Я видел, что вокруг шатра собираются «прайдовцы» и сектанты, стягивая кольцо. Я видел, как во Львове концентрируется скверна, готовая обрушиться на меня. И я все-таки не собирался вести светские беседы. Время диалогов прошло.

— Шалость отца, говорю, удалась… — повторил я и активировал разрыв, выпуская Хрустика.

Зверь выпрыгнул из еще даже не до конца сформированного портала, открыл пасть и налетел на Львова, раздирая его когтями передних лап и пытаясь вгрызться тому в шею. Частично завалился вместе с ним на стол, сбрасывая на пол и разбивая склянки.

Взорвались какие-то химикаты, подняв в воздух облако вонючего желтого дыма. Ленты вокруг меня расступились и бросились обратно к своему хозяину. Я легко вскинул руку с обрезом, выцеливая голову Львова. Он вертелся в дыму, пытаясь дотянуться за спину, и оторвать вцепившегося Хрустика, а потом он ударил.

Он сам будто бы взорвался, присел, сжался и резко распрямился, раскидывая руки во все стороны. Вакуумная ударная волна, в которой моментально исчезли все звуки, запахи и даже чувство, разлетелась вокруг. Шатер исчез, ящики, столы разлетелись в разные стороны. А вместе с ними и я.

Мной будто из пушки выстрелило, отбросило назад и выкинуло на улицу.

Прямо под ноги оглушенной толпе Грешников. Я поморщился, не успев активировать защиту мейна, вынул из спины толстую щепку из сломанного ящика.

За спиной пирамида, вокруг Грешники, а спереди из дыма и пыли появился Львов. Уже без Хрустика — зверя отбросило еще дальше, куда-то к кораблю, но я чувствовал, что он еще жив.

Львов был без балахона. И, вообще, это был уже не Львов. Монстр, оборотень, перевертыш, демон из преисподней — его образ никак не хотел укладываться в голове. Серая-зеленая бледная кожа, выпирающие из мощного тела кости, крупная чешуя на груди и животе. Широкий шипованный лоб, узкие в щелочку глаза и деформированная пасть. Крупные клыки по краям, прикрывающие основную челюсть.

Он сам еще не привык к новому образу, пошатывался и разминал плечи. Хрустнул шеей, с неким удивлением потрогал клыки, потом взревел что-то нечленораздельное и пошел на меня.

Грешники вокруг почтительно расступились, благоговейный взгляд и чуть ли не слюни текут от почтения к своему лидеру.

Харми закончила колдовать над моими ребрами, и я начал отползать. Протолкнулся в круг светильников, добрался до первой ступеньки пирамиды и только тогда встал. Самому пришлось заново привыкать к собственному телу и хрустеть позвонками.

«…Матвей, осторожней…» — прошептал Ларс: «…разрыв сформировался уже… надо уходить…»

Я поднялся на пару ступенек и оглянулся на воду. В «воротах» сияло темно-перламутровое полотно, на глади которого метались черные сгустки. Очередные ленты, только в этих был какой-то смысл или система. Сделав круг, разрозненные пятна собирались в единое целое, похожее на лицо. Лицо того, кто хотел оттуда прийти к нам — пустые глазницы и круглая пасть с частоколом острых мелких зубов.

«…нафиг, нафиг, у нас сегодня закрыто…» — нервно хихикнул Муха.

А потом уже все стало нервным. Львов в несколько коротких прыжков достиг изгородь из конструктов, перемахнул через нее и бросился на меня. Подскочил к пирамиде, оскалился и полез вверх по ступенькам.

Я встретил.

«Лапка», Муха, Ларс, мейн и, конечно же, дед, как главный источник ярости к Львову. Я отбил лапу, отбил вторую, отбил несколько лент, но перейти в контратаку не смог. Поднялся еще выше, пропустил Львова мимо себя, подтолкнув его лбом об острый угол. Попытался добавить «лапкой», но ленты меня отогнали.

Поднялся еще выше, потом еще и оказался на площадке с пустым алтарем. Последних жертв, по ускоренной программе убитых, пока я был в шатре, просто скинули в воду.

