Я дождался, пока Белка передаст мне картинку — вид сверху на прекрасно освещенную площадку. Скоординировался, будто управляю собой джойстиком в изометрической аркаде, подхватил ближайшее тело и, выставив его, как щит, рванул на бандита.

Влетел на стол и бросил в одаренного обмякшее, дырявое тело. Выбил оружие и начал месить кулаками, стараясь не промахиваться.

После третьего удара Француз стих, а свет вокруг погас. Лампочки, как настоящие, хлопнули и осыпались черными хлопьями, растаявшими в воздухе. Перед глазами начало проясняться. Баланс тьмы, света и эффекта от зелья ночного зрения начал выравниваться, погружая помещение в приятный полумрак.

Жжение и ощущение песка в глазах отступило, но тут же в затылке вспыхнула новая боль, будто меня оса за ухом ужалила. Я не удержался на ногах и рухнул на стол, рядом с холодеющим Французом.

«Фуу, Матвей! Что у тебя за мысли?» — брезгливо фыркнул Муха: «...это же мерзость, даже хуже, чем стихи профессора…»

«Я, я… Кто-то… Это не мои…» — все путалось, «оса» продолжала жужжать, орудуя жалом, как раскаленным сверлом, пробуривая дыру в моих мыслях.

«А теперь подними револьвер…» — хриплый липкий голос лег поверх жужжания, а моя рука потянулась к лежащему на полу «нагану»: «…давай медленно возьми… молодец… выше, еще выше, поднеси к виску…»

«Слышь, залетный! Это наш мнемоник, и нам халявщики тут не нужны…» — таким злым Муху я еще ни разу не ощущал, столько энергии было в его позыве, что не только у меня в голове чутка прояснилось, и гудение отдалилось на задний план, но и фобосы зашевелились.

«Мелкий хоть в стихах ничего не понимает, но жужжать здесь только ему положено, так что…» — наконец-то очнулся профессор, и моя рука, уже ощутимо давившая на висок, медленно развернула револьвер. На этом не остановилась и пошла дальше, разворачивая меня в сторону барной стойки, распрямилась и прицелилась в темный угол: «…Белка, покажи его…»

В голове все еще гудело, все ощущения сжались, будто мозг пытается зажмуриться, и в темноте, как двадцать пятый кадр, промелькнуло несколько картинок. За стойкой, у самого края сидел полуголый лысый мужик — тот самый Гапон. Он был в трансе — подергивал головой, приложив пальцы к вискам. По сжатым гармошкой морщинам на лбу, переваливаясь, текли крупные капли пота.

Рука еще чуть сдвинулась, опуская мушку «нагана» ниже и правее. Зафиксировалась на темном сучке, выделяющимся на светлых досках, и замерла. Я потянул спусковой крючок и выстрелил. Дождался гулкого стука, упавшего тела и только тогда выбросил револьвер.

Фуух!

Отпустило — волна свежего морозного воздуха пробежала по всему телу. Просквозила по дыркам в ватнике и взобралась по позвоночнику охлаждая не только тело, но и мозг.

Скрипнула дверь, впустив вторую волну холода и давая понять, что это не внутреннее чувство, а реальные впечатления. Что-то металлическое звякнуло об пол и раздался крик Банши:

— Матвей, держись! Мы заходим! Светляк пошел…

— Банши, ну все-таки капец! Ты, если опаздываешь, так хоть сначала спрашивай, что там за дверью, — я снял повязку с глаз, лечебный компресс, который мне сделала блондинка вместо извинений.

Проморгался, наконец-то, наслаждаясь теплыми ночными оттенками. В камине потрескивали дрова, над стойкой горела лампа, и несколько свечей стояло на столах. А вот Банши рядом не было. Она сидела за одним из столов, обнимала плачущую девушку и шептала ей что-то успокаивающее.

Трактирщик — чуть сгорбленный, помятый мужик с огромным синяком на половину лица и совершенно бессмысленным взглядом, бродил по залу и собирал мусор. Как заведенная кукла, он, явно, все еще был в шоковом состоянии. Как и его жена, чей истеричный хохот, сменяемый слезами, раздавался из дверей кухни.

