– Погодите, погодите… – оборвал Йера. – О каком приеме энергии вы говорите?

– Энергетическую модель двух миров можно описать в двух словах: мрачуны отдают энергию призракам, в Исподний мир, а чудотворы забирают ее у тех, кто населяет Исподний мир.

Как просто… Как логично. И вот это тривиальное утверждение, понятное даже ребенку, – предмет изучения герметичных дисциплин? Тайна за семью печатями?

– В случае равновесном, – продолжал Горен, – из этого можно было бы извлечь обоюдную пользу, но равновесия никогда не было за всю историю двух миров. До начала эры Света, во времена гонения на чудотворов, в Исподний мир передавалось больше энергии, чем чудотворы могли вернуть. Но тогда людей было меньше, в том числе и мрачунов, поэтому наш мир недостатка энергии не ощущал. А в Исподнем мире энергия сбивалась в сгустки и порождала чудовищ, которые иногда пересекали границу миров. После того как начались гонения на мрачунов, все изменилось в другую сторону: теперь чудотворы получают гораздо больше энергии, чем мрачуны способны отдать.

– Да, это я уже понял… – пробормотал Йера. – И каким вам видится выход из сложившейся ситуации?

– Мне? Выхода нет. Чудотворы привели мир к катастрофе, до нее остался один шаг. Все, что они могут предложить, лишь полумеры, которые оттягивают конец, но не решают проблемы. Следующей их полумерой станет сокращение расхода энергии.

Йера подумал, что рассуждения Горена не так уж безумны. Может, он напрасно посчитал его сумасшедшим?

– И сколько времени, по-вашему, продержится свод?

– Я не знаю. Но расчет чудотворов, по которому у нас есть еще лет сто, – это или ложь, или ошибка. Я не могу сделать свой расчет, даже мой отец не мог сделать расчет, это довольно сложно. Но я видел Исподний мир и видел то, что происходит за сводом. Этого достаточно, чтобы… ощутить… Вы понимаете меня?

– Не совсем… – честно ответил Йера, смешавшись. Человек, который видит Исподний мир и верит в то, что видит, не может быть психически здоров. Ну как если бы Йера заявил вдруг, что вчера встречался с умершими родственниками, которые посоветовали ему принять в Думе новый закон о правилах погребения.

– Свод скоро рухнет, это не смутное ощущение, не подумайте! Я… я занимался мистическими практиками… Нет, я не чудотвор, но в детстве мне казалось, что всего можно добиться тренировкой. Я изучал труды древних мистиков, их собирал мой отец… Но экстатические практики вредят рассудку нечудотворов. Когда отец узнал, что я тоже пробовал заглянуть в Исподний мир, он избил меня в кровь, хотя раньше и пальцем меня не трогал. Он пришел в отчаянье, понимаете? В общем, все это закончилось трагично: отец погиб, я полгода лечился… Но дело не в этом. Дело в том, что эти практики и в самом деле развивают сверхсознание. Чудотворы погрязли в добыче энергии и забыли о корнях ортодоксального мистицизма, власть над миром волнует их больше, чем созерцание, самосовершенствование, стремление к чистому знанию…

Йере захотелось сжать руками виски. Слишком много информации, и, возможно, какая-то ее часть – вовсе не плод больного воображения безумца. Наверное, только безумцы в этом мире способны задаваться подобными вопросами, человеку в здравом рассудке не придет в голову сомневаться в чудотворах… Йера снова пожалел о том, что больше не сможет поговорить с профессором Каменом, – ничего не остается, только выслушивать бред сумасшедшего и искать в нем крупицы истины.

Конечно, опираться на доводы вроде «я ощутил» или «развитие сверхсознания» ни в коем случае нельзя, но, вспоминая опыт судебных расследований, Йера понимал: если не знаешь, что искать, не найдешь ничего. Возможно, Горен может подсказать, в каком направлении вести поиск, как действовать дальше. Ведь не вызвало же у Йеры сомнений его описание энергетической модели двух миров… И хотя наука еще не доказала существования Исподнего мира, но заявления Камена вкупе с тюрьмами для мрачунов было вполне достаточно, чтобы Йера допустил: Исподний мир есть реальность. И сумасшедшего сказочника он не задумываясь причислил к представителям Исподнего мира. Так почему бы не пойти дальше?

