Божественной сущности ирония была не свойственна, темная сила темного бога умела ненавидеть, но не знала любви, не понимала иносказаний, не могла говорить и не имела подбородка. Она лишь обратила взор темного бога на Верхний мир, где по металлической платформе вездехода чудотворов шлепал босыми пятками сонный Йока Йелен.

Разъяренный зверь обходил Славлену стороной – грозы бушевали с севера и юга, тугие веревки ветра связывали небо и землю где-то на горизонте, где-то на горизонте пылали поля, леса и деревни. Где-то уходили в разверстую землю Храст и Ковчен. Но Славлена стояла – ураганный ветер снес легкие постройки, молнии поджигали дома и деревья в парках, бушующая Лудона вышла из берегов, затопила набережную и продолжала подниматься (виной тому не только ливни, ветер повернул ее течение вспять) – но Славлена стояла.

Жалкая сотня малолетних мрачунов из Брезенской колонии встречала ураганы на окраине Славлены, там, где начиналась каменная набережная, и, возможно, поэтому Лудона еще не смыла окончательно те здания, что лежали вдоль ее берегов. Мальчишки остановились на террасе мемориала, возведенного в честь героев северского движения объединения, – чудотворов, разумеется… Высокую стелу в форме клинка опрокинуло ветром, вода подмыла обращенную к берегу сторону террасы – часть вымостивших ее плит рухнула в реку.

– Инда, высади меня здесь, – сказал Йока, не оборачиваясь.

– Ты уверен? – переспросил тот.

Йока все же оглянулся, ничего не сказал – лишь смерил Инду взглядом, будто окатил ледяной водой из ведра. Инда постучал в железный пол железной рукояткой перочинного ножа, завалявшегося в кармане, – водитель понял его правильно и остановился. Разумеется, Йера сошел с вездехода вместе с сыном, и Инда, подумав, решил, что его место тоже здесь, – о детях и прочих спасенных позаботятся без него. И только спускаясь по лестнице вниз, вспомнил вдруг, что у Вечного Бродяги теперь нет Охранителя… Или – есть новый Охранитель? Тот, кто в одиночку убьет змея, сам станет змеем…

– Стойте! Погодите! – раздался с платформы мальчишеский голос: Мален тоже решил присоединиться к товарищам, и никто внизу почему-то его не задержал. Инда покачал головой и помог ему сойти вниз.

Не было ничего удивительного в том, что через пятнадцать минут вода в Лудоне перестала подниматься. Мальчишки-мрачуны раскрыв рты смотрели на Вечного Бродягу – он не оставил им ни капли энергии, и вряд ли они были этим сильно расстроены: у мрачунов, как и чудотворов, есть предел насыщения, и подросткам, не имеющим опыта, особенно трудно через него перешагнуть.

Инда никогда не имел дела с детьми (не считая собственных сыновей, конечно) и мучительно думал, глядя на мальчишек, чем может отблагодарить их… Что должен сказать им за то, что они стояли здесь и закрывали от ветра Славлену, – его, Инды, Славлену, город чудотворов, а не мрачунов. Тем мрачунам, которые остались на Речинских взгорьях, он уже никогда ничего сказать не сможет, а ведь огненной реке не хватило совсем чуть-чуть, чтобы добраться, например, до Грады Горена… Эту толику силы у нее забрали вставшие на пути разъяренного зверя мрачуны…

Обитаемый мир принял первый удар Внерубежья – по подсчетам Инды, подходило к концу каскадное отключение подстанций, и гигантские волны в этот час смывали с берега Афран, а значит, самое страшное (здесь) было позади. И, ощутив некоторое облегчение, Инда размяк, расслабился, расчувствовался. Рядом с ним покачнулся и едва не упал один из мальчишек – от усталости. Инда подхватил его под локоть – мальчишка промок до нитки и дрожал от холода (хотя ветер с востока был, пожалуй, слишком горяч). Непромокаемый плащ чудотвора вряд ли мог его согреть, но Инда все же накинул плащ мальчишке на плечи и обхватил их рукой.

