Накануне Инда снова ездил в Магнитный, не удовлетворившись переданными с метеостанции данными: трещина подползала к границе свода, лишь незначительно отклонившись в сторону Брезена. И… Инда мог поклясться, профессора Важана и Йоку следовало искать именно там, неподалеку от свода. Скажем, в пределах пешей доступности. На берегу небольшого, но проходимого для лодки водоема. Впрочем, в девственных лесах, испещренных сеткой рек и ручьев, найти одиноко стоящий дом было практически невозможно. Инда вспомнил о коротком веке воздухоплавания, бесславно завершившемся около пятидесяти лет назад… Если бы не свод, летательные аппараты могли бы стать обыденностью, как авто.

Все возвращается к своду. Свод – проклятье Обитаемого мира!

В Тайничной башне Инде передали короткий и сухой доклад Красена: при том, что Инда с некоторых пор испытывал к этому человеку явную неприязнь, нельзя было отказать ему в умении собирать информацию и излагать ее коротко и по существу.

Инда поднялся к Приору, чтобы обсудить вести Исподнего мира. Особенно важным он счел напоминание о том, что человек, убивший змея, сам превращается в змея. К тому времени проверить это утверждение не составило труда (в известном смысле, конечно): из архивов давно была поднята вся информация о змеях и змееборчестве. Это утверждение не опровергал ни один миф, ни один научный труд прошлого.

Приор поморщился в ответ на слова Инды, посчитал, что тот слишком доверился и словам оборотня, и сомнительным выводам архаичной науки.

– Я всего лишь хочу перестраховаться, – пожал плечами Инда. – Оборотень прав: если вместо него к нам на следующей неделе явится безмозглое чудовище, одержимое ненавистью к Обитаемому миру, ситуация будет непредсказуемой. Нам ведь надо уничтожить оборотня, а не поменять шило на мыло.

– Может, у тебя есть какое-то предложение?

– Конечно. Оборотень ненароком дал понять, что если его убьет чудотвор, все будет иначе. И мне кажется, в замке как раз есть подходящая кандидатура убийцы. В конце концов, у кого еще имеется такая возможность? И для чего мы держим агента в замке колдунов?

– Внедрить этого агента в замок стоило большого труда, он еще не начал работать в полную силу, а ты хочешь, чтобы он так рисковал?

– Он, часом, не твой родственник? Сдается мне, все вокруг только и делают, что пекутся о здоровье Праты Сребряна. Агент в замке – не самоцель, не так ли?

– Он сын моего погибшего друга. – Приор недовольно сложил губы. – И я видел в нем не диверсанта, и даже не осведомителя, а, скорей, созерцателя, ученого наблюдателя за Исподним миром изнутри…

– Нам хватает ученых наблюдателей в Исподнем мире. И созерцателей тоже. К тому же я слышал, что он превосходно стреляет из лука.

Приор помолчал и нехотя ответил:

– Хорошо. Пусть попытается. Но… А если сказки Исподнего мира не лгут? Если он в самом деле превратится в змея?

– Ты только что даже слышать об этом не хотел! – посмеялся Инда. – Думаю, не превратится. А если и превратится, то спасет этим сотни тысяч жизней – это ли не достойная чудотвора гибель?

– Ты уверен, что спасет? А не наоборот?

– Нет, не уверен. Но вероятность значительно меньше, чем в случае со стрелком из Исподнего мира. Я, конечно, понимаю, Прата Сребрян – ценный для Тайничной башни экземпляр, но почему бы ему не попытаться убить оборотня так, чтобы мы могли заполучить его мертвое тело?

– Ты ставишь невыполнимые задачи, Инда…

– Это лишь пожелание.

Это пожелание Инда высказал не просто так. Слишком уж гладко все складывалось, словно оборотень сам подбросил идею о Прате Сребряне: чудотвор, отличный лучник, живет в замке рядом с жертвой… Не исключено, что оборотень давно вычислил агента чудотворов и теперь навязывает Инде какую-то игру. Чего проще: заставить агента рапортовать о выполненном задании и объявить себя мертвым. Никто не проверит… И даже если в замке есть агенты храмовников, каждый его обитатель не приложит голову к груди «убитого», не позволят.

