«…Матвей, давай вместе…» — проскрипела Харми: «…тебе нужно будет принять все на себя, а потом отзеркалить на нее. Иначе я не дотянусь…»

Я посмотрел на Дашу — глаза закатились, по лбу текут капли пота, температура тела явно запредельная. По телу идет вибрация, как от лихорадки, только ощущение будто что-то трясет ее изнутри. Сквозь мои пальцы, слегка обжигая их, просачивается зеленый гной. Вены вокруг раны набухли и потемнели, словно темно-зеленая рваная паутина.

Ну, на хрен!

Я закрыл глаза и сосредоточился, пытаясь представить себя всего лишь проводником. Захватил кусочек света от Харми, разгорающийся в моей груди, вцепился в него и повел по рукам. Перестал чувствовать свое тело — я труба, я помпа, я чертов велосипедный насос, которому надо впихнуть воздух в закрытую зеленым гноем Дашу.

Тот свет, который я чувствовал, разделился на две части, выпрыгнул из груди и пошел по рукам. Сопротивления не было, тело Даши не отталкивало меня, но чувство, что пытаюсь ртом надуть тонкий длинный шарик — тот, из которого потом крутят цветочки и собачек, не покидало.

Но образ мне понравился. Ухватился за него. Расслабился на секундочку, делая глубокий вдох, а потом подул. Слегка, постепенно наращивая силу, чтобы два потока, прошедших через руки, соединились вновь. И тогда уже протолкнул поток дальше. Еще и «буханка» подпрыгнула на яме, толкнув меня в нужном направлении.

Пошла энергия. В свете ауры свой поток я видел белым, а ту дрянь, что отравляла Дашу и мешала эликсирам остановить кровь и затянуть рану, темно-зеленым. Практически болотная трясина, которая тянула из девушки, а теперь и из меня, жизненную энергию.

«…Харми, мы пробились… заводи свою шарманку…» — проскрипел я сквозь стиснутые зубы.

По телу пробежала освежающая волна, словно тропический душ включили. Я опять ухватился за образ воздушного шарика и начал скручивать свой поток, придавая ему форму. Не знаю, насколько это было медицински оправдано, но крутка, еще крутка, и у меня появилась собачка. Лапки, ушки и маленькая смешная пасть, которая тут же вгрызлась в эпицентр зеленой хмари. Начала мотать головой и рвать ядовитый комок.

Даша застонала, а я начал лепить следующую фигуру. Кручу, верчу, цветочек сделать хочу. Еще меч могу, и на этом чертежи и схемы таких шариков, которые мы дарили детям в моей прошлой «арбатской» жизни, закончатся. Цветочек вышел кривым — короткий стебель, неровные лепестки, зато насквозь пропитанные светом.

Снова разделил потоки, чувствуя, как Харми меня будто за руку ведет. Обновил собачку и пустил бороться с зеленой хмарью, а цветочком начал восстанавливать энергетический фон Даше. Одним потоком вырывал, а другим наполнял. Получилось что-то типа переливания крови, а я в роли не только донора, но и фильтра. Вся та гадость, что попадала ко мне, сразу же подвергалась санобработке от Харми. Так и тянули, до тех пор, пока гной не прекратился, а стандартные эликсиры не начали действовать.

Я не понимал, сколько времени прошло. Тело, устав бороться с тряской, затекло, прилипнув к полу и к Даше. Я боялся убрать руки с раны, видел только границу большого розового бледного шрама. Вроде бы затягивается!

— После того, что ты со мной сделал, ты точно обязан на мне жениться… — слабым голосом прошептала Даша.

Она очнулась, попыталась улыбнуться, но чуть не вскрикнула от боли. Застонала и закрыла глаза. Я посмотрел на нее через ауру — еле теплится, но никакой лишней гадости нет, есть шанс, что вытянем.

— Помоложе тебе найдем, — сквозь слезы засмеялась ее сестра. — Этот седой уже, на енота теперь похож.

— Почему на енота? — удивился я, по старой памяти дернувшись к зеркалу заднего вида, которого в местной версии «буханки» не было.

— Потом в зеркало на себя посмотришь, — ответил Гидеон. — Держитесь, скоро уже приедем.