Агония Внерубежья была страшна и разрушительна, но это все же была агония – предсмертные конвульсии издыхающего хищника. Пожары еще не догорели, грозовые тучи вылили на Обитаемый мир не всю воду и выбросили не все молнии, ветра еще тянулись с востока на запад, но перестала дрожать земля, покрылись твердой коркой огненные реки, распались, расползлись квашни смерчей…

Йока сидел на каменной плите мемориала, обхватив руками колени. Жизнь возвращалась к нему медленно, вместе с болью ожогов. Жизнь, рассудок, воспоминания, чувства и ощущения. Неотвязные воспоминания. Кипящее лицо Цапы – и жалостные слова профессора: «Все будет хорошо, Йелен»… Его тяжелое обугленное тело на камнях… Его и Черуты. Запах горелого мяса. Запах вспоротого брюха – зажатый зубами крик Змая, превратившийся в тонкий вой. «Ты переживешь, ты сможешь это забыть». Руки на обоих плечах – сохранившие ему жизнь руки… Молния, поделенная на троих, – и вовсе не поровну поделенная. Свою часть Йока выпил, а остальное досталось профессору и Черуте – обугленные тела на камнях… «Ты прорвешь границу миров и останешься в живых. Веришь?»

– Я даже не попрощался с ними… – хрипло выговорил Йока, посмотрев на отца. – Пап, ты понимаешь, я с ними даже не попрощался…

«Не вижу ничего смешного. Чем это Змай хуже, чем Йока Йелен?» – худые синеватые ноги, торчащие из коротких зеленых штанин, лежат в ручье на дне Гадючьей балки.

– Он в Хстове пожить хотел… – Йока сжал зубы. – По-человечески. Я даже не нагнулся к нему, когда он умирал.

Ожоги пекло все сильней – и боль уже казалась нестерпимой: накатывала, давила, стучала в виски, вставала комом в горле.

– Профессор все твердил: ты не умрешь, ты не умрешь, я тебе обещаю… Он выполнил обещание. Он сразу знал, что это сделает. А я не догадался, пап! Ты веришь, что я не нарочно, что я не догадался?

Отец кивнул рассеянно – он думал совсем не о том, ему было все равно, он радовался, что Йока не догадался, что Йока остался жив…

– Я их любил, пап… И они меня любили. Они умерли, чтобы я жил. Не смей этому радоваться, слышишь?

– Я… нет… Я не радуюсь, что ты… – пролепетал отец.

И от того, что отец лжет, от того, что никому нет дела до смерти Змая, профессора, Цапы, Черуты – никому! – Йоке захотелось кричать. А еще – от боли, которая стала невыносимой… Он зажал крик зубами – получился хриплый звериный рык.

Инда. Змая убил Инда. Странно, но Йока не испытывал к нему ненависти. И не хотел знать, почему, зачем Инда пытался его убить… Он боялся это узнать и в глубине души догадывался, что Инда был прав, – а потому еще сильней не хотел знать, в чем состояла его правота. И еще сильней хотел кричать от боли.

Инда стоял на краю террасы и смотрел на восток. Он давно отправил ребят из колонии в какое-то безопасное место, где их должны были накормить и устроить на ночлег. Он хотел спасти отца – Йока видел протянутую через перила руку. Нет, Йока не испытывал к нему ненависти…

– Тебе нужен доктор… – сказал отец, с трудом подбирая слова. – Нужно в больницу…

– Да, наверное, – проворчал Йока сквозь зубы. Черута уже никогда не сделает ему перевязку. – Так больно, пап…

– Ты сможешь идти?

– Наверное. Не знаю.

Инда оглянулся – должно быть, слышал, о чем они с отцом говорят.

– Не надо никуда идти. За нами пришлют авто. Они сейчас ходят не быстро, чудотворы тоже устают от переброса энергии.

Инда не хотел убивать Змая – вот почему Йока не чувствовал ненависти. Инда хотел убить его, Йоку…

– Инда, ты чего, все-таки надеялся, что чудотворы удержат свод? Или, может, тебе жалко было убивать Внерубежье?

– Да, мой мальчик… – Инда снова обернулся и взглянул Йоке в глаза. – Внерубежье помутило мой рассудок. Теперь, когда ты убил его, я могу смотреть на происходящее трезво: без прорыва границы миров нас ждала неминуемая гибель, не сейчас, так в самые ближайшие месяцы. Ты оказался спасителем мира, а не его Врагом.

– Но, Инда… – пробормотал отец, и Инда кинул короткий взгляд в его сторону.

Наверное, он лгал – но Йоке нравилась эта ложь, она была удобной.

– Скоро в Думе создадут новую комиссию, – скривившись, обратился Инда к отцу. – По расследованию вины чудотворов в произошедшей трагедии. Надеюсь, ее возглавишь именно ты. Как самый честный политик Славлены.