Ближе к концу платформы, практически над пикапом, «тело» призрачного поезда сужалось, желеобразная масса загустела, превратившись почти в двухметровую цельную костяную пластину. А там уже расширялось обратно.

«Черепушка пошла…» — предположил Муха.

«Скорее наружный затылочный выступ, а вот там дальше… это если он лежит, вытянув морду, то это глотка…» — начал умничать Ларс, но Муха его перебил.

«Так, я так и сказал — черепушка, и надо этот найти, мужжичок — вона я его вижу, где клопяра в янтаре застыл! Туда и шарахнуть, чтоб глаза аж на жопу последнего вагона натянулись!»

Клопяра под потолком действительно застыл ровно над «буханкой». Черно-коричневый паразит застрявший под «кожей» желеобразной шкуры поезда. С потолка, продолжением лап клопа к «уазику» тянулись красные отростки. Целая сеть, похожая на корневище дерева, расширялась, пуская все новые отростки, скребла по крыше и обступала со всех сторон, затягивая в пучок.

Я заметил Захара, откинувшегося в отключке на водительском сидении. Голова запрокинута, а сквозь паутину трещин на лобовом не понять, жив ли еще. Но аура теплится, дрожит, теряет свет, но подрагивает в такт сердечному ритму. На пассажирском сиденье застыл призрак незнакомой мне старушки. Не божий одуванчик, а видно, что дама с характером, пусть и близка к обмороку, но в глазах блестят молнии.

Дед как-то почувствовал меня! «Буханка» разродилась звуками — загудел клаксон и двигатель пошел на перегазовку, а по кузову побежали искорки молнии. Даже Захар встрепенулся, как после удара кардиостимулятором. А потом его стало мотать по салону, когда «буханка» натужно задергалась, раскачиваясь и пытаясь вырваться из цепей. Как минимум одно колесо уже было свободно, но остальные пока еще держались.

«Господа, давайте разберемся…» — такого недовольно-обиженного тона у Ларса я еще не слышал: «На каком основании моя дама сердца в руках этого дикаря?»

«Ларс, даже в моем мире, у кого тачка, тот девчонку и катает…» — аура старушки сливалась с моторкой, как у «жителя» душелова. Удивительно, но если Олеся в бабушку пошла, то свой собственный генератор молний нам пригодится. «Не отвлекайся, сейчас будем клопа давить!»

Я сосредоточился, быстро прогнав перед глазами сценарий того, что хочу сделать. Послал сигналы фобосам — проверка системы на готовность.

Первый шаг — размахнуться и метнуть финку в клопа.

Сделано.

Нож пробил «холодец», перебив по пути парочку отростков, и застрял, не достав до паразита.

Второй шаг — сдвоенная атака Ларса и Мухи — протащить финку, вскрыв и прорезав щель, достаточную для закладки бонбоньерки.

Сделано.

Рукоятка финки дрожала, норовила выскочить, а стенки «холодца» практически моментально стягивались обратно.

Третий шаг — запалить фитиль и заложить бомбу. Поддать броску импульса и энергии смачного Мухиного апперкота.

И не дожидаясь результата, срочный выход на сцену мэйна.

Грубая сила — много грубой силы: сдвинуть пикап с платформы, дать место «буханке» хоть чуть-чуть свалить в сторону от взрыва, и порвать цепь, удерживающую «уазик».

Почувствовав свободу, дед рванул. Кокон вокруг «уазика» затрещал, жгуты натянулись и стали лопаться. Я рухнул на платформу, едва разминувшись с бампером. Послышался удар — «буханка» опять забуксовала, спихивая пикап с платформы.

И прежде чем тень «буханки» накрыла меня с головой, увидел, что посылка дошла — жестяная коробка, погрузившись вглубь «холодца», затягивалась внутрь, а неровный шов зарастал.

