Каменная туша разлетелась в клочья, шрапнелью просвистев по двору и выбив несколько окон. Мда, чисто не получилось — ушки с зубами не растерлись в пыль, а разлетелись маленькими осколками. Певичка завизжала, сбившись с ноты, а пьянчужки, подбадривая себя матом, стали кидаться из окна пустыми бутылками.

Я уже заскочил в подъезд. За ведьмой тянулся такой шлейф поганой ауры, что можно было с закрытыми глазами ее преследовать и Белку не гонять. Но горностай подсказывал не только направление, но и расстояние до цели. Плюс-минус чуть больше половины дома — это если по прямой.

В темноте пнул железную бадью и поскользнулся на каких-то объедках. Поморщился от тухлой вони и забрал обратно свои слова, что можно здесь бродить с закрытыми глазами. Узкая лестничная клетка совмещала в себе общежитие, кухню, столовую, прачечную и мусорную сортировочную станцию в доме эко активистов, ждущих, когда же, наконец, на районе заработает раздельный сбор мусора.

На максимальной скорости, стараясь не вляпаться во что-нибудь или не зацепить, я продрался сквозь загаженный коридор и вломился в серую неприметную дверь, прятавшуюся за тройной занавеской сушившихся под потолком портков. Вломился, споткнулся о порожек и завалился на пол. А когда поднял голову и поднялся сам, в мою сторону уставилось как минимум два десятка столов.

«Вот оказывается, что значит — неловкая пауза…» — задумчиво, даже философски заметил Муха.

«Матвей, предлагаю здесь задержаться. Возвращай Белку, чувствую, сейчас фарт попрет…» — хохотнул Ларс.

Действительно, неудачно получилось. Я окинул взглядом помещение с карточными столами и очень колоритной публикой, теряющейся в табачном дыму. Пара десятков злобных рыл уставилась на меня, выставив оружие. Без паники, без удивления, скорее с раздражением, что мешаю играть. И тишина, будто гомон, звон бокалов и шелест карт — все это разом поставили на паузу.

Я почему-то сразу поверил, что пристрелят и продолжат играть, не обращая внимания на дырявое тело. Улыбнулся и медленно полез за жетоном Ордена, чувствуя, что и пауза, и терпение бандитов заканчивается.

Но как только жетон блеснул в свете лампы, ко мне пропал весь интерес. Звук вернулся — застучали монеты и послышался бубнеж. Ближайший ко мне мужик — пожилой матерый волчара с бычком в зубах кивнул в сторону еще одной дверки. А потом поднял три пальца и один сразу же сложил обратно в кулак.

«Это он до трех считает…» — прошептал Ларс: «…предлагаю валить…»

«Кого? Всех?» — удивился Муха: «…ну, хорошо, мой тогда крайний столик…»

— Не кого, а куда… — я пробурчал себе под нос, выпрямился отряхиваясь и улыбнулся.

Матерый сложил второй палец. Я кивнул ему в ответ, сделал ручкой и стартанул к двери, выбежав в следующий коридор.

Здесь было чище, свободней, хотя и табачный дым вился под потолком и стоял тяжелый запах человеческих тел. Плотный дух мужского пота и женских дешевых духов. Из-за закрытых дверей доносился стон радости. В основном, радости, но кое-где могло показаться, что кого-то пытают.

Там, где дверь была нараспашку, в дверном проеме стояли женщины и кокетливо терлись о косяки. Было много азиаток, которые лапотали что-то заманушное, а некоторые даже пытались ухватить за руки.

Я сбавил скорость, стал вызывать Белку и следить, куда уводит след. Коридор заканчивался тупиком, в котором на стуле похрапывал здоровенный амбал с руками, как у морячка Папая.

«Матвей, здесь мы точно должны задержаться и кого-нибудь завалить. Не я придумал, но истину глаголю — не повезло в карты, повезет в любви…» — с придыханием произнес Ларс и попытался дать моим ногам импульс на разворот к ближайшей девушке.

«Поддерживаю, валим охрану и отпускаем девушек на свободу…» — кивнул Муха, но потом, видимо, Ларс ему объяснил новое значение слова «завалить», и донеслось: «Срамота!»

