У Итасэ в голове промелькнул какой-то непереводимый лексический парадокс, а потом нас всех действительно съели.

И времени не стало.

Наверное, если бы не купол, это показалось бы мне коротким мигом забытья. Но эмпатия протянула призрачный мостик между моим разумом – и тем невообразимым существом, которым был Лао. Если он назвал себя подобием дракона, то я стала тенью подобия, отражением в мутном стекле.

Возможность быть…

Времени действительно не существовало. Будущее – то, чего ещё нет; прошлое – то, что уже ушло. Настоящее – множество путей, разбегающихся от твоих ног, призрачных перспектив, иллюзий и противоречий.

Калейдоскоп возможностей, который изменяет воля.

«Наверное, с этой точки зрения, – промелькнуло у меня в голове, – вопрос о гендерной принадлежности действительно кажется Лао смешным. Трудновато решить, мужчина ты или всё-таки женщина, если ты на самом деле – поток молний».

А потом я отключилась.

Мне привиделся дядя Эрнан.

– Кажется, – мечтательно протянул он, – я пропустил нечто потрясающее.

Судя по тому, что отголоски головной боли проникали даже в наше общее пространство сна, пробуждение предстояло весёленькое. Всё-таки контакт с принципиально чуждым сознанием – не лучшее развлечение для телепата средней руки. Сколько идиотов загремело в больницу, попытавшись наладить ментальную связь с обожаемой кошечкой или собачкой – не сосчитать. А тут даже не домашний питомец, в общем понятный, а целый дракон.

– Я бы обошлась без потрясений, честно говоря.

– Это всё возраст, – улыбнулся бессовестно молодой Эрнан и поправил сползающую на лоб бандану с жизнерадостно оскаленными черепами. – Вот станешь постарше – научишься ценить события и явления, которые способны тебя удивить.

Пространство сна, реагируя на моё эмоциональное состояние, поросло кислотно-синим гаюсом и наполнилось многозначительно ухмыляющимся призраками Оро-Ича. Где-то далеко на периферии интригующе подмигивали взрывы.

Я оглядела изменчивые пейзажи, усилием воли развеяла половину идолоподобных инкубов и мрачно спросила:

– Вот спорим на шоколадку, что, окажись ты на моём месте, резко изменишь мнение?

– Спор бессмысленный, поскольку носит сугубо теоретический характер, – легкомысленно отмахнулся Эрнан. И вдруг посерьёзнел: – Не думай, что мы бросили тебя. Все ищут способ пробиться в этот твой Лагон – и Дейдра, и Фил, и мальчики, и Нэсс.

Конечно, у чистого сознания нет ни лёгких, ни горла, но внезапно мне стало трудно дышать. Если человек исчезал при неустановленных обстоятельствах с применением псионических или иных сверхчеловеческих способностей, по закону через три года его признавали мёртвым. Судя по дядиным оговоркам, время в моём родном мире шло немного быстрее, так что час икс был уже не за горами.

И всё же мать с отцом ещё не сдались. И Тони, и Кевин, и даже сестра! Хотя, честно говоря, сложно представить, какая польза, к примеру, от пирокинетка, когда речь заходит о путешествиях между мирами.

– Передавай им, что я в порядке, – мне с трудом удалось закончить фразу. – А как там Лоран?

Улыбка у дяди Эрнана стала разбойничьей.

– Собиралась назвать в честь тебя дочь, но внезапно родился мальчик. Теперь думает, как переиначить имя «Трикси» для мальчишки, чтобы звучало посерьёзней. Впрочем, если судить по первым псионическим тестам, и так найдётся немного желающих дразнить телекинетика и телепата.

Я мысленно прокрутила сказанное ещё раз – и оторопела.

– Погоди. Ты же не хочешь сказать, что Лоран…

От переизбытка шокирующей информации общее ментальное пространство пошло разноцветными пикселями, а затем распалось. Меня, как в воронку водоворота, затянуло в обычный сон, а затем выплюнуло в реальность – с чудовищной головной болью.

Расстилающийся вокруг горный пейзаж красноречиво намекал на то, что наше спешное бегство кончилось в лучшем случае на полпути к Лагону, а мягкое гнездо из одеял на голой сырой скале подсказывало, что Итасэ пережил путешествие гораздо лучше некоторых не в меру любопытных эмпатов… Так, замечательно, дедукция вроде работает – значит, опрометчивая попытка познать принципиально чуждый разум непоправимого вреда моей голове не нанесла.

Тейт навис надо мной, закрывая половину закатного неба.

– Ты как?

– Прикидываю, какая новость более удивительная: что в нашу тёплую компанию затесался дракон из другого мира, игнорирующий концепцию времени, или что я стала тётей.