Горбушка с миской сухарей в руках сидел у окошка и следил за улицей. При делах был только Рыжий — стаскивал трупы к заднему входу, а потом выкидывал их на улицу, предварительно обшманав. Поэтому и не жаловался.

— Проснулся, соня? — ко мне подошла Банши. — Ну, прости. Нас там прижали в сугробе, пока то, да се. А у тебя здесь тишина. Я и поторопилась малясь, вместе со светляком еще и сонную кинула. Я больше так не буду, честно.

— Ладно, проехали, — я махнул рукой, ни разу не веря в ее честность. — Долго я спал?

— Часа два. — Банши достала небольшие карманные часы, такие где обычно в крышке есть какая-нибудь памятная фотография, и отвернулась от меня. — Ничего важного не проспал, не боись.

— А девушка как? — я кивнул в сторону девчонки, пытавшуюся увести отца куда-то к лестнице.

— Нормально, ничего совсем уж страшного не успело произойти. Больше за родителей переживает и за людей с лесопилки.

— А там что?

— Ничего хорошего, — Банши провела пальцем по горлу, — всех завалили. У меня в отличие от тебя, хотя бы пленный один на улице остался. Я с ним покумекала, ждали они здесь пахана своего. Беглого из «Белой тишанки», типа со дня на день заявиться должны.

— И что? Мы тоже теперь ждем?

— Ясен пень. Точнее, хотелось бы. За беглых одаренных награда самая крупная, а этот подонок знатный, у него тройной пожизненный. Мокрицей кличут, и как ты понимаешь, не за любовь к водным процедурам, — хмыкнула Банши и выставила указательный палец вверх. — Но! Ты завалил их маячок, так что не факт, что дойдут до нас. Здесь такие места, что награда может медведям достаться.

— Нам связь нужна, нам в город надо.

— Не спорю, но в ночь все равно не поедем. Переночуем, может, и повезет, выйдут на нас.

— Ты сейчас вот это все серьезно? Прям повезет?

— Ну а что? Я зря пол леса заминировала? — недовольно скривилась Банши, махнула на меня рукой и пошла на улицу, — Пойду над моторками еще поколдую, а ты можешь и дальше дрыхнуть. Без тебя справлюсь и награду всю себе заберу, на ЧОП делить не стану.

Я бы и рад был еще поспать. За два часа только порезы затянулись, а так часов восемь бы еще похрапеть, но сон ушел. Вероятно, к Горбушке, потому что я первый раз не слышал уже привычного хруста.

Я нашел свой «винчестер», зарядил и пошел с ревизией по трактиру. Повезет или нет — вопрос философский. Особенно кому и в чем. Жизнь — она штука такая, сейчас заплутают беглые и не к нам, а на монастырь выйдут. Ладно, может и правда повезет.

Я изучал трактир с другой стороны — до этого нам нужен был штурм, теперь наоборот. Окон немного, ставни крепкие, чутка если усилить, то почти форт получится. Оружия полно — Рыжий все собрал и аккуратно разложил на столе. Можно из каждого окна по три ствола высунуть, пусть там думают, что нас здесь пара десятков набилась.

Я, собственно, так и сделал. Отнес по ружью к каждому окну, закрыл ставни, а к некоторым еще и столы перевернутые придвинул. Складывал два к одному. Пара стволов разного калибра у стеночки, один в пространственный карман про запас. Рыжий косился, но молчал — он итак еле передвигался, а куртка топорщилась так, будто у него к каждому ребру по кобуре приделано.

На улице пару раз чихнула моторка, не желавшая заводится на морозе. Побурчала немного, споря с Банши, но все же подхватилась. Проехала мимо окна и впритирку встала за соседним зданием, так чтобы ее было видно только с той стороны, откуда мы пришли изначально.

Через пару секунд в трактир ворвалась перевозбужденная Банши и с ходу стала раздавать команды.

— Эй, Сухарик, или как там тебя, подъем! Кажись, фортануло! Едут родимые! — банши сжала кулаки и потрясла ими, будто суперприз выиграла. — Матвей, к моторке за углом не подпускайте их — это наша. К остальным, наоборот, гоните, там гостинцы для дорогих, очень дорогих гостей! Я наверх, прикрывай.