И с этими словами послышался свист, и сантиметрах в пятнадцати от меня рухнула медная люстра. А потом на проезжающей на конвейере моторке зажглись фары, слепя меня ярким светом. Недоделанная (еще без окон) машина взвизгнула и, разгоняясь, покатилась на меня. За рулем мелькнул узкий сгорбленный силуэт, который сразу же растворился в свете фар.

Я отскочил в сторону, ударился ногой об, не пойми, когда появившийся, подъемник и кубарем улетел в проход между ящиками с запчастями. Меня еще и подопнул кто-то или что-то, будто я в аэротрубе на рекорд иду.

Благодаря защите мейна не сразу понял, во что влетел. Что-то хрупкое, дребезжащее и звенящее оказалось стойкой с лобовыми стеклами, которые только ждали своей очереди на установку.

Каким-то чудом поймал одно-единственное уцелевшее стекло. Отставил его в сторону, но лишь для того, чтобы сразу же схватить обратно и прикрыть от рухнувших со стеллажа ящиков. От ящиков спас, но сразу же поскользнулся на прикатившихся из темноты стальных шариках для производства подшипников.

Растянулся на полу, чувствуя себя героем фильма «Один дома». И облегченно выдохнул, все еще держа на вытянутых руках целое стекло. А, нет. Не целое. Что-то хрустнуло и маленькая трещинка, появившись из угла, побежала по всему стеклу, расширяясь и ветвясь, как паутина. Когда трещина добралась до противоположного угла, стекло крякнуло и рассыпалось на мелкие осколки. Я только лицо успел отвернуть. Рррр!

Вскочил, стряхивая с головы осколки, и побежал к щитку с электричеством.

— Всем выйти из сумрака, работает госфобосконтроль! — я заорал, сдерживая злость и рвущийся наружу мат, и дернул рубильник, включая свет.

Сразу же обернулся и увидел его — призрачного карлика, застывшего в центре зала. Он действительно замер. В позе нашкодившего ребенка, которого только что застукали. Занес уже одну ногу в воздух, вздрогнул, дергая головой и оборачиваясь на крик. А потом мерзко хихикнул и бросился бежать

— Врешь сволочь, не уйдешь, — я скрипнул зубами (или осколками стекла на них), развернулся в прыжке и помчался за ним.

По тому, что произошло дальше, можно было бы новый сезон Тома и Джерри снять. Сценаристам не пришлось бы даже ничего выдумывать.

Верткий, мелкий гаденыш (пусть и странно так про стариков говорить) прекрасно ориентировался на местности. Знал каждую щель, каждую плохо закрепленную деталь, каждую треснувшую половицу, каждый чертов угол, за которым коварно прятались ведра, швабры и неожиданно выступавшие из стен балки.

Депозит я перестал считать, когда меня придавило моторкой и я половину зала на конвейере прокатился, пока из-под нее выбрался. А потом уже, на грани помутнения от злости, нам с парнями пришла гениальная идея!

И мы начали ломать все сами, но не в этом зале, а в каретном. Чтобы хоть как-то выманить чертова «гремлина». Я отодрал обшивку, а потом начал долбить «гусиной лапкой». Бил и приговаривал: это тебе за люстру, это тебе за швабру, это тебе за пружины из сиденья…

И фобос проявился — в мигающем свете последней лампочки на раскачивающейся люстре, на пороге возник призрачный силуэт злобного старикашки. Большой нос, огромные кустистые брови, сутулая худая спина и дурацкая (будь она трижды проклята) тросточка.

— Семен Павлович, мое почтение, — я натянуто улыбнулся, стряхивая со лба щепки и стараясь приглушить, рвущеюся наружу злость. — Давайте уже договариваться, не пристало вам так скакать в вашем почтенном возрасте.

Дед не ответил, лишь брови сжались в один косматый комок, но и не убежал.

— Отпустите вы уже это место, — я обвел рукой зал, задержавшись на последней целой карете. — Отличное, кстати, качество. Мое вам уважение. Но надо уже отпустить, надо дать возможность вашим детям идти своим путем. Это уже их жизнь, и они хотят прожить ее своим умом.

