Есть мальчишка отказывался, Змай находил способы его уговорить, а профессор не умел уговаривать.

– Йелен, открывай рот немедленно. Пока ты не доешь кашу, Черута не сможет сделать тебе укол.

Тот ничего не отвечал, отворачивался к стене и морщился. Потом из глаз у него побежали слезы.

– Йелен, не мучай ни себя, ни меня. Открывай рот.

Мальчишка вместо этого прикрыл глаза, и из них на виски выкатились две особенно крупные слезы… Заглянул Змай, показал повязку на правой руке.

– Йока Йелен, если ты и дальше будешь издеваться над профессором, я больше не выпущу тебя за свод, так и знай.

– Я не хочу… есть… – выдавил парень сквозь слезы.

– А я не хочу подставлять пальцы под летящие камни.

– Тебя никто не просил подставлять пальцы! – окрысился Йелен неожиданно зло. – Уйдите! Уйдите! Оставьте меня в покое! Я и сам не пойду за свод, я не могу больше! Не могу!

Он разрыдался надрывно, а не капризно. И когда Черута принес успокоительных капель, выбил стакан у него из рук.

– Йока Йелен, сейчас я наплюю на разбитые пальцы и начну кормить тебя насильно. Ты этого хочешь? Я и один с тобой справлюсь, а втроем – можешь не сомневаться, будешь давиться, но глотать.

Профессор скрипнул зубами – мальчишке больно, он на грани нервного истощения, он выкладывается каждую ночь на пределе возможностей организма… А если к его упрямству прибавить одержимость – он в самом деле может подавиться (то есть скорей умрет, чем позволит такое над собой насилие).

– Черута, а нельзя… ну… поставить ему какую-нибудь питательную капельницу? – спросил Ничта вполголоса.

– С манной кашей? – осведомился Змай. – Я знаю другой способ, менее сложный технически и не такой опасный для здоровья.

– Можно сходить к чудотворам, у них в аптечке должны быть инфузионные системы… – задумчиво пробормотал Черута. – Но это не метод. Глюкоза – способ поддержать организм лежачего больного, а Йока тратит очень много сил.

– Говорю же – я знаю способ… – вставил Змай.

– Твой способ не очень хорош для домика без водопровода и в отсутствие прачки, – мягко ответил Черута.

– Ну как поступают в таких случаях? Что делают? – спросил профессор.

– В клинике доктора Грачена применяют кормление через зонд. Но вряд ли зонд есть у чудотворов.

– Уйдите оба, – вздохнув, сказал Ничта.

– Как скажете, профессор, – пожал плечами Змай. И добавил в дверях: – Желаю удачи.

Черута ничего не сказал, выходя из спальни.

Профессор закрыл дверь и вернулся к постели Йелена, грузно опустился на стульчик. Поставил тарелку на тумбочку. Неумело провел рукой по голове мальчишки.

– Сейчас Черута сделает тебе укол. Сразу станет легче, и ты уснешь. Сильно жжет?

Йелен кивнул и непритворно, рефлективно всхлипнул.

– Оно тебя перехитрило. – Ничта снова погладил его по голове. – Оно не сумело убить тебя одним ударом и добивается своего не мытьем, так катаньем. Оно убивает тебя медленно, постепенно.

– Не успеет… – снова всхлипнул Йелен. – Сегодня Спаска разрушила их главный хстовский храм. Осталось несколько дней.

Вот оно… Свершилось… Обитаемый мир начал падение в пропасть. Он уже не балансирует на грани, он медленно качнулся вперед, центр тяжести висит над бездной…

– И ты хочешь к этому дню приползти на карачках, накачанный морфином?

– Нет, – тихо обронил Йелен.

– Может быть, ты не любишь манную кашу? Попросить у Черуты сделать что-нибудь другое?

– Свеклы, что ли? – поморщился Йелен.

– Нет, есть мясные консервы, яйца, сахар, мука. Может быть, оладьи?

– Я просто не хочу есть. Меня тошнит.

– Съешь одну ложку. Только одну.

– Ага… За папу, за маму… Я не хочу даже одну ложку. – Он снова залился слезами.

– Одну ложку, через не хочу. Назло Внерубежью. Это компромисс, Йелен. Надо уметь идти на компромиссы.

Он подумал. Пожал плечами.

– Только я сам. Не надо меня кормить, у меня с руками все в порядке.

– Нет вопросов, – хмыкнул Ничта и устроил тарелку у Йелена на груди. Тот долго рассматривал ложку, примеривался, с отвращением приоткрыл рот и протащил ложку сквозь зубы.

