Выходить из спальни в коридор было страшновато, но неожиданно в голове мелькнули слова из песни, которую Павлик разучивал с третьей группой: «Ведь ты – человек, ты и сильный, и смелый». Сильным и смелым Павлик себя не ощущал – ведь собирался спрятаться от Бледной девы за Витькиной спиной, – но слова придали ему немного уверенности в себе и желания когда-нибудь стать этим сильным и смелым человеком. Во всяком случае, смелости выйти в коридор и добраться до спальни старшей группы ему хватило.

* * *

На следующий день, проводив Владу на дизель и вернув Аню в санаторий, Ковалев застал бабу Пашу за просмотром следующей «хорошей картины» – «Кавказская пленница». И не без удовольствия составил ей компанию. Пить чай баба Паша не стала, засобиралась домой, как только фильм закончился, и Ковалев, не доверяя Хтону, проводил ее до калитки. А когда возвращался, уже на веранде, услышал грозный собачий рык, донесшийся с крыльца.

Хтон, продолжая рычать, поднялся и подался вперед – открывший двери Ковалев снова поразился злобе, с которой рычание клокотало в глотке у пса. Признаться, страшновато было положить руку ему на холку – собаки не любят, когда им трогают шею… Но руку на холку псу Ковалев все-таки положил.

– Чего? – спросил он у Хтона, но тот смотрел только вперед, на калитку, и на Ковалева внимания не обратил. – Эй, там есть кто?

– Да, Сергей Александрович, есть, – ответили с улицы. – Будьте добры, придержите вашу собаку, я войду.

Зоя? Здесь? В этот час? Впрочем, время подходило к девяти вечера, это из-за темноты и тишины на улице вечер казался глубокой ночью, и было бы совершенной бестактностью Зою не впустить. Ковалев взял пса за ошейник и оттащил от двери – тот рычать не перестал. Не то чтобы рвался из рук, но тянул вперед ощутимо.

– Проходите. Я его держу.

Пес захлебнулся рычанием, когда Зоя поднялась на крыльцо, рванулся вперед всем весом, и стоило определенного усилия удержать в руке ошейник… Но Зоя оставалась хладнокровной, приостановилась, открыв двери на веранду, и проворчала:

– Нечего сказать, весьма миролюбивая собака…

– Собака охраняет дом. Это нормально для любой дворовой собаки.

– Дворовая собака лает на чужаков. Сообщает хозяевам о приближении чужого. Вот что нормально для любой дворовой собаки.

– Проходите. Не дразните пса.

Она была права – Хтон ни разу не тявкнул, только рычал. И если бы Ковалев зашел в дом на минуту раньше, то не услышал бы рычанья. И Зоя долго стояла бы у калитки. А впрочем… Это лучше, чем пустобрех, который тявкает едва завидев на улице прохожего.

Ковалев отпустил собаку, когда Зоя с веранды вошла в дом и закрыла за собой дверь. Рычать Хтон не перестал, на дверь не бросался, но смотрел на нее с величайшим подозрением.

– Да ладно тебе, парень… Маленькая слабосильная тетушка – не вор, не разбойник и не громила.

Пес посмотрел на Ковалева как на дурака. Он вообще умел выразить на морде свое отношение к происходящему.

В отличие от Ангелины Васильевны, Зоя не села за стол без приглашения. Даже пальто не расстегнула.

– Проходите, раздевайтесь, – вздохнул Ковалев, теряясь в догадках: что ей здесь нужно? Она могла бы поговорить с ним днем, на своей территории.

– Я прошу прощения за столь поздний визит, – сказала Зоя чопорно и вовсе без чувства вины. – Я не хотела, чтобы нас подслушали. И… мне кажется, здесь вы чувствуете себя более уверенно и спокойно.

– Разумеется. Хотите чаю?

– Да, пожалуй. За чашкой чая разговор будет более непринужденным…

Она разделась быстро и даже нашла себе тапки – они оказались ей слишком велики. Здесь, в тесной кухне, особенно хорошо был заметен ее маленький рост – она и до плеча Ковалеву не доставала, и он поспешил предложить ей сесть и сел сам.

– Я пришла исповедаться перед вами, – с вызовом начала Зоя, не дожидаясь вопросов. – Наверное, мне давно следовало это сделать, но сейчас это просто необходимо. Иначе вы не поймете, какой опасности подвергаете свою семью.

– Вообще-то я не поп, чтобы мне кто-то исповедовался, – пробормотал Ковалев.

– Я думаю, вам не составит труда выслушать меня от начала и до конца. И потом уже делать выводы. Я понимаю, что вы человек неверующий, но не буду ходить вокруг да около, надеясь вас в чем-то убедить. Попробуйте вычленить рациональные зерна из моей исповеди. Миролюбивый пес, который лежит сейчас на вашем крыльце и которого ваша дочь дергает за уши, – виновник смерти вашей матери.

Будто в ответ на ее слова за окном послышался далекий грохот поезда, и на Ковалева как по волшебству накатил детский кошмар: оскаленная пасть зверя в углу комнаты, блестящие красным клыки, подавшееся назад мохнатое тело, пружиной сжатое перед прыжком… Грохот поезда нарастал, появился запах реки, холодный и сырой…

– Моя мать умерла двадцать шесть лет назад. – Ковалев мотнул головой, прогоняя наваждение. – Собаки столько не живут.

– Это не просто собака – это демон, исчадие ада. Вы можете убить его, но вскоре он воплотится снова. И будет воплощаться до тех пор, пока его не загонят обратно в ад.

Куда там Ангелине Васильевне, старой опытной ведьме… Ее «штучки» показались вдруг детскими шалостями по сравнению с силой и убедительностью Зои… Каждое ее слово пробивало брешь в скепсисе Ковалева. Он отдавал себе отчет в том, что ни демонов, ни ада не существует, но при этом почему-то не усомнился в том, что собака (волк) может быть демоном и исчадием ада. Это напомнило ему, как однажды цыганка развела его на круглую сумму: он отчетливо понимал тогда, что его разводят, но сопротивляться почему-то не смог.

Ковалев вдохнул поглубже, чтобы не сказать какой-нибудь бестактности.

– Вы в этом уверены? – спросил он с жалостью к Зое.

– Это мой грех, моя вина – это я вызвала его к жизни. И я сама должна покончить с ним.

– Его же нельзя убить, вы сами только что сказали.

– Убить нельзя, но отправить в ад можно. Для этого есть соответствующие обряды.

– Так что же вы до сих пор этого не сделали? Ждали, когда я вам его поймаю, что ли?

– Видите ли, раньше этот зверь находился под покровительством вашего отца. Потом он на некоторое время исчез, и я надеялась, что он никогда больше не появится.

Она сказал «вашего отца» без оговорок – «возможно» или «предполагаемого»…

– Но вот приехали вы – и зверь вернулся. Я считала, что зверь вернулся за вашей жизнью. Возможно, так оно и было, адские сущности не всегда предсказуемы. Но теперь я вижу, что вместо вашей жизни он взял вашу душу. Так же как когда-то взял душу вашего отца.

– Вы определитесь, кто под чьим покровительством находился. А то я что-то плохо понимаю: пес под моим покровительством или я под его, – вставил Ковалев. Отсутствие логики – это чисто женское свойство или следствие гуманитарного образования?

– Завладев вашей душой, зверь обрел в вас покровителя, защитника.

Ковалев покивал. И, снова отдавая себе отчет в том, какую чушь Зоя городит, не мог не верить ее словам. Верней, не так – не мог не относиться к ним со всей серьезностью.

– Обратите внимание: по вашим словам, зверь щерился на меня, охраняя свою территорию. Верней, вашу территорию, территорию своего хозяина. Но Прасковью Михайловну он встречал и провожал, виляя хвостом, не правда ли?

– Это что-то доказывает?

– Прасковья Михайловна много лет его кормила. В поселке никто не считает, сколько лет живет собака. Никто не помнит, в каком году она появилась, а издохла – берут другую, молодую. Спросите у Коли, сколько лет его чистокровному волкодаву, и он не ответит даже приблизительно. Тем более никто не следит за возрастом собаки соседа. А между тем зверь прожил у вашего отца более двадцати лет. Двадцать четыре, если считать точно. И теперь, я уверена, все сочли, что ваш зверь – сын того зверя. Или внук.

– Вы не допускаете, что у моего предполагаемого отца было две или даже три собаки? Дед, отец и внук?

– Это ничего не значит. Для демона телесная смерть – всего лишь новое воплощение. Но, воплотившись заново, он демоном быть не перестает.