- Он хочет сделать подарок теще с тестем. Так что, возможно, не будет сильно присматриваться и прислушиваться к разговорам. Но смотреть участок приедет сам, представляешь? Говорят, он не доверяет менеджерам, когда покупает недвижимость. Я жду его дней через десять.
- Алеша, это отлично! Пусть нам повезет! Должно же нам наконец повезти!
- Ты же понимаешь, что мы должны произвести на него впечатление счастливой семьи, наслаждающейся жизнью на лоне природы? Чтобы ему даже в голову не пришло, что дурацкие слухи об этом месте имеют под собой хоть какое-то основание.
- Конечно, я все сделаю в лучшем виде! Ты что, меня не знаешь? Что-что, а произвести впечатление я умею!
Их разговор прервал звонок мобильного. Не того, которым он пользовался на работе, а другого, который был предназначен только для домашних и очень близких друзей.
- Да, - поморщившись, ответил Алексей в трубку, - нет, я уже сказал - не сегодня. Завтра, когда меня здесь не будет. Ну и что, что сейчас подходящее время? Я сказал - завтра. И не забудьте проследить, чтобы все трое вышли наружу. Мне не нужно уголовное расследование. Как хотите. Хоть сами их разбудите! Если хоть один человек пострадает, я лично отведу вас в милицию, вам понятно?
Он снова поморщился, нажимая на отбой.
- Что это ты такое затеял? - полюбопытствовала Ника.
- Да так, я бы не хотел делать тебя соучастницей своих темных делишек, - он рассмеялся.
- А все-таки?
- К приезду Петухова было бы не плохо избавиться от этой пресловутой избушки, ты не находишь?
- Да я тебе об этом уже месяц твержу, а ты меня не слушаешь! А что, плотник согласился ее продать?
- Вообще-то нет, но я пока попробую обойтись без его согласия.
- Давно бы так, - фыркнула Ника, - а то развел чистоплюйство. Деловые люди должны такие проблемы решать быстро.
- Ну, милая, ты чересчур много от меня требуешь! Я же не бандит, а порядочный бизнесмен, мне хватает нарушений закона в уходе от налогов, чтобы я мог позволить себе совершать еще и уголовные преступления.
- Ладно, я рада, что ты наконец хоть на что-то решился, - рассмеялась она.
И хотя она не совсем поняла, что задумал ее муж, ей вдруг стало жаль плотника. Может быть, он и вправду зайчик, который ни в чем не виноват? Но Ника тут же вспомнила, как он сообщил ей об установленном сроке, в который они должны покинуть Долину, и ее жалость немедленно улетучилась. Нет, ему не удастся провести ее и прикинуться чудаковатым романтиком!
- Послушай, а что если плотник сунется со своими разговорами и к Петухову? - нахмурилась она.
- Попробуем решить и эту проблему. У нас еще есть время, - задумчиво ответил Алексей.
Обещанные два дня благополучно прошли, начинался третий, и в глубине души шевелилось беспокойство, но Илья подумал, что не может представить себе ничего страшней, чем снос избушки. И на этом успокоился - что будет, то будет. Избушку он им отдать попросту не сможет, что бы они ни делали.
Леса на баню так и не привезли, и после завтрака он продолжил доклеивать модель сруба. Мишка собирался в магазин, и Сережка хотел отправиться с ним - несколько часов Илья мог наслаждаться одиночеством. Он с самого утра чувствовал подъем - в голове созрели интересные мысли, которые стоило бы записать в синюю тетрадь. Илья на секунду отвлекся и поискал ее глазами, но на полке рядом с домиками не увидел. Не лежала она и на столе, Илья заглянул под стол - и там было пусто. Где же он видел ее в последний раз? Писал он ночью, дня три назад, и, как всегда, бросил там, где закрыл. На столе. И больше он к ней не прикасался.
- Мишка, а ты мою синюю тетрадь не видел?
- Так на столе валялась, - с готовностью ответил тот.
- Что-то не валяется. Сережка, не видел синей тетради?
- Это толстая такая, как книга?
Илья кивнул.
- Я в ней портрет девчонок нарисовал. Им так понравилось, что они захотели маме показать.
- И что? - Илья замер. - И ты дал?
- Ну что мне, жалко, что ли? Тем более, они обещали вернуть.
