спросила я

Аппетита у меня не было от слова совсем.

Он слегка вздохнул и покосился на меня:

— Следует научиться не наступать на одни и те же грабли, Эмилия, что я не могу постоянно быть рядом с тобой и постоянно защищать тебя. Сегодня я пришел. Но если бы нет? Что бы произошло тогда?

— Она бы ранила меня, – правдиво ответила я.

Муж усмехнулся:

— Просто бы ранила?

— Возможно, убила бы.

Он вздохнул:

— То есть ты хочешь, чтобы я провел остаток своей жизни, просто живя воспоминаниями о тебе, после того как ждал тебя четыре года?

Я замолчала. А мужчина слегка вздохнул:

— Мы никогда не сможем выяснить, насколько же ужасна она может быть, но я все равно вынужден принять меры предосторожности. Я никак не могу гарантировать, что примчусь вовремя, если она снова решит доставить тебе проблемы. Более того, нет способа предвидеть, когда же это «снова» случится в следующий раз, так что все, что я могу сделать, это закончить с ней раз и навсегда.

После мгновения тишины я, посмотрев на него, произнесла:

— Что ты собираешься делать дальше?

Он держался за руль, а в глаз застыл холод:

— Либо она уезжает из Москвы и никогда не возвращается, либо я подаю в суд и сажаю ее в тюрьму на три года.

Я нахмурилась:

— Но обдумывал ли ты, что все-таки людская обида – штука накапливаемая, а ее обвинение все-таки будет несправедливым? Мы не можем навязывать ей то, чего она не делала.

Супруг покосился на меня, выражение лица отдавало серьезностью:

— Поэтому я планирую вынудить ее уехать.

Я промолчала. Что ж, отлично! Думаю, это и впрямь самый лучший вариант.

Когда я вернулась на виллу, было уже поздновато, однако, поев в торговом центре, я сейчас все еще была не голодна.

Сафина Платоновна уже все приготовила, и Любочка уже вовсю поедала хлеб. Увидев меня с десертом в руке, она посмотрела на меня своими большими невинными глазками и слабеньким голоском произнесла:

— Мама, десерт!

Вздохнув, я протянула ей десерт, наставляя:

— Много не ешь. Для зубов вредно.

Девчонка кивнула и, расплывшись в улыбке от радости, взяла свой десерт.

Руслан глянул на меня и слегка улыбнулся:

— Надо же, похоже, эта малышка заберет у меня немало твоей любви.

Проигнорировав его, я села на диван и посмотрела на него:

— Как много из того, что я говорила Александре, ты слышал?

Что ж, все открытые взору души более или менее покрыты слоями грима. Но к ним нельзя приближаться и смотреть. Потому что если только сделаешь это, то поймешь, что под несметными слоями все они просто-напросто до ужаса отвратительные.

Мужчина сел на диван, а его взгляд упал на меня:

— Не так уж и много. Пару фраз.

Я слегка улыбнулась:

— Думаешь, что я просто ужасна, да?

Он в ответ изогнул губы и придвинулся ближе ко мне:

— А ты хочешь и дальше позволять ей издеваться над тобой? Оскорблять тебя?

Я покачала головой:

— Нет.

Тогда Руслан угугнул и сказал:

— Ты защищаешь себя, так почему тебя должно волновать, хорошая ты или плохая? Разве этими двумя словами можно хоть как-то кого-то классифицировать?

Мужчина, вдруг замолкнув, снова заговорил:

— По большей своей людская природе все-таки состоит из оттенков серого. Наш мир отнюдь не черно-белый, поэтому и невозможно различить, где добро, а где зло. Не стоит делить людей на плохих и хороших и как-то классифицировать.

Что ж, верно. Абсолютно верно. Ладно, признаюсь, что он действительно-таки прав. Встав, я посмотрела на мужа и сказала:

— Я уже поела с Вероникой в торговом центре, а ты позже поешь с Любой.

Мужчина нахмурился:

— Даже если ты уже поела, тогда был полдень. Поэтому мы поедим вместе.

В его словах четко слышался приказной тон. Все это звучало несколько непреклонно.