Паника заметалась внутри, но Инда не мог ни сдвинуться с места (уйти, прекратить фарс, покрутив пальцем у виска), ни даже по своей воле шевельнуть губами.

– Я вижу, ты готов обрести истину, – с театральным пафосом произнес Гроссмейстер. – Кто привел сюда этого человека?

– Этого человека привел я, – ответил Вотан, стоявший по правую руку Инды.

– Тогда поднеси ему чашу забвенья.

Подковки на сапогах Вотана звякали по полированному граниту пола – он дошел до Гроссмейстера и через секунду повернул обратно. Инда хотел и не мог бежать прочь: от ритуала, от «чаши забвенья» (наверняка с отравой для сворачивания мозгов набекрень), от Гроссмейстера, от Вотана и прочих мозговедов, что собирались избавить его от шор, мешающих управлять миром…

Предупреждение Вотана тоже было фарсом, еще более фарсом, нежели эта зловещая костюмированная комедия.

Вотан взял Инду за руку и вложил в нее холодное серебро кубка.

– Пей, – из уст Вотана слово прозвучало приказом, которого нельзя ослушаться, но он повторил его еще раз: – Пей.

Желание швырнуть тяжелый кубок в лицо мозговеду ничего не изменило. Инда против воли пригубил «напиток забвенья», по вкусу более всего напоминавший чистую воду – чуть горьковатую жесткую воду из водопроводов Афрана. И он испил чашу до дна (в ней было не больше стакана).

Фарс продолжался по сценарию, изложенному Вотаном: Инда, удивляясь самому себе, вспомнил клятву от первого до последнего слова и повторил ее, уже не сопротивляясь происходящему. А в голове навязчиво крутилась мелодия, услышанная как-то в ресторации, – помнится, она понравилась Красену: «Такая простая история любви». И чем решительней Инда пытался выбросить ее из головы, тем настырней она всплывала в памяти. Он так увлекся, что пропустил мимо ушей значительную часть вопросов, на которые отвечал механически.

С глаз наконец сняли повязку, и Инда зажмурился, ожидая яркого света, но сделал это напрасно: в огромном зале горели лишь свечи, по одной в руках присутствующих и три – перед зеркалом, которое предстояло разбить.

Присутствующих было немного – не больше двадцати человек. Весь децемвират и еще десяток посвященных консультантов. Инда не понял, был ли Вотан членом децемвирата или только посвященным. Они, одетые в опереточные мантии, стояли двумя шеренгами друг напротив друга, образуя освещенную дорожку, ведущую к зеркалу, которое блестело в самом дальнем конце, огромное, не менее шести локтей в высоту, и отражало освещенную дорожку.

Чудотворы привыкли сбрасывать энергию на аккумуляторные подстанции, это не требовало усилий, делалось автоматически, Инда давно перестал задумываться о том, как это происходит. Конечно, ему приходилось (очень редко) и применять удар чудотвора, и создавать локальное поле (обычно ради шутки или чтобы произвести впечатление), но это было несерьезно, не требовало ни навыков, ни усилий. И Инда вдруг испугался, что не сможет разбить зеркало и создать поле, способное осветить этот огромный зал… Он учился этому будучи школьником… Мелькнула в голове мысль, что набранной им энергии хватит сейчас на то, чтобы убить всех присутствующих разом, но Инда не испытывал ненависти, скорей раздражение и в некоторой степени брезгливость. А может, это было результатом воздействия на него мозговедов?

Он довел ритуал до конца, ни на шаг не отступив от сценария. Зеркало осыпалось на полированный гранит, и в мелких его осколках отражались свечи – это было красиво и богато. И вспыхнувшие солнечные камни осветили огромный зал в одно мгновенье (Инда не разучился тому, что в последний раз пробовал делать в ранней юности).

