Я сжала губы, мой взгляд упал на мужа. Я понимала, что в случившемся мы свернули не на ту развилку в тот момент, когда он заставил меня поменяться местами с Александрой, и тогда же начались все мучения.

Татьяна посмотрела на меня и, задыхаясь от волнения, сказала:

— Дитя, не мучай себя, за наши ошибки мы ответим.

Женщина сняла пальто и обувь и босиком вошла в сугроб. Под порывами холодного ветра казалось, что с каждым шагом она вот-вот рухнет. Герман смотрел на нее, и в его глазах виднелась любовь и невиданное раньше смирение.

Я смотрела на это все и ощущала внутри непонятные и, в общем-то, вовсе не хорошие эмоции. Каждый наказывал сам себя, и все словно принимали так называемое «наказание» как само собой разумеющееся. Судя по всему, мне следовало перестать тревожиться.

— Что вы делаете? – спокойно спросила я и, глядя на замерзшего до окоченения Руслана, улыбнулась. – Ты прекрасно знаешь, что я люблю тебя и не хочу, чтобы ты даже капельку поранился, однако почему же ты все равно так поступаешь? Просто твердо похорони зарытые в моей душе раны – этого будет достаточно, к чему же ты выворачиваешь их с корнем и причиняешь мне боль? Встань на мое место и подумай, что мне делать, пока ты вот так мучаешь себя? Упрашивать тебя подняться, растрогаться и расплакаться, говоря, что прощаю тебя, прощаю за то, что изменил мою жизнь, за то, что при стечении обстоятельств убил нашего ребенка? За все это я уже простила тебя, Руслан, разве я, словно Богородица, должна относиться ко всем нанесенным вами ранам снисходительно?

Возможно, всего этого можно было не упоминать, только вот без упоминания я могла бы притвориться, что всего этого не происходило и продолжить идти вперед, веря друг другу и пользуясь его нынешней любовью и терпимостью.

— Руслан, почему ты вынуждаешь меня раздирать раны и вытаскивать наружу кровоточащее мясо?

Тонкие губы мужчины посинели. Глядя на меня, он раскрыл рот, однако не выговорил ни слова. Затем он опустил голову и, самоуничижительно улыбнувшись, мрачно и неразборчиво выплюнул:

— Об этом я не подумал.

Я сдерживала тяжесть в груди и с трудом давила гнев.

— Руслан, что ты сейчас хочешь сделать? Что ты хочешь, чтобы сделали Алешины? Снисходительно сообщаю тебе, что всем на это плевать, в будущем все продолжат жить в согласии и гармонии, словно ничего и не было, не так ли?

Да, я никак не могла избавиться от пережитой некогда боли, но к чему мучить себя? Так называемая «компенсация» не должна быть такой.

Глядя на Татьяну, я, несколько не находя слов, сказала:

— Ты понимаешь, что это ерунда? Нанося себе увечья, ты заставляешь меня сказать тебе, что я не ненавижу тебя и не держу зла, я прошу, не наноси себе вред. Ошибка и есть ошибка, даже если вас и нужно наказать, то не таким образом, с какой целью вы это делаете?

.

— Сообщите всем, что под напором того, что вы наносите увечья сами себе, я была вынуждена простить вас, ведь если я все-таки не успокоюсь, это будет означать, что я недалекая, бездушная, что я безразлично смотрю на то, как вы до смерти замерзаете в снегу прямо передо мной. Расскажите всем открыто о моем безучастии и безразличии.

— Эмилия! – При этих словах лицо Татьяны побледнело, в губах не осталось ни кровинки.

Открыв рот, женщина как будто не знала, что сказать.

Я сорвала с себя плюшевое пальто и отдала его Анне, равнодушно сказав лишь одно слово:

— Спасибо!

Девушка приняла его и, кивнув, спросила:

— Уже поздно, останешься у нас?

Я покачала головой:

— Я на машине.

После чего, не глядя на стоявших в снегу людей, я просто вышла из дома Алешиных.

Снег этой ночью шел особенно сильно. Я не знала, вернулся ли Руслан домой, поскольку, приехав обратно, я закрыла дверь в спальню и не спала всю ночь.

Теперь, когда мы подошли к этой точке, что ни делай, все будет ошибкой.