— Может мне во вторую моторку пересесть? Вдруг и там смогу помочь?

Непривычно было чувствовать себя в роли медика, но раз пошла такая пьянка. Но Гидеон отмахнулся, только кивнул вперед, где в паре километрах от нас показалась небольшая деревня.

Влетели, распугивая кур и нервируя всех местных собак. Тормознули возле какого-то перепуганного крестьянина, спросив дорогу к дому знахарки. И уже через пару минут пытались аккуратно достать Дашу из моторки. Гидеон пошел уговаривать знахарку — крупную пожилую женщину, возившуюся с резко пахнущими травами. Раскладывала в пучки и вешала сушиться на бельевую веревку.

Мы встретились с ней взглядом. С виду ни разу не хирург, конечно, скорее жена мясника. Но что-то в ней было такое, что сразу стало спокойнее. Надежные, голоые по локоть, крупные руки, спокойный взгляд и облако светлой силы. Давно такого в этом мире не встречал, ни одной капли дегтя в этой бочке меда. Она кивнула мне, а потом сочувственно покачала головой.

Представляю, что она там сейчас видит. Вряд ли я выгляжу лучше, чем себя чувствую. А чувствовал я себя где-то между растянутым, а потом сдутым шариком и пожеванной жвачкой — такой, что вкус уже ушел, а цвет еще нет. Только цвет этот зеленый.

Подъехал второй фургон. С пассажирского сиденья вывалился бледный Стеча, прижал руку к груди и, покачиваясь, пошел к дому на призыв знахарки. Не знаю, что ей сказал Гидеон, но женщина быстро взяла все в свои руки. Святоша уже таскал воду из колодца, Ольгу отправили за дом, натаскать какой-то травы из огорода знахарки, а я, покачиваясь не слабее Стечи, подхватил Дашу на руки и понес в дом. Уложил ее на широкую кровать и побежал обратно за Искрой и Захаром.

Задержался на мгновение, проходя мимо стекла моторки, и посмотрел на свое отражение.

«…хорошо, что не зебра…» — хмыкнул Ларс.

«…согласен…» — ответил Муха: «…а енот — это даже звучит гордо… Енот тебя задери!»

«…не только шрамы украшают мужчин, а теперь хоть серьезней выглядеть начал…»

Я не удержался и посмотрел на свое отражение. Слева над ухом по волосам шла короткая седая полоса. До енота, конечно, далеко, как и до логотипа «адидаса». Посмотрим, что будет, когда волосы отрастут. Я подмигнул своему отражению — тяжело, однако, жизни спасать. Сколько монстров уже перебил — и хоть бы волосок в носу поседел, а доброе дело сделал и нате вам на память.

Я заглянул в кузов, чуть успокоился, увидев, что с Искрой все в порядке. Девушка спала, закутавшись в одеяло, лицо бледное, но на щечках уже пробивается румянец, будто она прогревается изнутри.

— Истощение у нее просто. Отоспится с недельку и будет, как огурчик! Или в ее случае, как острый перчик, — сказал Захар, протягивая мне руку. — Помоги старику выбраться.

— Как ты? — я подставил плечо, поймав на спину железного старика.

— Протез не чувствую, — попытался пошутить Захар, но закашлялся. — Передавило где-то. И ты не дави так, ребра, похоже, сломаны. Дай, я сам пойду.

Знахарка закончила возиться с ранеными только часов через пять. Я за это время успел дров наколоть года на два вперед, воды натаскать и даже убраться в моторках, а то кровью много наследили. Сам тоже в баню сходил, а сейчас сидел на лавочке перед домом и пытался медитировать, чтобы восстановить хоть немного сил.

На коленях лежал «шмайсер», за спиной «кочегар», на поясе «задира» — фиг я куда теперь без оружия сунусь. И без своего «дрона» — горностай уже третий круг наматывал вокруг деревни.

Уставшая знахарка вышла из избы и прошла мимо в сарай, а на обратном пути остановилась и посмотрела на меня. Потом на «буханку» и снова на меня.

Странный взгляд на грани осуждения и сочувствия. А у меня в голове, как кадр из фильма прокрутился и голос старческий: «поубивают вас всех когда-нибудь, и моторка у вас страшная, катафалка какая-то…»