– Да, конечно… Я дам телеграмму доктору… – растерянно сказал Йера. – Но, в самом деле, откуда эта одежда?

Суета, во время которой Йока не сказал ни слова, продолжалась еще с четверть часа. Инда никак не мог понять его молчания, пока не догадался: он хочет что-то сказать отцу, но не знает, как его назвать… Ведь это их первая встреча с тех пор, как мальчишка узнал о своем усыновлении.

Конечно, Инда предпочел бы поговорить с оборотнем наедине. Ну или хотя бы в отсутствие Йеры. Но в конечном итоге решил, что Йера, во-первых, ничего не поймет, а во-вторых, если и попытается с кем-то об этом заговорить, то ему все равно никто не поверит.

В отличие от темноватой гостиной, в столовой было светло и солнечно. И хотя Инду на завтрак никто так и не пригласил, он все равно сел за стол вместе со всеми. Завтрак был скромным, домашним – яйца всмятку, гречка с жареными колбасками, кипяченое молоко с гренками. Йока накинулся на еду, и Инда хорошо его понял: после пресной пищи Исподнего мира нормальный славленский завтрак ему самому показался верхом кулинарного искусства. Даже повара Явлена, признанные мастера своего дела, никогда не пользовались сковородками – их просто не было в кухонном обиходе. Чаще всего еду варили или парили, иногда тушили, редко запекали и еще реже жарили на открытом огне. А Инде в каждом блюде мерещился запах торфяных катышей, которыми там топили печи.

Оборотень уселся рядом с Йокой, напротив Инды.

– Давай, Инда Хладан, говори быстрей, зачем ты так хотел меня видеть. Я, признаться, собирался немного поспать после завтрака.

– Я всего лишь хотел получить право заявить во всеуслышание, что видел тебя живым своими глазами, – ответил Инда.

– Мог бы и соврать, все равно другим чудотворам придется верить тебе на слово.

– Я не люблю лгать своим.

– Да ладно, ты только и делаешь, что лжешь, как своим, так и чужим. Ну, право, я не верю, что ты не видишь того же, что и я, – угрозы обрушения свода. Ведь видишь. И наверняка тебе приходится лгать своим, подкреплять свои прогнозы какими-то липовыми расчетами, вместо того чтобы честно написать в отчете, как оно шепчет тебе: «Я иду». А?

Инда похолодел. И понял, что это стало всем заметно, потому что столовая хорошо освещена, – а он чувствовал, как кровь отливает от лица.

Откуда оборотень знает? Он тоже слышит голос Внерубежья? Или читает мысли?

– Голоса слышат пациенты клиники доктора Грачена. У некоторых еще бывают видения. – Инда покосился на Йеру. – Исподнего мира, например. Неживая природа не может ни шептать, ни кричать, ни посылать мыслей на расстоянии; чтобы это понимать, не надо быть доктором прикладного мистицизма.

– Представляю, каково доктору прикладного мистицизма услышать голос Внерубежья. Это обескураживает, правда, Инда? Я тоже не верил в зов болота, полагая, что неживая природа не умеет говорить. А вот не обладающие учеными степенями болотники, казнь которых мы с тобой наблюдали позавчера, почему-то поверили в этот зов и – надо же! – не прогадали. Болото продлевает жизнь смертельно больным в обмен на человеческие жертвы. Я не вполне могу объяснить механизм этого явления, но оно существует и доказывает, как мало мы знаем о неживой природе. И единственное, что нам остается, – столкнуть две силы, которые хотят пожрать нас всех: магма Внерубежья – твоих соотечественников, трясина – моих.

– Послушайте… – кашлянул вдруг Йера. – Простите, я не знаю, как вежливо к вам обратиться…

– Меня зовут Змай.

– Да… – поморщился Йера. – Скажите, вы в самом деле бог Исподнего мира?

Инда еле-еле сдержал смех.

– Ну да, – пожал плечами оборотень. – Только не вздумай говорить об этом с кем-нибудь, тебя посчитают ненормальным. Это я могу говорить правду, потому что мне совершенно все равно, считают меня чокнутым или нет. Опять же, чокнутым меня считают ровно до той минуты, пока не видят королевскую кобру на журнальном столике в своей библиотеке. Но, Йера Йелен, кобра – это не самое интересное, на что я способен. Ты же видел меня в ночь на второе мая на Буйном поле, как и вся Светлая Роща. Хочешь, выйдем из твоего милого садика на дорогу, и я покажу тебе этот фокус еще раз?