После сильного ночного снегопада Москва переоделась в серебряный наряд. Еще не рассвело, а серебристо-белое сияние уже проникала в спальню сквозь окно. Я никак не могла заснуть и, подняв глаза, бросила взгляд на часы – пять часов утра, нужно вставать.

Завернувшись в одежду и спустившись вниз, я увидела, что в гостиной всю ночь горел свет – видимо, Руслан не вернулся. После таких ночных метаний я вошла в кухню, чтобы приготовить завтрак и дождаться, когда Люба проснется, чтобы отвезти ее в школу.

***

Должно быть, было еще слишком рано, и школа, в которую ходила девочка, все еще была закрыта.

— Мама, мы приехали слишком рано, как спать хочется, – зевнула Любочка и, прислонившись к машине, прищурилась, желая обратно лечь спать.

Я погладила ее по волосам, жестом велев ей продолжать спать, а неописуемых эмоций в душе стало больше. Только спустя полчаса школа открылась, и, отправив дочку туда, я осознала, что, похоже, на сегодня у меня не было никаких дел.

Новости о Ксении я узнала, вернувшись домой. Руслан так и не приехал, и я, взяв телефон, принялась читать. Мо внимание привлек всплывший заголовок, я машинально нажала на него и, открыв, внимательно прочитала, выяснив, что Ширяева в университете подвергала однокурсников травле и была записана на видео.

В эпоху стремительного информационного развития все могли превратиться в возвышенных нравственных мудрецов, сочувствующих слабым и с отвращением ругающих насильников. Сплетни звучали из каждого угла, и, как высокопоставленного офисного работника корпорации «Demigroup», ее, конечно же, могли уволить. Но, можно сказать, это было кстати – появление видео с участием Ксении частично отвлекло внимание журналистов от меня

Приехала Анна. Поскольку на улице все еще мело, она была одета в толстенный пуховик. Когда она зашла в дом, с ее одежды упал слой белого снега. Девушка сняла с себя верхнюю одежду и, отряхивая ее от снежинок, сказала:

— Судя по всему, в Москве, пожалуй, перекроют дороги.

Я взяла ее одежду, повесила на плечики и, протянув ей стакан теплой воды, спросила:

— В столице перекрыли дороги?

Девушка взяла стакан с водой, чтобы согреть руки, и, сев на диван, со смехом сказала:

— Несомненно, это обычное дело. Московские дороги знамениты своими пробками, а если пошел снег, еще и очень сильный, вероятность аварий увеличивается, поэтому не перекрывать дороги нельзя.

Я кивнула. Вспомнив, что в доме были фрукты, я хотела встать и пойти за ними, однако Анна остановила меня:

— Не суетись, давай поговорим!

Почти подсознательно я на мгновение растерялась.

— О чем?

— О Руслане и Алешиных! – сказала она. Постоянно откровенная, девушка почти нисколько не беспокоилась.

— То, что произошло четыре года назад, осталось в прошлом. Я не могу уговаривать тебя отпустить все это, кто, кто переживал подобное, тот и страдает, поэтому тебе незачем заставлять себя во что бы то ни стало прощать или успокаиваться. Я понимаю, что в твоей душе бушуют противоречия и тягость, и они посильнее, чем у остальных. – Девушка сказала это все прямо и искренне.

Я слушала ее спокойно, но мои руки крепко сжались – это не было напряжение или дискомфорт, мне всего лишь казалось, что она очень похожа на Марию, что приводило меня в некоторую растерянность. Выдержав паузу, Анна продолжила:

— Я понимаю, сейчас ты потеряна и абсолютно не знаешь, что тебе делать. Но, Эмилия, люди всегда должны идти вперед, нельзя постоянно жить прошлым, тебе необходимо следовать за своим сердцем, не стоит увязать в прошлом, не оставляя себе возможности выбраться.

Я кивнула – разве я не понимала всего этого?

Девушка сжала мою руку, ее лицо оставалось невозмутимым и строгим.

— Сегодня я пришла не как посредник, а как твой друг. Я не хочу, чтобы тебе было тяжело, поэтому, Эмилия, не отталкивай меня.

Я с некоторой горечью улыбнулась:

— Спасибо тебе, что в такое время приехала ко мне и сказала мне все это.