— А я вот не пойму, я думал, бордели запрещены, чтобы тьму не приманивать. В Белом Яре, например… — я бормотал, дискутируя с фобосами, но не сбавляя ход, пробирался к двери, куда уводил след.

«Что позволено Москве, то не позволено Белому Яру. У нас тут своя атмосфера. Опять же, не я придумал, но истина…» — пришел ответ от одного из моих внутренних голосов.

Нашел нужную дверь, прикрытую, но без замка. Достал пистолет и под сначала недовольное, потом резко положительное кряканье Папая, распахнул дверь.

Большая кровать с балдахином под красным постельным бельем, такого же цвета шторы, возле которого едва тлела маленькая свечка. Вешалка у входа и небольшой столик с зеркалом у стеночки. Вздрогнул, когда увидел зеркало, рука сама дернулась, чтобы выстрелить, но аура была чиста.

Со столика фонили три фигурки — композиция из небольших обезьянок, смешно закрывающими лапками: глаза, рот и уши. Искусная работа — бронзовые пуговки глаз на теле из зеленого мрамора.

Со стороны кровати аура ощущалась сильнее. Внимание притягивал небольшой холм под простыней, повторяющий контуры бездыханного человеческого тела. Я потянул простыню и прикрыл нос рукой, опасаясь трупного запаха. Еще одна азиатка, вероятно, владелица этой комнаты — бледная, худая и обескровленная.

«Не трогай ее, это уже просто оболочка…причем пустая…» — Ларс будто навис у меня над плечом и подтолкнул мимо кровати, к стоящей возле стены стремянке.

В потолке был люк — квадратная почти метровая крышка из досок, сквозь которые пробивался свет. По ощущениям Белка сейчас была на несколько этажей выше, да еще медленно, но верно удалялась. От зверька передался азарт охотника, уверенно идущего по следу.

Я проверил стремянку на устойчивость и полез наверх. Подцепил крышку люка, высунулся, водя по сторонам револьвером. Большое помещение походило на подпольную китайскую фабрику — длинные столы, облепленные женщинами и мужчинами, шьющими и кромсающими меха и прочие тряпки.

На один стол, как на конвейер, попадала чья-то шуба, шла дальше и подвергалась различным махинациям. А с последнего стола выходила уже горка шапок и меховых варежек.

Среди работяг попадались и дети — все со сосредоточенными уставшими лицами, но работа шла бодро и без принуждения. Кто-то даже насвистывал что-то веселенькое. Охранник был, но не лупил всех плеткой, как на галере, а мило щебетал с двумя девушками, устроившими себе перекур.

Решив, что там безопасно, я полез наверх. Высунулся по пояс и уже занес ногу, используя колено, как рычаг, как что-то вцепилось в мой ботинок. Щиколотку сжало каменными тисками, а меня рывком сдернули обратно. Клацнули зубы, подбородок пролетел в опасной близости от края люка, и я рухнул на пол.

Грохнулся, откатился, выхватывая финку и возвращая «задиру», вскочил на ноги, выцеливая противника. Но в комнате никого не было. Только балдахин колыхнулся, и что-то скрипнуло под полом.

«Что за фигня?» — от Мухи пошла теплая волна по всему телу, разминая мышцы и активируя нервные окончания: «Ничего не вижу и не слышу…»

«Да, ты прямо капитан очевидность сегодня… Но, согласен — это макаки!» — прошипел Ларс и поделился со мной силой.

Тяжелая кровать, скрипя ножками по рассохшимся доскам, тронулась с места. Съехала сантиметров на сорок, задрожала и с грохотом перевернулась на стену. Под кроватью сидела обезьянка — одна из тех, что еще недавно составляла композицию на комоде. Каменная рожица улыбалась с таким видом, будто вместо видеть, слышать, говорить демонстрировала мне как минимум средний палец.

Маленькая гадость в размерах не превышающая карманную собачку. Грубые каменные сколы имитировали короткую шерсть, а на маленьких пальчиках блестели совсем не каменные когти, стальным блеском перекликаясь с клыками. Твареныш разинул пасть, крутанулся на пару оборотов и, подпрыгнув, бросился мне в лицо.