– Я хотел сказать… Не подумайте, что я пугаю или угрожаю, я просто ставлю вас в известность. Если вы снова соберетесь крестить Павлика Лазаренко, я напишу заявление в областные органы опеки. Простите, но это средневековая дикость – тащить ребенка в молельную комнату, где у него непременно случится приступ удушья.

Он считал, что Татьяна разозлится. Может, даже попытается выгнать его из санатория. Может, даже вместе с Аней. Но она будто ожидала этих слов. Лицо ее стало холодным – нарочито холодным, на нем отразился напряженный поиск решения проблемы, но она не долго тянула с ответом.

– Я не стану убеждать вас в том, что крещение пойдет Павлику на пользу, – моих аргументов вы не услышите. Но я подумаю над вашими словами. И, возможно, с ними соглашусь.

Татьяна снова приветливо и открыто улыбнулась. Пожалуй, она нравилась Ковалеву больше остальных верующих в этом санатории – невзирая на ее навязчивые попытки его к себе расположить.

Когда Ковалев после полдника уводил Аню гулять, Рашид из котельной ставил на заднюю дверь новый замок.

Аня была почему-то задумчива, не бегала, как обычно, и не улыбалась. И Ковалев сразу же вспомнил разговор с Инной о Тамаре, которая ненавидит детей, – сегодня была ее смена. Юлия Михайловна понравилась Ковалеву гораздо больше.

– Что-то ты невеселая… – начал он разговор с Аней.

Дочь подняла на него печальные глаза и смотрела долго и пристально. Потом вздохнула и пошла дальше.

– Ань, чего случилось-то?

– Ничего, – сказала она многозначительно.

– Совсем?

Она засопела, раздумывая.

– Понимаешь, я не могу тебе сказать. Иначе я буду ябеда.

– Тебя кто-то обидел?

– Я же говорю: я не могу тебе пожаловаться! Как ты не понимаешь?

– Пожаловаться – это одно, а рассказать – совсем другое. Жалуются, когда хотят, чтобы взрослые кого-то наказали. Ты можешь не жаловаться, а посоветоваться, например.

– Да? И если посоветоваться, то я ябедой не буду? – заметно приободрилась Аня.

– Ну, если бы я побежал кого-то наказывать, то другие дети могли бы посчитать, что ты ябеда. Но я не побегу.

Если бы у них с Владой родился парень, Ковалев бы и слушать не стал о его обидах на других детей – сам он никогда ни на кого не жаловался, даже на ребят постарше. Как раз потому, что опасался: вдруг бабушка побежит в сад или в школу, чтобы его защитить? Больший позор и представить было трудно. Дед бы не побежал – но ему Ковалев не жаловался тоже, дед бы его засмеял.

Однако Аня – не парень, и в детский сад она никогда не ходила, у нее нет опыта.

– Понимаешь, у нас в группе есть две девочки, Алла и Кристина. Их все другие девочки слушают. Потому что они самые хорошие.

– Это как «самые хорошие»? – удивился Ковалев.

– Ну, они всегда слушаются. Хорошо едят. Чистенькие всегда и не разбрасывают игрушки. И на занятиях тоже все хорошо делают.

Надо же! Мальчик с такими положительными качествами вряд ли имел бы авторитет у ровесников…

– И все мальчики их не обижают, – продолжала Аня. – Но они с мальчиками не дружат. Вот Анжелика дружит с двумя мальчиками, и Алла с Кристиной ее за это не любят. И меня они тоже не любят и другим девочкам говорят, чтобы они со мной не играли.

– А тебя за что?

– Я не знаю. Они спорят все время со мной. Ну вот про попа и купца. Про тебя еще раньше спорили, что ты уедешь. И про маму вот еще. Они сказали, что мама меня бросила и уехала, и Бледная дева меня теперь заберет. И еще они мне не дают кукол, чтобы играть, говорят, что им самим мало, а мне пусть папа купит свою куклу, раз мама у меня такая богатая и караоке привезла…

Аня снова глубоко и печально вздохнула.

– Это они от зависти, – сказал Ковалев. – Я же говорил, что другим детям будет обидно, что у тебя есть и папа, и мама.

– А ты мне купишь куклу?

– Если я куплю тебе куклу, им будет обидно еще сильней. И будешь ты играть с куклой, а не с девочками.

На этом еще перед отъездом настояла Влада – Аня не брала с собой игрушек, чтобы другим детям не было обидно.