Инда решил лично курировать операцию, и хотя мало понимал в таких вещах, но только тогда он мог быть уверен, что оборотень не дурит головы остальным ее участникам. Впрочем, Инда все равно сомневался в успехе и не делал ставку на этот кон.

Он был весьма удивлен, когда от Дланы Вотана ему передали просьбу о встрече – Инда надеялся, что его дела никак не пересекаются с делами куратора службы здоровья, и с некоторых пор чурался мозговеда.

Но Вотан не собирался лезть в мозги Инды – он был обеспокоен судьбой Праты Сребряна, что раздражило Инду еще сильней, чем заступничество Приора. Вотан тоже дружил с отцом Сребряна и принимал некоторое участие в воспитании мальчика. Его родители жили в Исподнем мире (созерцателями, надо полагать), Прата учился в закрытой школе, но Вотан брал его к себе на выходные и каникулы. Они встречались и теперь, когда Сребряну случалось бывать в Тайничной башне.

Инда, возможно, был слишком категоричен, когда ответил Вотану так же, как и Приору. Но задумался: судьба кинских детей не волновала Вотана совершенно, не волновала настолько, что он не видел ничего зазорного в превращении их в животных. Но почему-то он сперва вступился за дочь оборотня, а теперь, пусть и опосредованно, способствует тому, чтобы и сам оборотень остался в живых… Он ратовал также за передачу ему кураторства над Йеленом. Складывалось впечатление, что Вотан вовсе не против того, чтобы второе Откровение Танграуса воплотилось в жизнь… Глупость, конечно, и не вполне логичная, но Инда не отбрасывал пришедшие ему в голову мысли на основании того, что не мог сразу найти им логического подтверждения. Девочка, которую Вотан защищал, в Откровении не упоминалась, забота о ее жизни и здоровье полностью отвечала стратегии максимального сброса энергии.

Ничта Важан никогда не думал, что страх может быть таким пронзительным, таким… острым. Когда он увидел махонькую фигурку Йелена на фоне черных туч Внерубежья, это было только предчувствие страха, его предтеча. Йелен брел вперед, словно сомнамбула, шатаясь и переваливаясь с боку на бок, что нисколько не напоминало его обычную походку. И дело было не только в легких подземных толчках, которые уже ощущались в теле свода, – нет, он не балансировал на ходу, как это сделал бы любой человек, когда теряет равновесие. Он будто спал.

Когда же они с Цапой подоспели к спуску в долину и Ничта увидел распластанную на камнях мальчишескую фигурку, вот тогда он испугался. Первый раз в жизни так… остро. Он не подумал даже о грудной жабе и спустился вниз быстрей Цапы – вовремя…

Конечно, никаким объяснениям Йелена про удар мрачуна Ничта не поверил, но вид у парня был такой, будто его в самом деле ударил сильный мрачун. А впрочем… оказаться в долине именно в минуту сильнейшего подземного толчка… Парень просто испугался, но не желает в этом признаваться. Но не его испуг взволновал Важана, а причина, заставившая Йелена спуститься в долину. Ничта долго расспрашивал мальчишку, но вразумительного ответа не получил.

Неужели он слышит зов Внерубежья? Зов крови, инстинкт саморазрушения. Но в этот раз Йелен не брал энергии – еще не оправился после водопада. Зачем тогда спускался?

Ничта думал, что и во вторник занятия придется отложить, но к вечеру Йелен отошел, взбодрился, был полон нетерпения и желания идти к своду. И профессор не нашел ни одной причины этот поход отложить.

Он не сомневался, что парень побоится спускаться вниз, хотя бы на секунду задержится на краю – нет, преподанный Внерубежьем урок пропал напрасно. Как только Йелен ощутил на лице ветер, его нетерпение перехлестнуло через край, он издал победный клич и бросился вперед со всех ног (хотя Ничта и кричал, чтобы он остановился). Что-то странное было во всем этом, что-то неразгаданное… Какие инстинкты он, Ничта Важан, заложил в это тело, в это сознание? В какие странные игры со стихией играет мальчишка! Сколько Ничта ни припоминал, так и не вспомнил ни одного древнего ритуала, похожего на эту игру, а впрочем – много ли историки на самом деле знают о древних ритуалах? Но… в этом однозначно проглядывало что-то первобытное, что-то архаичное – словно в незапамятные времена не только человек говорил со стихией, а и стихия говорила с человеком.