– Ты с ума сошел? Шататься по резиденции Стоящего Свыше? Да еще в тот день, когда кто-то пытался его отравить? Ты представляешь себе, что это за место? Да тебя на куски порвут, если что.

– Если что́? – угрюмо спросил Волчок.

– Хоть бы изобразил искреннее раскаянье… – проворчал Красен мирно. – Что тебе не сиделось на месте?

Волчок пожал плечами:

– Все ушли. Я стоял на лестнице, заглянул в дверь – а там книги. Посмотрел немного.

– И все?

– Ну… А тут как раз третий легат и Сверхнадзирающий пришли поговорить без посторонних…

– Хорошо, что об этом не знал первый легат, а третий уже уехал. Иначе бы ты двумя пощечинами не отделался. Впрочем, всем, кроме Стоящего Свыше, ясно, что отравление – дело рук третьего легата. Это не тайна за семью печатями. Потом расскажешь мне, о чем они говорили, ладно?

– Ладно, – ответил Волчок.

Вблизи наряд незнакомого чудотвора – господина Названа – казался еще необычней и смешней.

– Мамонька, это я, – раздался голос из-за двери, и Спаска кинулась отодвигать засов.

Волче не успел войти, как она тут же утонула в его объятьях, вдохнула знакомый запах, потерлась щекой о плечо – колокольчик над ними звенел и звенел. И не хотелось думать о том, что завтра она уедет в замок, что осталась только одна ночь – ведь эта ночь еще даже не началась, зачем же думать о том, что она закончится? Спаска не сразу заметила, что одной рукой Волче задвигает засов, – она бы и не вспомнила об открытых дверях… Он всегда думает о ней, он надежный, с ним безопасно.

– Извини, маленькая моя… Мне надо срочно поговорить с твоим отцом.

– А поужинать? – спросила Спаска.

– А потом поужинать, – он улыбнулся.

Спаска осталась внизу: вздыхать и ждать, когда Волче вернется. Ей очень нравилось самой подавать ему еду, будто они уже были мужем и женой. Ах, если бы не надо было уезжать в замок, если бы она могла каждый день встречать его со службы! Какое это было бы счастье…

Но вниз Волче спустился вместе с отцом, который еще на лестнице закричал мамоньке:

– Любица, накрывай на стол, доставай вино.

– Ты ведь ужинал! – отозвалась та.

– Ну и что. Еще раз поужинаю. Мне хочется выпить.

– Тебе всегда хочется выпить, – проворчала мамонька.

Вслед за отцом в трактире показался и зевавший Йока Йелен.

– Само собой, но сейчас у меня есть повод, – ответил отец.

– Что, может, праздник какой случился? – Мамонька высунулась из кухни.

– Ну, праздник не праздник, но повод выпить есть. Кроха, можешь поцеловать Волче – поцелуй царевны он сегодня заслужил точно.

Спаска даже удивилась, почему отец не старается с Волче поссориться – ведь в последнее время только и делал, что придирался к нему. Но все равно обрадовалась: может, отец все понял? Передумал?

– Сейчас я вам ужин принесу, – приподнявшись на цыпочки, шепнула Спаска Волче в ухо.

Он кивнул.

Мамонька, не ожидавшая еще одной трапезы нынче вечером, ворча направилась в погреб за балыками и вином, а Спаска достала из печки горшок с томившимся рассольником – она сама его заправляла, мамонька только сварила утку. Снаружи печь почти остыла, но внутри еще сохранилось немного жара, и Спаска положила в нее горбушку белого хлеба, который с утра успел зачерстветь. Это мамонька ее научила: если хлеб совсем немного погреть, он снова будет пышным и пахучим.

– Ты неси, неси Волче ужин, – сказала мамонька, выбираясь из погреба. – Он-то небось голодный, не то что твой отец.

Когда Спаска вышла из кухни, все уже сидели за столом.

– Вот так, значит? – Отец посмотрел на нее исподлобья, когда она поставила горшочек с рассольником перед Волче. – А мы с Йокой Йеленом от голода умирай?

– Татка, мы же ели два часа назад! – засмеялась Спаска. – Сейчас мамонька вино принесет. И балык порежет.

– Я же говорю: кому-то сухомяткой давиться, а кому-то рассольник хлебать…

Волче кашлянул и отодвинул от себя горшочек.