Илья похолодел. Нет, Сережка, конечно, не виноват. Стоило заранее подумать о том, что ему надо где-то рисовать. И разбрасывать свои вещи не надо где попало. Но, черт возьми, это же…
- Папка, ты чего? Что с тобой? - Сережка испугался.
- Нет, ничего, - еле выговорил Илья.
Веронике, в собственные руки… Там же не написано, что это не предназначено для чужих глаз. Да если бы и было написано!
- Папка, ты это из-за тетрадки? Ты не расстраивайся так, я сейчас пойду и заберу у них. Ты только не беспокойся, я сейчас…
Сережка пулей вылетел из избушки, а Илья до боли закусил губу. Лучше бы он никогда в нее ничего не писал! Зачем это вообще было нужно? Кому? Бумага все стерпит?
А с другой стороны, кому это интересно? Может быть, он напрасно расстраивается? Вероника одним глазом глянет на портреты дочерей и равнодушно отведет глаза. Какое ей дело до того, что еще в этой тетрадке есть?
Илья уперся ладонью в лоб и стиснул пальцами челку. Что же он наделал! Ну что ему стоило убрать тетрадь в спальню, с глаз долой?
Мишка, одетый и собранный, ждал на крыльце, а Сережка вернулся минут через десять, но тетрадки не принес.
- Она у их мамы в спальне, а мама уехала куда-то. Когда она приедет, девчонки сразу ее заберут и принесут.
Час от часу не легче!
- Папка, да не расстраивайся ты так, она же не потерялась! Девчонки принесут, честное слово!
- Идите в магазин, - сухо ответил Илья. - Миш, купите Сережке все, что ему для рисования нужно. Он сам покажет.
Сережка просиял:
- И большой набор красок можно?
- Если он тут продается, то почему нет? - хмыкнул Илья. - А главное, бумаги побольше купите…
- Пап, ну прости меня, я же не знал, что твою тетрадку нельзя брать…
- Да ладно, - Илья махнул рукой.
В спальне? Она что, перед сном на портреты детей хотела полюбоваться? Или хочет вернуть вещь лично ему в руки, не доверяя дочерям? Чушь. Она наверняка взяла ее читать! А на внутренней стороне обложки печатными буквами написаны его имя, фамилия и телефон, еще старый, из родительской квартиры. Зачем он это написал? Чтобы каждому, кто заглянет внутрь, стало ясно, чья это вещь?
Когда к обеду вернулись Мишка с Сережкой, Илья, конечно, слегка пришел в себя, постарался не думать об этом больше. Но все равно мысль о тетрадке и Веронике колола его изнутри, заставляя сжиматься и холодеть. Он не стал напоминать о тетрадке Сережке, тем более что тот был полон энтузиазма немедленно начать портить краски и бумагу. И девчонки скорей всего о ней забыли - до самого вечера так и не принесли.
Если днем он еще мог прогнать от себя мрачные мысли, то ночью, как только погас свет и Илья остался наедине с собой, они навалились на него, не давая уснуть. Ему виделось лицо Вероники, листающей его тетрадь с презрительной усмешкой на губах или, еще хуже, с доброй снисходительной улыбкой. Сами собой вспоминались строчки, написанные там во времена, когда он был влюблен в Лару. И те, которые он писал ей, когда они разводились… И то, что он сочинял совсем недавно, про избушку, про Мару…
Сон, который в итоге сморил его, был мрачен и сер - ему снова, в который раз, приснилось болото. Чавкающая вонючая жижа под ногами. Гнилые деревца. Сырость и холод. А потом сон превратился в кошмар - ему снились гусеницы ревущей тяжелой машины, которая рушит стены избушки. Снились так близко, что Илья мог дотянуться до них рукой, прямо перед лицом. Металлический лязг траков оглушал - ему казалось, он своим телом ощущает тяжесть многотонной махины, которая сминает и крушит стены. Серебряно-серые, блестящие бревна избушки хрустят и ломаются, как высохшие ветки, катятся впереди отвала, и на мгновение мелькают между ними крошечные игрушечные домики из спичек.
Он хотел закричать, но тяжесть, придавившая грудь, не давала вздохнуть. Он хватался руками за шевелившийся перед глазами металл, пытаясь задержать, остановить, заклинить ползущие вперед гусеницы. Но под ножом бульдозера рухнула печь, в воздух метнулся огромный столб дыма, и хлопья золы черно-серым снегом закружились над избушкой, плавно опускаясь на лицо.
