- Чудушко мое… Я не узнала тебя… - она снова разрыдалась, уткнувшись лицом ему в плечо. - Ты… ты похудел… Я так соскучилась по тебе, Младик, я так ждала тебя…
- Правда?
И тогда ему показалось, что с ней что-то не так. В ее теле что-то изменилось. Когда он обнимал ее раньше, он не чувствовал такого. Она стала мягче, линии плеч округлились, и пояс уже не был столь тонким и гибким. Ей это удивительно шло, делало ее еще женственней, еще нежней.
- Иди, иди сюда, садись… Я хотела ехать в Псков, но меня не отпустили, распутица началась, снег растаял. Мне сказали, что туда не попасть, что город окружен.
- Зачем в Псков?
- Ну садись же! Ты такой худой… Глаза провалились… Когда мне рассказали, что ты ранен, я сразу хотела ехать в Псков… - она потянула его за собой к столу, - я хотела нанять сани, перевозчика, но все отказывались…
- Я даже ничего не привез тебе, - он виновато развел руками, - я забыл…
- Младик, ну что ты говоришь! Мне ничего не надо! Я и так счастлива, потому что ты вернулся! Младик, я боялась надеяться! Когда мне сказали, что тебе топором пробили легкое и что у тебя горячка, я думала, никогда больше тебя не увижу! Я так и знала, что студенты это придумали нарочно, такого не может быть, с тобой не могло такого случиться! - она снова расплакалась.
- Да нет, они не придумали. Разве можно такое придумать? - Млад вздохнул и поспешно добавил: - Но со мной все хорошо, я выздоровел. Почти совсем… Не плачь, пожалуйста.
- Теперь же тебе не надо от меня уходить, правда? Теперь ты можешь утешать меня, сколько тебе захочется, - она улыбнулась сквозь слезы.
- Я тебя утешаю, - он погладил ее плечо.
- Да сядь же, наконец! Я сейчас. Я что-нибудь приготовлю. У меня есть молоко, и хлеб еще не остыл, хочешь хлеба с молоком?
- Не надо ничего.
- Младик, ты такой худущий, страшно же смотреть…
- Ты думаешь, я сразу поправлюсь, если немедленно поем хлеба с молоком? - он улыбнулся.
- Я буду кормить тебя три… нет, пять раз в день. И ты поправишься, рано или поздно. Ну хоть меду?
- Не надо. Просто посиди со мной рядом. Я очень по тебе скучал.
- Мне надо было приехать к тебе в Псков.
- Ну что бы ты там делала? И потом, это и вправду было опасно.
- Я бы ухаживала за тобой. Мне однажды приснилось, что ты зовешь меня, что тебе очень плохо, и ты кричишь, и зовешь меня. Я встала ночью и начала собираться. И пошла в Новгород, среди ночи. Но меня никто не захотел везти в Псков.
Млад прикусил губу - то, что в бреду казалось ему естественным, теперь вдруг вызвало неловкость и стыд.
- Я звал тебя, - он честно пожал плечами, - но я был в горячке, я же не думал, что ты меня услышишь на самом деле. Верней, тогда я думал, что ты меня услышишь…
Она снова обняла его и замолчала, поглаживая его плечи и голову - бережно, нежно. Млад замер и задержал дыхание - он так соскучился по ее ласке и совсем забыл, как это хорошо.
- Чудушко мое… Мое бедное худущее чудушко, - наконец шепнула она ему на ухо. - Я больше никуда тебя не отпущу.
- Не отпускай. Я только хотел пойти баню стопить… Добробой… Он…
- Я знаю, - она взяла его за руку. - И про Ширяя знаю… Я сама истоплю тебе баню и сама тебя попарю, не ходи никуда.
- Ширяю надо помочь. Он еще не привык, не научился.
- Я думаю, он уже парится, - Дана усмехнулась. - Его тоже ждали. Знаешь, я боюсь на тебя смотреть. Мне страшно делается, когда я на тебя смотрю…
- А ты стала еще красивей, - вздохнул он.
- Да уж, красивей… ничего не скажешь, - она засмеялась сквозь слезы.
- Конечно.
- Да ну что ты говоришь, Младик! Весь университет обсуждает, все бабы в Сычёвке. Всем давно стало заметно… Лето ведь, никуда не спрячешься…
- От чего? - не понял Млад.
- Младик, ну посмотри на меня… Ты что, ничего не видишь?
Он внимательно всмотрелся в ее лицо - чуть округлившееся, с припухшими заплаканными глазами.
- Тоже мне, волхв-гадатель, - она улыбнулась. - Ну посмотри же!
- Я смотрю.
- Ты не туда смотришь, чудушко. Ладно, может быть, месяца через три разберешься…
- Дана… - он поднялся на ноги и сглотнул - у него вдруг пересохло во рту. - Дана, ты… ты носишь дитя?
- Наконец-то, - она улыбнулась.
- Дана… - он боялся спросить и понимал, что спросить надо сразу, чтобы не мучиться ни напрасной надеждой, ни глупой ревностью. - Дана…
- Ну что ты? Сядешь ты когда-нибудь?
- Я сяду, - Млад кивнул. - Ты мне только скажи…
Он снова замолчал, не зная, как спросить так, чтобы ее не обидеть.
- Ты еще смеешь сомневаться… - она усмехнулась. - Когда ты ушел, я решила, что выйду за тебя замуж, если ты вернешься. Когда мне сказали, что Добробой погиб, я очень испугалась. Его подружка тоже беременна, и я подумала… Я подумала, боги дали нам детей, потому что… Чтобы…
Млад перебил ее.
- Ты на самом деле выйдешь за меня замуж? - спросил он, запинаясь.
- Когда ты уходил, я поняла, что не могу без тебя. Я думаю, ты будешь хорошим отцом.
- Дана… Честное слово… Я буду хорошим отцом!
Пока топилась баня, она рассказала ему о Родомиле, о болезни князя, о том, что посадником стал Чернота Свиблов, о новом главном дознавателе, о новом воеводе, который, говорят, прелесть как хорош собой… Новостей в Новгороде хватало.
- С тех пор, как Свиблов стал посадником, построили три церкви и строят четвертую, каменную. На торге я то и дело встречаю христианских жрецов - их развелось больше, чем волхвов. А князь Борис запрещал им тут появляться и церкви хотел снести. Говорят, князь Волот умрет…
- Кто говорит? - переспросил Млад.
- Новгородцы. Мне показалось, кто-то нарочно распускает эти слухи. Свиблов, например. Я видела князя совсем недавно, он ехал верхом из Городища в детинец. Если бы он был так сильно болен, разве бы он поехал верхом? И потом, его лечит доктор Велезар.
- И чем он болен?
- Говорят, падучей болезнью.
- От падучей болезни не умирают быстро. Сначала человек превращается в слабоумного. Но в начале болезни между припадками он может чувствовать себя здоровым.
- Говорят, он прямо в думе упал и бился в судорогах…
- Я не врач. Доктору Велезару, я думаю, видней. Он знает все болезни, от которых случаются судороги. Ему достаточно было взглянуть на Мишу, чтобы тут же послать за мной…
Млад вспомнил Мишу, вслед за ним - Добробоя и вздохнул.
- Новый главный дознаватель нашел того, кто убил Белояра, - сказала Дана. - Родомил три месяца искал и не нашел, а этот за десять дней разобрался. Как будто Родомил был настолько глуп и не умел искать… Весь Новгород говорит об этом. И убийцу Смеяна Тушича он нашел тоже, еще быстрей. Мне кажется, он нарочно дурит головы новгородцам и князю.
- Не исключено.
- Тебе скучно? - удивилась Дана.
- Мне не скучно. Ты говори. Я просто… чувствую себя усталым. Мне кажется, что все изменилось, пока меня не было, и обратно повернуть ничего нельзя. Как будто что-то страшное происходит, а я могу только стоять и смотреть на это. В самом начале похода, когда мы возвращались из-под Изборска в Псков, у нас с Ширяем было видение. Иначе я никак не могу это назвать…
- Я знаю. Родомил читал мне твое письмо. Он после этого стал одержимым этим одноруким кудесником и поисками Иессея. Мне кажется, масло вспыхнуло в его лампе не случайно. Мне кажется, он бы Иессея нашел. Он очень верил тебе, ты сам себе не веришь так, как он тебе верил.
- Ширяй тоже хочет найти Иессея и собирается поехать к однорукому кудеснику.
- Как он? - Дана вскинула глаза.
- Он молодец. Он ведет себя, как мужчина. Он же шаман, ему тяжелей, чем любому другому на его месте.
- Его подружка каждое утро выходила на Волхов. И подружка Добробоя вместе с ней, хотя нам еще весной рассказали про вас. А потом началась распутица, и никто больше в университет не возвращался. Я не знала, что с тобой…
- Только не плачь больше. Я же вернулся. Потому что обещал…