– Не надо! – оборвал его Инда.

– Инда, не стоит на меня кричать. Ты живешь на этом свете только благодаря моей странной прихоти. Я люблю убивать чудотворов. Остановить меня может только фотонный усилитель, но ты один знаешь, чем закончится его использование для твоего мира. Ведь знаешь?

– Йока, человек, которому ты доверился, – убийца. В чем он сейчас нам и признался, – заметил Инда между прочим. Угроза вызвала у него раздражение и злость – наверное, потому, что была не такой и пустой…

– Самый отвратительный вкус, который остается на губах после превращения в опасных тварей, – это вкус смерти, – мрачно, без тени привычного шутовства, сказал оборотень. – Он безобразен с человеческой точки зрения. Чем-то похож на запах вспоротого брюха. На твоих глазах кому-нибудь вспарывали брюхо, Инда? Человек ко всему привыкает, и ты бы привык. Но привычка не делает это действо приятным глазу. Я не буду рассказывать здесь о войне на стенах Цитадели, где я видел это десятки раз в день. И о раздутых чумных трупах в логе Змеючьего гребня я тоже рассказывать не буду. Я не скажу и о десятках призраков-сирот, которые бродят по Выморочным землям и даже не подозревают о том, что убивают глупых духов, забирая у них энергию. Глупые духи, Йера, это такие, как ты, только без ночников в спальне. Я не буду говорить о кинских мальчиках, которых чудотворы превращают не в животных даже – в ходячих мертвецов. Йера, чтоб ты знал: здесь это называют опытами Исида по сбросу энергии в Исподний мир – детям моего мира делают лоботомию, что открывает в них способности… хм… призраков. Нет, Инда, ко всему этому ты имеешь лишь косвенное отношение. Но бездымный порох… Ведь это твоя идея, лично твоя. Йера, ты не слышал этой истории, я тебе ее расскажу. Вкратце. Этот аналитик Афранской Тайничной башни передал дикарям Исподнего мира рецепт бездымного пороха и технологию изготовления разрывных снарядов. В то время как фортификация там рассчитана на навесной огонь чугунными ядрами. Так кто из нас убийца? Ради того, чтобы выманить меня в Исподний мир, ты подставил под удар десятки тысяч людей. И не только молодых и сильных мужчин, но женщин и детей – величайшую ценность Исподнего мира. Не только для меня, но и для вас! И что самое обидное, эти убийства не оставят на твоих губах вкуса смерти.

– Ты же понимаешь, что во мне не проснется совесть.

– Конечно не проснется. Я пытаюсь объяснить, что многие жизни, которые прервутся столь варварским образом по твоей воле, мне много ближе и дороже, чем твоя. Хотя бы потому, что речь идет о людях Исподнего мира, моего, а не твоего. Ты для меня чужак, враг, которых не только можно, но и нужно убивать.

– Так почему же ты этого до сих пор не сделал? – усмехнулся Инда.

Оборотень усмехнулся в ответ, и в ту же секунду Инда увидел межмирье… Темную силу, что стояла за плечами этого человека в межмирье. Развернутые кожистые крылья и треугольные головы на гибких шеях. И почему-то ясно представлялся холодный зимний закат и крутой берег реки… Нет, многоглавый змей не был ее сущностью, лишь воплощением, личиной. Эта сила напомнила молнии и воронки смерчей над светящимся потоком магмы – неживая, неразумная, она неумолимо наступала, жаждала не крови, но смерти тех, на кого обращалась. И Инда понял, что оборотень не подчиняется этой силе, а противостоит ей, сдерживает ее жажду. Нет, не благородство заставляет его это делать, не отвращение к «вкусу смерти», не жалость к врагам. Что-то иное.

Оборотень словно захлопнул дверь в межмирье – в его власти было показать свою силу или скрыть ее от постороннего взгляда. У Инды сбилось дыхание. Он забыл, что такое страх, и теперь сомневался: а страшно ли ему стало? Это больше походило на азарт; наверное, с таким чувством воины идут на верную смерть, и Инда увидел возможность своей смерти, но ничто не заставило бы его остановиться, сойти с пути, ведущего к гибели. Он не до конца разгадал замысел оборотня, но чувствовал: разгадка где-то рядом, он вот-вот ее нащупает, вот-вот поймет, зачем оборотню его, Инды, жизнь.