– Тьфу ты, пропасть… – проворчал отец. – Я же пошутил. Пошутил я. Ешь, герой. Кроха, я не знаю, как ты собираешься с ним жить. Он даже шуток не понимает. То не скажи, это не скажи… Помяни мое слово, ты всегда будешь в чем-нибудь виновата, но он даже не объяснит тебе, в чем.

– Ничего, я как-нибудь сама разберусь, – вздохнула Спаска и пошла обратно на кухню.

– Ты видишь, Йока Йелен? Меня и здесь никто не уважает… – услышала она.

Но когда стол был уже накрыт, а Спаска сидела рядом с Волче, отец позвал за стол и мамоньку, а потом начал говорить стоя:

– Я хочу сказать… ну, чтобы все это слышали и знали… И без шуток: Волче такой молодец, такой умница. Поэтому я хочу за него выпить.

– А ты только сегодня догадался? – фыркнула мамонька. – Да он всегда был молодец и умница.

– Я догадывался, – ответил отец. – Но сегодня он молодец и умница вдвойне. И, если честно, я не знаю, как его отблагодарить.

Волче, не поднимая глаз, усмехнулся:

– Отдай за меня дочь.

– Я так и думал… – проворчал отец и залпом выпил вино. – Нет, не отдам! И не надо начинать все сначала. Я о другом хотел сказать. Я, помнится, говорил тебе, что… что если ты это сделаешь… ну, ты сам знаешь что… то можешь уходить из гвардии. Я от этих своих слов не отказываюсь.

– Ты уверен, что об этом надо говорить за столом? – На этот раз Волче поднял глаза.

– Да. Потому что я знаю, что ты откажешься. И я хочу, чтобы все слышали: я предлагал, а ты отказался. – Отец многозначительно взглянул на Спаску.

– Волче, пожалуйста, соглашайтесь… – шепнула Спаска, задохнувшись от радости и от испуга одновременно. – Пожалуйста… Мы вместе в замок уедем…

Волче снова вскинул на отца недовольный взгляд и покачал головой.

– Ну почему? – Спаска готова была умолять его всю ночь, но знала – догадывалась – почему он не согласится. Им, мужчинам, было наплевать на жизнь. На нормальную жизнь, на продолжение жизни.

– Потому что сейчас не время уходить из гвардии, – ответил Волче тихо, глядя в рассольник.

– Кроха, он, конечно, прав. Из гвардии уходить не время. Но, сдается мне, он лучше меня понимает, что в замке ему будет скучно. Он не может жить по-другому, не умеет. Это сродни игре в зерна, когда на кон ставится жизнь. И пока ему везет, остановиться невозможно. Только любому везению рано или поздно приходит конец, Волче. И я еще раз предлагаю: уходи из гвардии. Не хочешь в замок – я похлопочу о теплом месте для тебя у Государя.

– Не надо, – угрюмо ответил Волче. – Теплое место у Государя мне выхлопочут и без тебя.

– А, ну конечно… – протянул отец. – Мы теперь гордые, мы дружим с чудотворами… А что ты сделаешь, если я соглашусь отдать тебе Спаску? Завтра же? А? Уйдешь из гвардии?

– Если бы да кабы… Нет, Змай, на пролетье только распутниц в жены берут, не раньше чем на Полог.

– Видишь, кроха… Ему эта игра дороже всего на свете, дороже тебя. И свадьба ему не нужна – дай только рискнуть еще раз-другой.

– Мне нет дела до того, что ты об этом думаешь, а тем более – говоришь. Я останусь в гвардии до тех пор, пока у меня есть такая возможность, – пробормотал Волче.

– Но и это еще не все, кроха, – продолжал отец, не обращая внимания на его слова. – Он всегда хотел большего по сравнению с тем, на что мог рассчитывать. Еще в лавре Свидения Айды Очена читал. А, Волче? Уже тогда не хотел назад в деревню, правильно? И сейчас у него появилась возможность пойти выше – Красен обеспечит ему служебный рост, не в гвардии, так при Государе. Он еще поэтому не хочет уходить. Он всегда метит высоко, кроха. И девушку выбрал, прекрасно зная, что товар не по купцу.

– Может быть, ты и прав. Но, прости, никому не нужным придатком к твоей дочери я быть не хочу и не буду. И поэтому тоже я не уйду из гвардии. Мне действительно нечего делать в замке.

– Отчего же, – усмехнулся отец. – Там бы пригодился хороший каллиграф, Милуш хочет сохранить остатки книг из Цитадели, переписчики ему нужны.