Она заплакала не от страха, не от жалости к себе или к Волче – от того, что до Хстова так далеко идти и она может не успеть сказать им, что на все согласна, только бы Волче был жив.

Капитан смотрел на нее и чего-то ждал, но Спаска ничего ему не ответила – повернула назад и прихрамывая побрела по тракту прочь от заставы. Она и хотела бы идти быстрей, но у нее никак не получалось.

– Погоди! – окликнул ее удивленный капитан. – Зачем же идти пешком? Тебя отвезут.

Спаска замерла. Да, конечно, незачем идти пешком. Даже наоборот, в Хстов надо попасть как можно скорее, чтобы они не убили Волче. Но… Вот и все? Храмовники победили? И вся ее сила – сила Вечного Бродяги – ничего не стоит? Но как же, как же они догадались?

Спаска думала не долго, некогда было думать. Кивнула капитану, и тот спешился.

– Не бойся, я не причиню тебе вреда, – сказал он, протягивая Спаске руку. – Тебя никто не тронет.

Он сам боялся, и рука его подрагивала. Спаска не взяла протянутой руки, пошла рядом с капитаном и лошадью, и ему приходилось шагать у́же и медленней, чтобы ее не обгонять.

Они обогнули заграждение из валунов и вскоре оказались во дворе заставы. Капитан передал коня молоденькому гвардейцу и уверенно повел Спаску в маленькую кузницу. Сначала она испугалась, увидев горн, наковальню и потного кузнеца в сером переднике и с ленточкой на лбу. Она думала, что ноги ей отрубят прямо здесь и сейчас, остановилась на пороге… Капитан побоялся ее подтолкнуть, Спаска сама справилась с накатившим на нее ужасом.

Нет, с нее просто сняли цепи. Она давно перестала их замечать, и только когда освободилась, поняла, какие они были тяжелые, как больно давили на плечи, как сильно сжимали запястья.

Капитан, накинув на Спаску гвардейский плащ, вывел ее обратно на тракт – несколько валунов уже успели убрать, а перед ними, ближе к Хстову, стояла богатая карета, запряженная четверкой лошадей. И, конечно, Спаска ее узнала, но, редко бывая на улицах Хстова, сомневалась – а вдруг таких карет несколько и она обрадуется напрасно? Капитан распахнул дверцу и под локоть помог Спаске подняться внутрь.

В полутьме она не сразу разглядела, кто перед ней, но дверца захлопнулась, и она узнала Красена по голосу. Он привстал и крикнул вознице:

– Гони! Теперь гони во весь дух!

Спаска едва не упала, когда карета сорвалась с места. Красен поддержал ее, обнял за плечо и усадил рядом с собой.

– Я не могу отвезти тебя в замок, я очень спешу. Но в моем доме ты будешь в большей безопасности, чем где бы то ни было.

– А… Волче? – замерев, в надежде спросила она.

– Вот поэтому я и спешу.

Крапа вышел из кареты, задернув занавески на окнах, и велел Спаске сидеть тихо. Он хотел, чтобы девочка поспала в дороге, подложил ей под голову шелковые думочки, накрыл плащом – она лежала напротив него с открытыми глазами, а заснуть так и не смогла. Но, видимо, немного отдохнула и успокоилась, потому что поднялась легко, закуталась в плащ, опустила капюшон и села в дальний угол – даже если бы кто-нибудь заглянул в карету, то не догадался, кого Крапа привез во двор казарм.

Возле башни Правосудия суетились плотники – вешали на место тяжелые двустворчатые двери. Ни одного целого окна не осталось ни в казармах, ни в башне, а из ее дверного проема все еще летела известковая пыль.

Крапа скорым шагом вошел в казармы и повернул к лестнице в подвал – на этот раз его не посмели остановить, помнили об ударе чудотвора. А может, и просто не ждали его появления. И два гвардейца, стоявшие у входа в узкий подвальный коридор, тоже ничего у Крапы не спросили, лишь посторонились.

Нет, Крапу здесь не ждали – дверь в комнату допросов была не только не заперта, но и чуть приоткрыта. Он думал, что услышит крики Желтого Линя, и боялся их услышать, но в камере раздавался лишь голос Огненного Сокола, и это почему-то напугало Крапу еще сильней.