Зал мог вместить многотысячную толпу, и двадцать человек в одном его конце выглядели очень маленькими по сравнению с огромным пространством. Да, зал собраний децемвирата явно превосходил потребности децемвирата… Впрочем, Вотан говорил, что размер зала символизирует Обитаемый мир, чтобы, принимая решения, члены децемвирата не забывали о собственной малости по сравнению с огромным миром. Инде подумалось, что не о малости децемвирата напоминают размеры и роскошное убранство зала, а об его избранности, неограниченных возможностях и богатстве.

Гроссмейстер возвел Инду на символическую ступень, произнес несколько банальных слов из сценария фарса (о том, что еще одному чудотвору открыт путь к истине), прозвучали не менее банальные поздравления, сказанные со снисходительными улыбками, после чего Вотану было доверено ознакомить Инду с материалами, необходимыми ему в дальнейшей работе, и поручениями, которые возлагались на него в ближайшее время. В восемь вечера предполагался банкет, и, к сожалению, проигнорировать это утомительное мероприятие Инда не мог.

Стук колес успокаивал, отрезвлял, приводил мысли в порядок. Магнитовоз с единственным вагоном мчался на север без остановок.

– Гипотеза первого удара была подтверждена еще восемь лет назад, не только в Ковчене, но и в Годендроппе, и в Тайве. – Лицо Вотана было сосредоточенным, он говорил коротко и емко. – Любые материалы, которые тебе понадобятся по этим разработкам, ты можешь запросить у архивариуса децемвирата.

«Первый удар» – эти слова Югра Горен не менее сорока раз написал в своем дневнике… Инда догадывался, что они означают. Не предположить, что первый удар Внерубежья способен уничтожить Обитаемый мир, мог только человек, полностью лишенный мозгов. Но рассчитать критическую точку, до которой прорыв границы миров еще спасет некоторую часть Обитаемого мира, – это не так просто, недаром над этим работали три исследовательские лаборатории, собравшие лучших из лучших.

– В ответ на гипотезу первого удара была разработана стратегия локального обрушения свода. Если не ошибаюсь, ты с ней уже ознакомился, – продолжал Вотан. – Из множества вариантов был выбран оптимальный.

– Оптимальный по какому критерию?

– Минимум разрушений, разумеется. Предполагается, что горы Натании, север Стерции, юг Стании не пострадают при любой стратегии. Собственно, критическая точка и определялась по границам центральных районов Обитаемого мира. Стратегия локального обрушения предполагает сдвиг зоны полных разрушений в области низкой плотности населения, минимума крупных городов и плодородных земель. А это, как ты понимаешь, север, восток и юго-восток. Северские земли и Исид, зоны рискованного земледелия.

Инда пытался найти в себе изменения, исчезновение «шор», которые мешали ему управлять миром, но пока не находил. И стратегия локального обрушения свода пока не казалась ему оптимальной. Потому что не соответствовала выбранному критерию оптимальности. У этого плана была иная цель: полностью сберечь только один город – Афран. А близость его к границе свода предполагала существенные жертвы со стороны других городов, лежащих гораздо дальше от Внерубежья.

– И насколько мы близки к критической точке по расчетам? – осведомился Инда.

– По самому оптимистичному прогнозу, мы перешагнем ее в январе. Полная остановка всех производств сегодня даст отсрочку в две недели, не более.

– А последняя точка? Полное уничтожение Обитаемого мира первым ударом?

– Около десяти лет. Если энергия будет расходоваться только на поддержание свода.

Инда покивал и спросил, больше для проформы:

– А что, лучшие умы Обитаемого мира не нашли решения в стратегии максимального сброса энергии?

– На это направление тратится больше средств, чем на разработку стратегии локального обрушения. Но, Инда, ты же понимаешь сам – выхода нет. Даже если решение будет найдено в ближайшие дни, времени на его осуществление не хватит. Если мир породил гомункула, способного прорвать границу миров, этот шанс надо использовать.

– И чем децемвират поясняет столь недальновидное и рискованное решение: сначала локально обрушить свод и только потом прорвать границу миров? – Инда постарался воздержаться от усмешки.

– В случае если граница миров не будет прорвана, брешь можно будет закрыть. Это первое.