Сразу же за мной появились зеленые сгустки, а потом и Львов. В текущей форме говорить он не мог, только рычал. Красиво стоим — подсветка снизу, закат и мы на вершине пирамиды, но диалога точно не будет.

Мы немного покружили, глядя друг на друга. И когда за спиной Львова оказался разрыв, он атаковал. Ленты-змеи взвились над его плечами и бросились на меня. Я метнул финку, добавил силовой удар Мухи, еще и какую-то медную тарелку с пола подкинул и метнул туда же. Все, ради того, чтобы обмануть ленты.

Одну упустил — острый язычок прошел сквозь защиту мейна и вонзился мне под левую ключицу. Меня шатнуло в сторону, придав ускорения правой руке — я вскинул обрез и выстрелил дуплетом прямо в грудь Львова.

«Слезы ангела», которые могли разорвать любого обычного деймоса в клочья, здесь не справились.

Глубокая рана, размером с чайное блюдце и все. Даже не насквозь, а всего сантиметров на десять. Львов пошатнулся, выдернул из моего плеча ленту скверны, но быстро выпрямился и оскалил зубы в мерзкой улыбке. Повернул голову набок, словно изучая меня, как какое-то мелкое недоразумение.

Рана в его груди тут же начала стягиваться.

«…Матвей, кажется, пора…» — напряженно прошипел Муха.

Нет, рано еще. Рана на груди Львова сузилась, зарастая сразу со всех сторон, и уже стала диаметром, как бутылочное горлышко. А вот сейчас пора!

Я выхватил маленький флакончик с черногнилью. Ту самую, которую мы украли с оружейной фабрики.

Смолу с крышки я содрал заранее, оставалась только магическая пробка, но я даже прикасаться к ней не стал — сдвоенная сила мейна и Ларса — тонкое ледяное лезвие, взмах, толчок и, словно гусары шампанское открывают, только без брызгов. Верхушка флакончика отлетела в сторону, а саму склянку я бросил в грудь Львову.

Профессор внес корректировки, и флакончик влетел аккурат в затягивающуюся рану. Львов дернулся, начал судорожно раздирать грудь, пытаясь вырвать заразу из тела. Но было уже поздно.

Черные прожилки, как вену на теле обычного человека, взбухли на груди и побежали по всему телу. Он взревел, но уже как-то не грозно, скорее обиженно и разочарованно.

— Да свершится справедливость, даже если небеса упадут… — я прошептал девиз отца, не смог сдержаться, чувствовал, что мне сейчас нужно это сказать.

Потом снова призвал силу Ларса, подхватил с земли помятое медное блюдо и отправил его к Львову. А когда оно приблизилось чуть ли не вплотную, подскочил и со всей дури пнул Львова ногой в грудь. Еще и мощности от Мухи добавил.

Зараженной Грешник отлетел на несколько метров и скатился по пандусу прямо в воду. Несколько раз еще перевернулся и пересек тонкую грань разрыва. Зеркальная поверхность пошла рябью, чавкнула и проглотила Львова.

Я уже был рядом, подпаливая разрыв огневиком.

Занялось! Но я, обжигая руки, все равно продолжал тыкать ZIPPO в черные сгустки, гоняющие по поверхности. И прежде чем разрыв вспыхнул целиком, сгустки опять сформировались в чье-то лицо. Взгляд пустых глаз — все та злость, ненависть и желание добраться до меня, ощущались чуть ли не физически. Тварь с той стороны бессильно клацнула зубами и растворилась в огне.

«…а теперь тикаем!» — залихватски свистнул Муха, и я бросился вдоль берега.

Слышал, как совсем недолгая пауза, сменилась вздохами непонимания, а потом и гнева. И как за мной бросилась толпа. Раздались выстрелы, скрежеща по бедному ржавому кораблю, но меня там уже не было. Проскочил насквозь и, пользуясь темнотой, дымом от сгоревшего разрыва, припустил по берегу, забирая обратно в горы.

Переполненный силой от изгнания, плюс остатки императорской крови — я, скорее всего, светился для них, как прожектор на маяке в безлунную ночь. Грешники скоординировались и довольно быстро потянулись за мной. Со стороны города взревели моторки, темную ночь прорезали десятки фар и прожекторов.