Он многое повидал за свою жизнь в Исподнем мире, но тут замер на пороге, не желая верить своим глазам. Не желая верить в то, что опоздал: кости рук и ног парня были раздроблены. Одного глаза у него уже не было, а Огненный Сокол держал над жаровней щипцы с раскаленным железным клеймом. Сам, не доверяя палачу, который сжимал обеими ручищами голову парня. Желтый Линь что-то беззвучно шептал одними губами – пересохшими и посиневшими. Лицо его заострилось, как у мертвеца, и скудных медицинских знаний Крапы вполне хватило, чтобы понять: это вторая фаза шока, он умрет. Переломы крупных костей – огромная кровопотеря, здесь никто не сможет ему помочь.

Крапа не думая и не рассчитывая сил с порога кинул в Огненного Сокола «невидимый камень» – тот отлетел к окну, опрокидывая жаровню, щипцы зазвенели по каменному полу.

– Я не думал, что ты такой дурак, Знатуш… Чтобы держать девочку в руках, довольно было пригрозить ей смертью Желтого Линя, убивать его было необязательно.

Огненный Сокол медленно сел на полу, но подняться на ноги сразу не смог, палач кинулся собирать рассыпавшиеся из жаровни угли.

– У меня был приказ третьего легата.

– Не слишком ли много рвения ты проявил, выполняя этот приказ? Почему ты не поверил Желтому Линю? Я все рассчитал до мелочей, но твоего рвения не учел.

– Желтый Линь – предатель, шпион Чернокнижника, – не очень уверенно сказал Огненный Сокол.

– Какая разница? Теперь у тебя нет ничего, чтобы удержать девочку. – Крапа оглянулся на двоих гвардейцев, застывших у двери. – Желтого Линя – ко мне в карету, быстро и очень осторожно.

– Он не жилец… – проворчал Огненный Сокол. – Ему в самом деле лучше поскорей умереть, чтобы не мучиться.

– Не стоило так обращаться с лучшим секретарем Млчаны. Где лекарь?

– Я… здесь… – раздался тихий голос из дальнего угла. – Я говорил капитану… Я предупреждал…

– Принеси мне маковых слез. Быстро.

– Маковые слезы его убьют… – пробормотал лекарь.

Когда двое внесли в карету тело, завернутое в гвардейский плащ, и уложили на сиденье напротив, Спаска не только не поверила, она не поняла. Было сумрачно – плотные шторы не пропускали свет. Когда же гвардейцы вышли и захлопнули двери, стало совсем темно. И очень, очень страшно. Потому что с сиденья напротив раздался тихий протяжный вой – тягучий, звериный. Человек не может издавать таких звуков. Спаска чуть не вскрикнула от испуга: накрытое гвардейским плащом тело было живым, оно дышало и дрожало… Спаска приподняла занавеску и взглянула в лицо того, кто лежал на сиденье.

Нет, не обезобразивший лицо глубокий ожог на месте левого глаза увидела Спаска прежде всего: безвольно разомкнутые посиневшие губы… Восковую бледность, выпирающие скулы, заострившийся нос. Страшней всего было заглянуть в открытый правый глаз и увидеть в широком черном зрачке ясное сознание, мольбу, ужас и желание умереть.

Спаска не смогла ни закричать, ни заплакать – рухнула на колени в его изголовье.

– Нет, – шептала она. – Нет, нет, нет… Не надо… Пожалуйста, пусть этого не будет. Пусть это мне снится.

Лошади перешагнули с ноги на ногу, карета качнулась, и Волче снова завыл – его губы не шевельнулись, вой шел откуда-то из груди, судорогой. Слеза выкатилась из моргнувшего правого глаза. И Спаска завыла вместе с ним, согнувшись и закрыв лицо руками, – это не снится. Ему это не снится – с ним это произошло на самом деле. И надо что-то делать, сейчас же, немедленно, иначе он умрет.

– Мама, мамочка… Родная моя, милая, помоги мне, мамочка… Я ни о чем тебя никогда не просила, но сегодня – помоги мне. Мне никто больше не поможет, только ты… Мамочка, пожалуйста, пусть он не умрет…

Дверь снова распахнулась, и в карету сел Красен, качнув ее слишком сильно, – Спаска зажала рот руками, чтобы ее крик не разнесся по всему Хстову. Она ощутила боль Волче как свою, ей не надо было смотреть на его тело, чтобы узнать, что с ним произошло.

Чудотвор протянул Спаске склянку с притертой пробкой: