– А если нет родственника?.. – еле слышно спросил Павлик.

– В смысле?

– Ну если никто не умирал, кто тогда предупредит? Никто?

– Тебя дядя Федя в случае чего предупредит, не боись, – отмахнулся Витька. – Дальше слушай и помалкивай. На вторую ночь я опять проснулся. Все спят – и Кит тоже дрыхнет. И так мне ссыкотно стало – я же маленький тогда был… И холодно еще. Батареи жарят, а в спальне дубак… Я смотрю – а из окна свет, голубенький такой, будто за окном дебилятор работает.

Павлик покосился на окно, и ему показалось, что оно светится.

– И слышу я шаги опять на лестнице: клац, клац, клац… Я бы и заорал – но не могу, давлю крик из себя, и все козе в трещину! Я бы, может, и постучал в стенку, но с моей стороны стенка к девкам была, а к пацанам из старшей группы – с той стороны, где Кит. И тут я смотрю – рука в окне, синяя такая, тонкая и вроде бы даже прозрачная. Ну, с херов ли, второй этаж – подумаешь… Летающие мертвецы – это еще круче, чем волк на лестнице. А рука к стеклу потянулась и вроде как стучит, только звука нет никакого. А Кит, представьте, проснулся, лыбится глупо так и встает с улыбочкой, в окошко ручонкой машет. Довольный, как пляжная ворона… А ему ведь говорили, что надо в стенку постучать, но он утупок был, не захотел. И тут я слышу – скрипит дверь. И сквозняк сразу, еще холодней. Кит к двери обернулся и лыбиться-то сразу перестал. Я тоже на дверь посмотрел. В коридоре же лампочка всю ночь горит, хоть и тусклая. Чтобы вы, когда в сортир идете, на стенки не натыкались. А я смотрю – свет из коридора красный какой-то. И в дверях стоит натурально волк. И не какой-нибудь там из Красной Шапочки, а живой волк. И морду щерит. А зубы – зашибись колесный трактор! В полпальца длиной, тонкие и острые. Глаза светятся и слюни на пол натурально капают.

– Ой… – придушенно пискнул кто-то.

Если бы Витька рассказывал как-нибудь не так, не говорил про слюни, может, не так было бы страшно. Павлик не видел волка – пока он его только слышал. Прошлой ночью, на лестнице – точно так, как рассказывал Витька: клац, клац, клац…

– Не ссать, – строго сказал Витька. – Слушайте. Кит рот разевает – как рыба все равно, молча. Я вижу, он крикнуть хочет и не может. И я тоже крикнуть не могу. Так он разевал, разевал рот, а потом выдавил писк слабенький такой. Ну, а после этого как будто проснулся и заорал уже громко, по-настоящему. И дверь, представьте, тут же захлопнулась. Все проснулись, конечно, на крик нянька прибежала. Она добрая была – посидела с Китом, пока он не уснул.

Главное – закричать. Прошлой ночью Павлик тоже хотел закричать, и никак не мог. Вот точно так, как рассказал Витька: разевал рот и не мог выдавить ни звука…

– А на следующий день нянька все Зое рассказала, а та – Татьяне. Татьяна не захотела батюшку звать, так Зоя тайно от нее Кита в церковь свозила и еще воды святой приперла, побрызгала тут все. И вечером еще с Китом сидела, грузила, что теперь никакие волки ему мерещиться не будут.

– Наверняка она ему снотворное дала… – сказал Сашка Ивлев.

– Не давала она ему никакого снотворного! – повернулся к нему Витька. – Я точно знаю.

– Откуда ты можешь знать, если тебе пять лет было?

– Два весла тебе в рот, я точно знаю. Потому что Татьяна орала на нее потом и говорила, что лучше бы она просто валерьянки ему дала!

– А ты вот так все хорошо запомнил, да? – не унимался Сашка.

– Да, запомнил! С тобой бы такое было, ты бы тоже запомнил.

Витька помолчал немного и продолжил:

– И вот на третью ночь просыпаюсь я обратно от холода. Все дрыхнут, и Кит тоже давит хрюшку. Опять свет в окне светит. Я уже знал, что сейчас его мамаша будет в окно стучаться. Слышу шаги на лестнице, а Кит все не просыпается! Да, я забыл сказать, что в прошлые разы, как волк к двери подходил, в спальне почему-то то ли тиной пахло, то ли дохлой рыбой. Противно, в общем. И в этот раз тоже чувствую – воняет тиной. И холодно так, что уже зубы стучат.

Прошлой ночью Павлик тоже чувствовал запах тины. И у него тоже от холода стучали зубы. Не от страха, а именно от холода.

От окна послышались всхлипы – Мишка Воскресенский из приюта, лежавший на месте Кита, разревелся все-таки.

– Ты, сопля голландская! Чего ревешь? – строго спросил Витька.

– Так ведь это… – дрожащим голоском завел Мишка, – я тут у окошка лежу…

– Не бзди, чепушок. У нас все по фэншую. Тебе вон Сашка на ночь «Отче ваш» почитает. Без ошибок. Может, не досказывать?

Все, конечно, сказали, чтобы он дальше рассказывал, только Мишка пищал, что хватит. Витька велел ему уши заткнуть.

Этого самого волка Павлик видел уже несколько раз. Сначала он думал, что это просто собака бегает за оградой санатория. Потом догадался, что волк (именно тот волк, про которого рассказывал Витька) выслеживает именно его, Павлика, – когда столкнулся с ним позади корпуса. Павлик тогда закричал и даже разревелся от испуга. Его отвели к Зое, и он по глупости рассказал ей, что видел волка. Зоя его научила: в следующий раз, когда он увидит этого волка, непременно перекреститься и читать «Отче наш». И даже заставила его выучить молитву наизусть. А еще сказала, что после того, как Павлика покрестит батюшка, волк к нему больше никогда и близко не подойдет. Но в той истории, которую рассказывал Витька, все было наоборот…

– И вот открывается дверь, а Кит дрыхнет! Волк на пороге остановился, щерится и воздух нюхает. Я не знаю, почему он именно Кита выбрал, нас восемь человек было в спальне. Но вот я уверен, что он вынюхивал именно Кита. А Кит же дальше всех был от двери! Волк постоял-постоял и медленно так через порог перешагивает… Три шага сделал и опять нюхает. Ну, тут, ребята, я вообще дышать перестал. Какое там крикнуть или шевельнуться! А он по проходу вот этому проходит и когтями клацает. До моей кровати дошкандыбал и опять остановился. Не знаю, почему я глаза не закрыл от страха, – наверное, он меня заколдовал. И тут волк поворачивается ко мне и говорит: «Лежи и молчи».

По спальне разнесся зажатый подушкой вскрик – хорошо, что не очень громкий.

– Так, я чё сказал-то? – резко изменил тон Витька. – Если нервные, нечего было меня звать.

– Вить, ты рассказывай дальше скорей… – плаксиво выдавил Кириллов.

– Ладно. Человеческим голосом говорит, русским по белому. Четко так. Я не знаю, может, и приглючилось мне со страху, конечно. А волк дальше почапал по проходу, подошел к Киту и передними лапами на кровать встал. Оглядел еще всю спальню – не мешает ему никто?

– Загрыз? – охнул неугомонный Кириллов.

– Помалкивай. Я думаю, если бы Кит проснулся, он бы от разрыва сердца тут же и кони бы двинул. Но Кит даже не пошевелился. А волк обнюхал его обстоятельно так, опять на всех посмотрел, зубы всем показал и слез на пол, почапал обратно, к дверям. И главное, дверь за ним сама захлопнулась, как от сквозняка.

– И что, утром нашли Кита мертвым? – безо всякой издевки спросил Кириллов.

– А вот хрен там плавал, – радостно ответил Витька. – Проснулся он жив-здоров, Зоя радовалась, что святая водичка помогла.

– И все, что ли? – разочарованно протянул один приютский.

– Щас тебе. Через три дня Кит утонул. А это в октябре было, купаться не сезон. Он с детской площадки в сортир пошел и не вернулся. Когда искать стали, кто-то из обслуги сказал, что видел большую серую собаку. Ну правильно, никому в здравом уме не придет в голову, что волк средь бела дня в санаторий припрется. А Кита дядя Федя нашел в речке через два дня, всего рыбами обглоданного. В общем, доигрался хрен на скрипке – больно музыку любил…

– Ой… – выдавил кто-то.

– Мамочка… – раздался шепот из другого угла.

– А я говорю, ему Зоя снотворное дала, вот он и не проснулся, – сказал Сашка Ивлев.

– А я говорю, она ему не давала снотворного! К нему мать приходила предупредить, в окно стучала, а он ее уже не услышал, потому что в церкви был и потому что Зоя тут святой водой побрызгала.

– Да ерунда это! Любая нечистая сила боится святой воды! – стоял на своем Сашка. – И если бы Зоя тут все побрызгала, никакой волк через порог бы не переступил. Не смог бы, понятно?