– Когда Ане исполнится восемнадцать, она сама решит, креститься ей или нет.
– Но Господь защищает ребенка, бережет… – попробовала вставить неверующая воспитательница.
– Если Бог есть – он и без крещения будет беречь ребенка. А если его нет, то и крещение не нужно.
Они думали о своем боге слишком хорошо (и знали о нем слишком мало), чтобы возразить. Искушенные в религиозных канонах Зоя и Татьяна, должно быть, имели контраргументы, но побоялись поколебать веру присутствующих в доброго боженьку, любящего всех детей на свете.
Татьяна Алексеевна увела разговор со скользкой темы, начав рассказывать Владе о санатории – о физиотерапии, дыхательных упражнениях и бассейне, а также об игровых комнатах, трех телевизорах и компьютерном классе. Тут-то Влада и сказала о привезенной приставке для караоке. И Татьяна обрадовалась, пообещала, что вызовет на завтра учительницу музыки – та давно просила приобрести что-нибудь подобное. Зоя отнеслась к караоке скептически (наверное, догадалась, что псалмов на привезенных Владой дисках нет), но Татьяна сказала, что пение детям полезней дыхательных упражнений, а петь в микрофон под музыку – совсем не то, что жалким хором тянуть «И мой сурок со мною».
В результате Владе разрешили забрать Аню сразу после обеда и до завтрашнего утра – под расписку. Ковалев подумал было, что в таком случае и сам мог бы забирать ее из санатория после обеда, но представил, как будет готовить ужин, укладывать дочку спать, а по утрам заплетать ей косички, – и ужаснулся.
Зато, пока Аня будет с Владой, можно спокойно наколоть дров.
Врачи и воспитатели, как всегда, быстро разошлись, Татьяна Алексеевна тоже отправилась в свой кабинет, и за столом, кроме Ковалева и Влады, осталась только Инна. Младшая группа строилась парами, чтобы из столовой идти на физиотерапию.
– Как ты думаешь, – тихонько спросила Влада, – можно к ребенку сейчас подойти или не стоит?
Ковалев пожал плечами, допивая какао.
– Я думаю, Юлия Михайловна догадается задержать Аню здесь, – сказала Инна в пространство.
Она оказалась права: воспитательница остановила Аню и что-то прошептала ей на ухо – та радостно закивала. Влада выбралась из-за стола, оставив Ковалева с Инной наедине.
– Вы любите свою жену? – как ни в чем не бывало спросила Инна, пока Влада тискала ребенка в объятиях.
– Чего? – Ковалев немного обалдел от ее откровенности.
– Вы находите мой вопрос бестактным? Можете не отвечать, если не хотите.
– Да, я люблю свою жену, – с вызовом ответил Ковалев.
– Скажите, а если бы вам пришлось выбирать между женой и дочерью, кого бы вы выбрали?
– Это социологический опрос? Или психологический тест?
– Психологический тест. Так кого? – Инна улыбалась загадочно и обволакивающе…
А Ковалев вспомнил рассказ ее матери – плечи передернуло будто судорогой.
– Не дай мне бог когда-нибудь встать перед таким выбором, – пробормотал он.
– Вы выберете дочь… – сказала Инна как бы самой себе. – Инстинктивно, потому что в ней есть ваша кровь. Кстати, я хотела поделиться с вами местной новостью: через две недели у нас намечается массовое мероприятие – крестный ход. В нашу часовню из церкви в Усадье перенесут чудотворную икону. По настоятельному требованию верующих. Мне папа вчера рассказал, ему тоже пришло предписание из районной администрации.
– Крестный ход организует местная администрация? – кашлянул Ковалев.
– Нет, администрация поддерживает и обеспечивает условия. На самом деле верующие во главе с Зоей требовали «освятить» реку, но отец Алексий просьбы верующих игнорировал и реку святить не собирался, напирая на то, что есть обряд водосвятия, а освящение рек – это не православно. Ну, что не надо путать христианское священнодействие с обережным языческим непотребством.
– А есть разница между водосвятием и освящением рек?
– Водосвятие – это получение святой воды, агиасмы. В открытых водоемах воду освящают в крещенский сочельник и никогда больше. По всей видимости, чтобы она не портилась, – в середине зимы вода в реке чище обычного. А вообще, освящают только воду, храмы и иконы. Жилища освящают как храмы – там можно совершать церковные таинства. Все остальное – это не освящение, а благословение. Машины, космические корабли, публичные дома… Впрочем, насчет публичных домов я могу ошибаться – наверное, соборование там проводить можно, значит и святить надо как храм… – Инна не выдержала и расхохоталась – тоже томно и обволакивающе.
Тут-то в столовую и вернулась Влада, проводившая ребенка на процедуры, – села за стол напротив Ковалева.
– И о чем это вы тут… воркуете? – спросила она с улыбочкой.
– О водосвятии… – ответил Ковалев.
– Это опять что-то православное?
– Нет-нет, – все еще смеясь, замахала руками Инна. – Это я задумалась о чине освящения публичного дома… Через две недели, в воскресенье, у нас крестный ход. В епархии быстро сообразили, как языческое непотребство выдать за священнодействие, – перенести в местную часовню какую-нибудь полезную икону. Отец Алексий не приходской священник, но он тут вроде бы как свой и пользуется большим авторитетом, потому на него эту обязанность и возложили. Папа предложил продавать футболки с православной символикой и воздушные шарики в форме крестов. Так вот футболки в районе одобрили, а шарики не благословляются.
– Жаль, это символично: шарики с распятым Христом возносятся на небо, – серьезно сказала Влада.
Хорошо, что этой шутки не слышал никто из верующих…
В обед, когда Инна встала, пропуская их за стол, Влада подтолкнула Ковалева вперед и села между ним и Инной.
В сарае нашлись и топор, и колун, и тяжелая изрубленная с одного торца колода. И место, предназначенное для колки дров, обнаружилось сразу, по вмятым в землю щепкам.
В лагерях Ковалев любил колоть дрова гораздо больше, чем чистить картошку, только было это давно.
После третьей расколотой колобашки он расстегнул куртку и снял шарф, после четвертой – шапку, после шестой – и куртку, и свитер. Только тогда оно пошло как надо – гораздо проще и приятней, чем топить печку.
Влада тем временем настроила караоке и приоткрыла форточку, чтобы Ковалев слышал, как они с Аней поют. И спели они, стоя с микрофонами перед окном, песенку про папу, где он может рубить дрова.
– И плавать брассом я тоже могу, – пробормотал с усмешкой Ковалев и так жахнул колуном по колобашке, что она разлетелась на три части, а колун застрял в колоде.
Потом они спели неактуальное пока «Три белых коня», а потом Ковалев перестал прислушиваться – как когда-то во время тренировок, мысли в голове потекли легко и свободно, на душе стало спокойно и радостно, будущее виделось безоблачным и светлым…
– Только небо, только ветер, только радость впереди… – неслось из приоткрытой форточки.
Ковалев промахнулся мимо полешка. И кто-то внутри отчетливо произнес Колиным голосом: «Вот тебе и радость впереди»… От спокойствия не осталось и следа, знакомая мелодия показалось вдруг тревожной. Он покосился на окно – жена и дочь пели с упоением и слегка раскачивались в такт песне. Ребенку полезно петь, это хорошее дыхательное упражнение… А Ковалеву почему-то стало страшно – подумалось, что он может их потерять, и тогда вспоминать эту минуту будет невыносимо больно… Откуда бы такие мысли могли вообще появиться в голове? Если бы он был хоть чуть-чуть суеверным, он бы попросил Владу никогда этой песни больше не петь, но суеверным Ковалев не был…
Калитка скрипнула громко и противно, он оглянулся, уверенный, что пришла баба Паша, но с удивлением увидел Ангелину Васильевну, заходившую во двор со сдержанной и загадочной улыбкой, – наверное, она тоже умирала от любопытства, так хотела увидеть его жену…
– Вы чего-то испугались, Сергей Александрович? – спросила она весело, будто бы с издевкой.
Старая ведьма! И если бы Ковалев был суеверным, он бы ни за что не пустил ее в дом!