– Конечно, про Лао! Лао крут! – с энтузиазмом откликнулся он, заставляя меня поморщиться: громкие звуки спровоцировали очередную волну тошнотворной слабости и колотьё в висках. – Я тоже так хочу, как думаешь, научусь?

Я с трудом села, опираясь на его руку. Пейзаж вокруг расстилался безрадостный – горы, горы, горы, красные, чёрные, белые, причудливо изрезанные склоны, фантасмагорически накренённые пики. Словом, однообразнее некуда – по лагонским меркам.

– «Так» – это как? Существовать вне времени, стать живым парадоксом? – уточнила я со вздохом.

Тейт осклабился, как идиот:

– Это нестись через горы, чтобы всё вокруг трещало, молнии там, вспышки везде, враги – по канавам, а мне весело!

Ну, кто бы сомневался.

– Если наличие молний – вопрос не принципиальный, то ты и сейчас уже запросто можешь устроить нечто подобное, – уверила я его.

Он сначала сделал вид, что страшно польщён, потом засмеялся и шутливо боднул меня в плечо. И тут послышалось вкрадчивое:

– Говорить то, что твой друг желает услышать, и в то же время не лукавить – драгоценный талант.

Это был Лао.

Сейчас, после всего, что случилось, смотреть на него было неловко. Как в дурацком фильме, где парень на первом свидании старательно распускает хвост и хвастается тем, что якобы имеет отношение к кино и даже где-то сыграл в массовке, а потом выясняется, что его девушка вообще-то мега-звезда, только инкогнито. Нет, разумеется, я не бахвалилась и чушь не несла, но всё равно оказалась этакой скучной мещанкой, не разглядевшей чудо.

– В тебе говорит гордость, – улыбнулся Лао, по-птичьи склонив голову к плечу. – Но ты умнее её. Это пройдёт.

Я машинально нашла руку Тейта и стиснула.

– Читаешь мысли?

– Нет. Просто у Рана было такое же выражение лица, когда он узнал мою тайну.

– Мы настолько похожи? – ужаснулась я.

И рыжий, предатель, уставился на меня круглыми глазами – и расхохотался. В первую секунду мне стало ещё хуже, и захотелось ему врезать, но затем парадоксальным образом полегчало. Смех вообще обладает чудесным свойством – снимать любую неловкость, особенно такой, искренний и наполненный странным чувством почти родственного обожания: вот же, радость моя, какую ерунду ты сморозила. А если одновременно тебя гладит по волосам самое невероятное существо в мире, по крайней мере, в этом, то у хандры вообще не остаётся никаких шансов.

– Лао, а если серьёзно… Кто ты? – спросила я тихо, надеясь отчасти, что он не услышит.

Ответ тем не менее последовал не сразу. Лао сел, подогнув под себя одну ногу, и зачерпнул горстку мелких камешков, а потом начал медленно-медленно высыпать – тоненьким шелестящим ручейком. Я следила, как зачарованная, хотя чего уж там – руки как руки, красивые, но обветренные, на указательном пальце ноготь сломан, на запястье царапина, будто ворсистая нитка кругом обвязана…

Обычная человеческая рука, если забыть, конечно, что кусок скалы она только что зачерпнула, как сухой песок на берегу, походя размалывая на мелкие фракции.

– Мы же вроде бы остановились на драконе, – словно бы с сомнением произнёс Лао. Уголки губ у него подрагивали.

Тейт обнял меня, безмолвно обещая поддержку, и пристроил подбородок на моём плече. Я глубоко вздохнула и переформулировала вопрос:

– Откуда ты здесь? И к чему стремишься?

– Меня призвали, – ответил Лао без улыбки. – Так же как и тебя. С той разницей, что меня тогда даже нельзя было назвать существом, осознающим собственное «я». Такие как я… Мой народ? – задумчиво протянул он, словно пробуя слова на вкус. – Словом, мы не подвластны времени. Взрослее нас делает только опыт, а его не так уж легко получить, когда мир баюкает тебя на ладонях, любуется тобой и шепчет: «Спи, мне нравятся твои сны». Но вот мой сон был прерван грубо и глупо. Первым чувством был гнев – наверное, он сродни плачу или крику у новорождённого человеческого младенца. Меня призвали, навязали мне человеческое тело – неслыханная наглость! – он рассмеялся, суховато, непохоже на самого себя. – Затем пришли другие чувства. Сожаление об убийстве, радость бытия и осознание: я есть, и я себе нравлюсь, быть мной – хорошо. И ещё – желание принести этому миру подарок, равноценный тому, что он сделал для меня.