Исподний мир представлялся Йере чем-то вроде мифологического царства теней, которые бродят во мраке. И чем черней этот мрак, тем сильней тени ненавидят Обитаемый мир.

Йера вдруг улыбнулся, вспомнив наивные рассуждения Йоки о призраках, – воспоминание показалось ему светлым.

– Мой сын однажды спросил, не есть ли причисление призраков к абсолютному злу нарушением презумпции их невиновности. Он говорил, что надо учитывать их мотивы, а не просто обвинять.

– Призраки, которые приходят к мрачунам, вообще не есть зло. А те, что являются обычным людям, – неопытные мальчики, которые просто не умеют найти в межмирье мрачуна. Они понятия не имеют о том, что кого-то убивают.

– Значит, Йока был в чем-то прав? – снова улыбнулся Йера. – Если вы в самом деле знаете, что говорите, это не предумышленные убийства, а убийства по неосторожности?

– Примерно так, – пожал плечами парень.

Мысли о Йоке напомнили о том, какой вопрос задал Горен на пресс-конференции.

– Скажите, а кто подсказал вам идею, что Враг не разрушит этот мир, а, наоборот, поможет его спасению?

– Никто. Но это же очевидно вытекает из Откровения.

– Я никогда не слышал такой трактовки. Хотя, как вы понимаете, в последнее время только и делал, что выслушивал экспертов в этой области.

– Никто из экспертов не посмеет предположить, что свод сам по себе рухнет раньше, чем через сто лет. И, конечно, никакие крылья не могут его поколебать.

Йера с грустью подумал о том, что нельзя отметать в Откровении одно и опираться на другое, это непоследовательно. Но мысль о том, что Йока не разрушитель, а спаситель мира, нравилась ему, успокаивала, примиряла с самим собой, и он отбросил сомнения. Да и спорить с Гореном он побаивался.

– Скажите, а кто-нибудь еще разделяет ваши взгляды? – спросил Йера, питая надежду на какого-нибудь здравомыслящего ученого, на чьи слова можно будет полагаться.

– Думаю, мрачуны. Но у меня нет знакомых мрачунов. Даже если бы я захотел, мрачуны не стали бы со мной говорить, это закрытая каста.

– Простите за бестактность… А от чего умер ваш отец?

По лицу Горена словно прошла судорога, Йера заметил, как трудно ему справиться с собой, но парень ответил:

– Считается, что он покончил с собой, но это неправда, отец хотел жить. И если бы надеялся покончить с собой, то выбрал бы другой способ. Дядя собирался лечить его от меланхолии, потому полиция в конце концов согласилась с самоубийством. Но я знаю: его убило Внерубежье. И мне бы очень хотелось понять, как ему это удалось…

– Он погиб за пределами свода? – переспросил Йера.

Горен помолчал.

– Отец несколько лет назад предсказал и свою, и мою смерть. Мне он, конечно, ничего не говорил, я знал об этом из его дневников, которые тогда читал тайком. Он не верил в это предсказание, но меня с тех пор не брал на рудники, хотя в те времена трещины с лавой еще не было у границ свода. Он предсказал нам обоим смерть в огненной реке.

– Но… если трещины тогда еще не было… – пробормотал Йера, потому что Горен снова замолчал.

– Он упал в ковш с расплавленным чугуном… Случайно этого произойти не может, никто в здравом уме близко не подойдет к ковшу, когда из домны выпускают чугун. Полиция подозревала дядю, но до суда дело не дошло. Все рабочие видели, что дядя хотел его остановить. И я видел…

Йера не успел подумать о том, что подобное способно помутить рассудок и более зрелого человека, как Горен резко, безо всякого перехода сменил тему:

– Хотите почитать кое-что из записей моего отца? Всех дневников у меня нет, их… забрали, когда отец… когда полиция вела расследование.

– Что ж, это было бы интересно… – пробормотал Йера, не столько в надежде на сто́ящую информацию, сколько не желая оскорбить память отца Горена.

Инда не солгал Йере Йелену: на случай локального обрушения свода, причем для самых разных ситуаций, действительно существовали планы эвакуации населения. Но в случае глобального падения свода эвакуация была бессмысленна, хотя такую модель рассматривали и просчитывали. Более чем неутешительно выглядела эта модель: даже если после первого удара Внерубежья хоть кто-то уцелеет, то долго не проживет – ничего живого Внерубежье Обитаемому миру не оставит. А ведь это было и наиболее вероятным развитием событий.