– И как же быть? Одной играть, да еще и без кукол?

Ковалев хотел посоветовать Ане читать книжки, но подумал, что умение читать вряд ли прибавит ей авторитета в глазах сверстниц. У девочек все гораздо сложней, чем у мальчиков.

– Хочешь, посоветуемся с мамой? Она лучше знает девочек…

– Давай! – обрадовалась Аня.

Влада решила проблему легко и быстро.

– Купи ребенку набор посуды для кукол, дело копеечное. Ни одна девочка не устоит против набора посуды, и эти гнусные Алла с Кристиной будут кусать локти, а остальные девочки тут же будут играть с Аней. Только пусть не жадничает и не ставит им условий.

Еще она посоветовала Ане подружиться с Анжеликой.

– Мне нравится эта ваша Анжелика. Ты же говорила, что она у вас самая смелая девочка. И наверное, Аллу и Кристину она тоже не боится, раз играет с мальчиками.

На ужин Аня шла вполне успокоенная, вооруженная советом Влады относиться к другим девочкам по-доброму, ведь у них нет мамы и папы, с которыми можно посоветоваться, как правильно поступать.

Вечером, вернувшись домой, Ковалев застал бабу Пашу у телевизора – она смотрела «Неуловимых мстителей» с видеокассеты. И, конечно, тут же попыталась подняться и уйти, но Ковалев сказал, что посмотрит фильм вместе с ней, – хотя, пожалуй, он бы лучше почитал и пораньше лег спать.

– Хорошая картина, – качнула головой баба Паша. – Федя ее в детстве любил. Это он потом телевизор бросил смотреть, в компьютере футбол смотрел.

Продвинутым, оказывается, был дядя Федя…

И только Ковалев расслабился, усевшись на старом крепком диване, как услышал, что на веранде стукнула дверь.

– Хозяева, а хозяева? – В кухню, приоткрыв дверь, сунулся Коля.

Ковалев поднялся ему навстречу. Вряд ли Коля пришел посмотреть кино…

– А я вот заглянул на огонек. – Коля широко улыбнулся, подмигнул и показал горлышко бутылки за пазухой.

– Тебе только б водку жрать… – Баба Паша недовольно сложила губы. – Чего приперся-то? Звали тебя?

– Ты, Михална, смотри свою «картину», – миролюбиво ответил Коля. – А мы с Сережкой тут посидим, побалясим. Правда, Серега?

– О чем ему с тобой балясить? Это ты бездельник, а ему завтра вставать рано.

Признаться, приходу Коли Ковалев вовсе не обрадовался, но выставить его вон было бы… не по-соседски. А еще он хотел расспросить об Ангелине Васильевне, Зое и Татьяне.

– Не угадала, Михална, – сказал Коля, выставляя на стол бутылку. – Это не водка, а первач чистейшей воды. Мне Лукьяниха два литра нацедила, за то что я ей пол в бане переложил.

Первач чистейшей воды был мутным и сильно вонял сивухой. Ковалев достал из холодильника настоящие грузди, оставшиеся с прошлого раза, колбасу, привезенную Владой, и пирожки бабы Паши.

– Михална, выпьешь стопочку-то? – спросил Коля, разливая самогонку по рюмкам.

– Ну давай, что уж… – неожиданно для Ковалева согласилась баба Паша и вышла в кухню, остановив видео.

«Первач» оказался крепче водки раза в полтора и едва не застрял в горле – у Ковалева слезы выступили на глазах, Коля крякнул и шумно понюхал пирожок, а баба Паша выпила рюмку, будто в ней была вода, и слегка надкусила кусочек колбаски.

Ковалев почему-то испугался, что баба Паша станет пить и дальше и напьется допьяна, но она больше не пила, вернулась в большую комнату – досматривать кино.

– Слыхал? – начала Коля многообещающе. – В следующее воскресенье Мишаня чудотворную икону к нам понесет!

– Какой Мишаня? – спросил Ковалев.

– Дык отец Алексий. Его Мишаней на самом деле зовут. Ох, и не хотел он святить речку! Как не хотел! Говорил: языческое непотребство. Но я-то знаю, чего он испугался! Верней, кого…

Коля налил по второй.

– И кого же? – спросил Ковалев скорей из вежливости.

Коля пригнулся и поманил его пальцем. И когда Ковалев последовал его примеру, шепнул на ухо: