Меррель не видела лица Насты — та была одета в длинный, до пят плащ, и лицо ее скрывал капюшон. Утром Насту помассировали, натерли ароматическим маслом, лицо припудрили и под глазами навели тени. Она была необычна, и походила на спустившегося с небес ангела. Даже у Меррель, девушки, которая и сама была очень красива, обладала великолепной фигурой и видела тысячи обнаженных красивых женщин — даже у нее перехватывало дух, когда она смотрела на эту красавицу. А уж что тогда говорить о мужчинах! Эдгель, когда увидел ее после нанесения косметики, долго тряс головой, видимо отбрасывая дурные мысли, а потом приказал срочно одеть Насту, и до аукциона ее не раскрывать. Может, боялся что не выдержит и все-таки решится оставить ее себе?
Аукционный дом принадлежал одному из Кланов, и занимался им управляющий. Круглое, как кастрюля здание стояло в центре купеческой площади, а по краям этой площади располагались многочисленные богатые лавки — самые богатые в столице. Это были даже не лавки, а скорее магазины — ювелирные, оружейные, магазины одежды и обуви, продуктовые и винные. Все самые изысканные товары для обеспеченных клиентов, желающих получить самое лучшее.
Пространство между стенами и магазинами было пустым, незастроенным, и служило стоянкой для карет важных господ, прибывающих на аукцион со всей столицы и ее окрестностей. Впрочем — и не только окрестностей. В торгах могли участвовать все желающие, без исключения. Единственным правилом было — необходимо внести в кассу аукционного дома взнос, который соответствует начальной цене лота. Если ты выигрываешь лот, а потом отказываешься его оплатить (в течение получаса после окончания торга), то взнос твой идет в доход аукционного дома, ты изгоняешься навсегда, а лот выставляется заново.
Огромные колеса кареты прогромыхали по брусчатке площади через полтора часа после того, как карета выехала со двора Эдгеля. За это время Меррель уже изнемогала от грохота проклятого сооружения, и больше всего мечтала о том, чтобы эта погань в один прекрасный момент сгорела дотла. В открытых возках извозчиков почему-то трясло не так сильно, и грохот вполне терпим, но здесь ощущение такое, будто Меррель закрыли крышкой в медной кастрюле и потом со всей дури барабанили по боку половником. И это совсем не улучшило ее мерзкого настроения.
Мерзким оно было не только потому, что у нее вот-вот должны были прийти «краски». Меррель жаль было расставаться с Настой, к которой она на самом деле прикипела душой. Что на самом деле очень плохо. Меррель знала, что друзья и родственники — самое больное место человека, и чем их больше, тем легче его подцепить на крючок, тем уязвимее он становится. Но все равно — Меррель переживала так, будто отдает на растерзание негодяям не чужую девушку, непонятно как оказавшуюся в этом мире, но сестру, или даже дочку. Да, именно дочку, потому что в сравнении с видавшей виды, обожженной войной и рабством Меррель Наста была чистым и ясным ребенком. Ни один нормальный человек не будет без переживаний смотреть на то, как чудовищу отдают беззащитное, невинное дитя. И даже загрубевшая душой Меррель в этом совсем не была исключением.
Они заехали во двор аукционного дома, который представлял из себя толстое кольцо с внутренним пространством. Во внутренний двор могли въехать только те, кто выставляет свои лоты, и после выгрузки лота — любая повозка тут же должна была покинуть территорию Дома. Лоты могли быть разными — начиная с особо ценных рабов, и заканчивая древними магическими артефактами, размер которых доходил до нескольких шагов в длину и ширину. Для разных лотов и разные аукционные залы. Их тут было несколько.
А еще — в аукционном доме имелся ресторан, в котором могли отдохнуть между аукционами все желающие — и участвующие в торгах, и не участвующие. В аукционный Дом приходили посмотреть на торги, как на спектакль лучших комедиантов, а еще, чтобы за бокалом первоклассного вина со свежайшими морепродуктами заключить сделку на какую-либо интересную тему. Фактически Аукционный Дом представлял собой то-то вроде клуба самых крупных торговцев Империи. И ему было уже несколько сотен лет. А может быть и тысяч.
Карету Эдгеля пропустили сразу, вместе с двумя охранниками на запятках. Остальные охранники остались гарцевать снаружи. Двое — это чисто так…для свиты, а вообще тут, во дворе Дома Эдгелю и его лоту ничего не угрожало. Охранники Дома славились своей мощью и свирепостью, так что могли отразить любую атаку врага. Впрочем, никто и в дурном сне не видел, чтобы Дом кто-то мог атаковать. Кому и зачем это все нужно?
Что касается лота, и того, что раб может напасть на своего господина — так рабыня все равно ничего не может сделать против своего хозяина и кого либо еще. Один импульс — и она лежит парализованная. Да и практика перевозок такого товара была такова, что все склонные к побегу рабы перевозятся только в полусонном состоянии, в состоянии транса. Они попросту ничего не могут сделать без команды хозяина. Никакой своей инициативы. Скажут им идти — идут, скажут стоять — стоят. Эдакие ожившие статуи.
Давняя традиция. Говорили, что некогда были инциденты с рабами на аукционах. Доходило и до смертоубийства, когда отчаянные рабы решали подороже продать свою никчемную жизнь. Потому здесь и такие могучие охранники — потом это просто стало обычаем, когда однажды нашли склад персональных ошейников и научились их использовать. Просто так принято, что охранники Дома всегда огромные и мясистые.
Эдгель приехал за час до начала аукциона — и это в самый раз. Нужно подписать договор, дать аукционисту описание лота, показать лот, проверить, все ли в порядке с девушкой. Возьмет, да и обгадится перед началом аукциона, просто из вредности, для того чтобы навредить хозяину! То-то перед аукционом их не кормят и заранее делают клизму. А еще — могут начаться месячные, и вид девушки, истекающей красным вовсе не способствует удачным торгам.
Все это время, с самого утра Наста пребывала в состоянии тумана, и это требовало от Эдгеля некоторых усилий. Под конец, уже перед аукционом, у него даже заболела голова. Он хотел доверить ошейник Меррель, но после некоторых размышлений все-таки не решился. А вдруг у этой мелкой дуры возникнет мысль отпустить девку на волю? И плакали тогда эдгелевы денежки! Ему докладывали, что Меррель проводит в каморке Насты слишком много времени. Сидят, воркуют…небось лижут друг друга, мерзавки! Конечно, он потом как следует вздует эту Меррель, месяц будет гадить кровью подлая пакостница, но совсем-то он ее не убьет. Эта мелкая тварь невероятная умная скотина, и без нее все дела посыплются, как гнилые доски из старого забора. Эдгель знал дело, и знал людей, и без малейших иллюзий осознавал, что без Меррель ему предприятие не поднять. Это только благодаря ей капитал Эдгеля умножился в несколько раз.
А как она ловко придумала обдурить Аскера! Это же надо было додуматься — вставить лишнюю букву в его имя! А этот дурачок ничего и не понял! А если бы заметил — переписали бы расписку заново, да и всех делов. Мол, — ой, ошиблись! Сейчас, сейчас перепишем!
Вход на сцену, где будет выставлен лот, закрыт толстыми шторами, которые сдвинутся в стороны после объявления лота. Потом полчаса на то, чтобы как следует осмотреть и ощупать лот — каждый должен убедиться в том, что описание соответствует действительности, и только потом начнутся собственно торги. Эдгель смотрел в щелку между портьерами, и сердце его замирало — самые богатые, самые влиятельные люди страны! Все они здесь! Ну…или почти все. Зал был полон — триста мест, и все заняты. Стоят даже между рядами — разговаривают, смеются — воздух гудит от громких голосов.
— Привет, Эдгель! — аукционист доброжелательно кивнул торговцу, и ухмыльнувшись кивнул на Меррель — Ее тоже будешь продавать? Я бы купил! Эх, и присунул бы ей! Чтоб завизжала как следует! Эй, Мер, тебе же нравится пожестче? Эдгель, дам за нее сто золотых! Соглашайся! Хорошая цена! Ты ее уже сильно потрепал, так что не высший сорт! Не жадничай!