Дед опять промолчал, хотя на морщинистом лице явно происходила какая-то борьба. Я сделал аккуратный шаг вперед, потом еще один — фобос не убегал.

— А вам мы отличное место подберем, — я сделал еще один шаг и уже почти мог дотянуться до призрака. — Найдем что-нибудь такое, где людям помощь нужна. Будете там своего рода домовенком Кузей, перестройку затеете, союз какой-нибудь развалите. Это уже по настроению. Я же чувствую, что вас амбиции здесь держат, не добились вы чего-то важного. Но конкретно здесь это не получится, да еще и детей ваших несчастными сделает. Пойдем со мной, а?

Семен Павлович фыркнул, особенно когда я зачем-то про Кузю вспомнил, а вот перестроить что-нибудь ему явно хотелось. Он повернулся ко мне спиной, но не ушел, внимательно осмотрел завод, будто прощаясь. Перекрестил его, а потом по полу (непонятно откуда выскочила, может, из-под верстака) покатилась трость. Настоящая, но один в один, как у фобоса в руках.

Я поднял ее, а вторую руку протянул фобосу. И он ответил — раскрыл старческую мозолистую ладонь и положил на мою.

И пошло поглощение.

Стандартный для меня процесс просмотра ключевых воспоминаний фобоса, передача знаний и навыков. Замелькали картинки — прямо какая-то история всей жизни завода, рассказанная за две минуты.

Чистое поле, первый заложенный камень, по кирпичику выстроившиеся стены, первая телега, инновационные какие-то рессоры, потом карета, радостная малышня, мешающая отцу, сильные натруженные руки с засученными рукавами. Радость от первых денег, груть от проигрыша на каком-то конкурсе в столице. Пот, а иногда и кровь, капающие с натруженных, буквально стертых от работы рук.

Потом интерес, когда из ворот завода выехала первая моторка. Но что-то не задалось, и интерес быстро сменился досадой и разочарованием. А потом и испугом. Испугом перед новыми технологиями, перед выходом из зоны комфорта.

Я принимал все это и практически не фильтруя (хотя что-то все равно оседало — появилось желание, что-нибудь починить или смастерить) перенаправлял в трость. Небольшую, простую, чуть не самим Семеном Павловичем сделанную трость. На рукоятке вырезан и затерт от миллионов прикосновений «логотип» завода, а вдоль ножки надпись: Уварченко С. П.

Когда фобос полностью вселился в трость, она потяжелела и стала теплой. Свет под потолком завода перестал мигать, и даже вода из лопнувшей трубы прекратила течь. Фух, кажется готово!

«…надо было сразу с ним поговорить… а не пугать его этими вашими контролями…» — сурово заметила Харми.

«…не стал бы он слушать…» — отмахнулся Ларс: «…он из наших, там сразу не доходит… но вообще мужик крутой, жаль только труханул, но это от недостатка образования…»

«…может, его тогда не на производство, а в университет?» — спросила египтянка: «…только где же его найти?»

«…в Казани, я сам там учился, между прочим… призраки преподаватели там и так есть, болваны все, правда…» — хихикнул Ларс.

Семен Павлович в обсуждении не участвовал, но при упоминании университета по трости прошла едва заметная дрожь. Которую я расценил как: и хочется и колется. Но хочется все-таки больше.

На всякий случай я предложил еще варианты. От лесопилки до директора женской бани (ну, а вдруг), потом задал прямой вопрос про Казань, и совсем уж финально предложил после учебы вернуться домой и попробовать-таки «подружиться» с моторками. На второе и третье получил подтверждение — трость мягко завибрировала, изображая радостное предвкушение.

Окей, с этим решили — Казань недалеко, обсудим с Гидеоном маршрут и как там говорят? Бешеной собаке не крюк.

Осталось решить вопрос с неустойкой.

Я посмотрел на то, что мы сделали со сборочным цехом. Точнее, с двумя. И как-то стало грустно. И тут трость опять потеплела, что-то ткнулось в руку, призывая ее поднять, а потом и взмахнуть, как волшебной, но, скорее, дирижерской палочкой.