Как и предполагалось, первая ложка решила проблему – Йелен с удивлением зачерпнул вторую. Через пять минут тарелка была чистой.

– Я… хочу еще… – медленно и недоуменно произнес парень.

– Очень хорошо. Сейчас принесу.

– И… оладий тоже можно…

– Прекрасно. Чай? Сладкий, с ягодой?

– Да. Чай, – кивнул Йелен. – С ягодами. Сладкий. Да.

Когда Ничта вернулся, мальчишка снова плакал. Ел и плакал. Боль, нервное истощение. Осталось несколько дней. Жить ему осталось несколько дней… Жизнь одного мальчика – и жизнь двух миров. Почему из всех людей в двух мирах Ничта увидел свое продолжение именно в том мальчишке, который должен умереть?

Сколько дней? Пять? Семь? Когда иссякнет энергия аккумуляторных подстанций? Почему люди так мало знают о небесном электричестве?

– Если завтра утром ты снова соберешься за свод, облейся соленой водой. Черута приготовит ведро у выхода. Не забудь, хорошо? – Ничта поднялся. – Сейчас он сделает тебе укол.

Парень замотал головой и заплакал сильней.

– Не надо. Я не хочу. Я не хочу… приползти на карачках… Я должен его убить. Я должен. Иначе все бессмысленно. Иначе я просто умру, и все. Зачем тогда умирать?

Предвечный! Ничта опустился обратно на стульчик – тот заскрипел под его весом, едва не сломался…

– Йелен, ты не умрешь. Я обещаю тебе. Ты мне веришь? Ты прорвешь границу миров и останешься в живых. Веришь?

Парень медленно покачал головой.

Когда Ничта вышел из спальни Йелена, Цапа и Дмита разбирали привезенные из Брезена продукты.

– Твоя дочь сегодня разрушила свод и убила Йелена, – сказал профессор Змаю, усаживаясь за кухонный стол напротив него.

– Это такая шутка, профессор? – переспросил Цапа.

– У нее был выбор? – как ни в чем не бывало осведомился Змай.

– Насколько я понял, выбора не было у нас, – пожал плечами Цапа.

– Да-да, профессор, вы дали на это добро, если я ничего не путаю, – кивнул Змай. А потом неожиданно, едва закончив фразу, встал и направился к двери.

– Через неделю мы все умрем? – весело поинтересовался Цапа.

Профессор в окно увидел Змая во дворе – тот сел на бревно и обхватил голову руками.

Крапа Красен смотрел на пыль, клубившуюся между площадью Чудотвора-Спасителя и площадью Совы, и не чувствовал горечи – только злорадство. Понимал умом, что это конец Обитаемого мира, но не жалел его. Должен был жалеть – и даже накачивал себя этой жалостью, старался думать о жертвах, к которым это приведет. Но вспоминал только смрадный лагерь с ранеными на подступах к замку Чернокнижника, искаженные болью лица, кровь и отчаянье, смерть в грязи и паразитах. Вспоминал Желтого Линя – молодого, здорового, смотрящего на мир обоими глазами: «Если бы я управлял миром, в нем бы не было Храма».

– Красен, это конец… – выговорил Явлен трясущимися губами. – Это конец… Надо бежать отсюда, ты слышишь?

– Да, конечно, – пробормотал Крапа. Имея в виду, что слышит.

– Нам не прорваться к порталу, в городе два легиона армейцев! Хстовская гвардия перебита, а остальные далеко! Красен, что ты стоишь? О чем ты себе думаешь? Надо выбираться отсюда, надо бежать! Нас убьют, нас того и гляди кинут на расправу толпе! Ты слышал? Мы с тобой злые духи!

– Да-да, злые духи, отнимающие у людей сердца, – пробормотал Крапа. – А разве нет?

– Ты всегда был чокнутым! А теперь и вовсе свихнулся!

На развалинах сквозь клубы пыли проявлялись человеческие фигуры – собирали храмовое золото. Быстро сообразили, голь хитра на выдумки. Не только мужчины – и женщины, не только шушера с улицы Фонарей – и вполне добропорядочные горожане. Впрочем, мародеров было не много, большинство горожан собралось на Дворцовой площади послушать Государя. Конечно, в Хстове в одночасье не перевелись верившие в Предвечного и его чудотворов, но притихли пока, помалкивали. Наверное, Дубравушу хватит ума оставить им хотя бы Предвечного, иначе он быстро потеряет власть.