Последний этап — мэйн собрал весь снег вокруг, докуда смог дотянуться. Белый, грязный, черный — без разницы, все, что не вымел ветер с рельсов, все, что, наоборот, намел между нами и призрачным поездом. Собрал все — сжал в ледяную корку и накрыл «буханку» неровным куполом.

А теперь молиться, чтоб… Мляяять!

«…здануло, шо пиз…» — словно сквозь вату в оглушенной голове донеслись обрывки вопля, вроде бы Ларса. Голос точно его, но лексикон скорее Мухин.

«…Опять чуть себя не подорвали. Матвей, Ларс тебя плохому учит, не нужны нам такие исследования и эксперименты…» — это уже Муха и тоже в не своей манере.

Но раз говорят, пусть и попутали что-то, значит, мы живы. Голова гудит — как от взрыва, так и от удара о «буханку» — подбросило меня знатно. Вокруг что-то мокрое и горячее, я сам мокрый и горячий, но это не кровь, а снег плавится. Вот уж, действительно, между нами тает лед…

Шумит мотор «буханки» и стучат по доскам капли, а где-то на заднем плане трещит огонь и звенят отголоски бьющихся в агонии деймосов.

Я перевернулся на спину и выполз из-под машины. Взглянул на потолок и радостно выдохнул, глядя на кусочек голубого неба. Мороз и солнце, день чудесный!

Вот только «буханке» было плохо. Краска облупилась, вся в каких-то серых разводах, крыша вдавлена, а стекла хрустят под ногами. Захар живой, стонет только и трет кровь из сломанного о приборную панель носа.

От Гордея пришла теплая волна — смесь радости и бодрого азарта, подкрепленное кокетливой улыбкой его новой соседки. Дед явно был доволен тем, что мы устроили.

Клоп испарился. Вместо него трехметровая дыра с запекшимися краями. Отростки, которыми раньше была опутана «буханка», валялись на платформе засохшими полосками, напомнившими сушеного кальмара из пакетика. Черепушку фобосу мы подпортили — часть, которая в теории должна была быть челюстью, перекосилась. «Зубы» на месте, но прикус уже не тот — я бы там даже пролезть смог.

А выше, в районе лба, темные уплотнения — будто туда сбежали и сгустились там выжившие зародыши монстров. Общее ощущение, что стенки стали тоньше, но до полной победы еще далеко.

Неожиданно поезд-призрак вздрогнул. Я почувствовал толчок, будто вагоны, трогаясь, начали подталкивать друг друга. Послышался гул, будто невидимый кочегар начал подбрасывать угля в топку, и фобос тронулся.

Впереди, в щели перекошенной челюсти, появилось радужное свечение, открываемого разрыва. Зеркальный овал размером с баскетбольный мяч, начал расти, расширяясь во все стороны.

Платформа с «буханкой» осталась на месте, а над головой медленно поползло нутро фобоса. Я узнал повара и еще несколько стражников. Бледные тени с перекошенным в жуткой гримасе лицом.

Понимал, что их уже не спасти, но все равно бросился к «буханке». рыбкой заскочил в салон через разбитое лобовое, столкнулся с Захаром, но в целом без проблем втиснулся и пробрался по разбросанным вещам в кузов. Нашел красивый, почти антикварный, серебряный бидончик. Ээх, год можно было бы огневики заправлять.

Выпрыгнул из машины и побежал догонять, набирающий скорость поезд. Тяжелый бег, словно во сне — бежишь, тянешься, а с места толком и не сдвинулся. В воздухе опять появилась взвесь из серых хлопьев, опадающих с боков раненого фобоса.

«Поднажмем, мужики…» — я тянул чуть ли не последние силы из фобосов, даже Белка подключилась, забравшись мне на плечо и покусывая меня за ухо.

«Я все равно не понимаю, что она нашла в этом неотесанном мужлане… тоже мне новость — у него есть моторка…»

«Ларс, едрить твою налево, твою бы энергию, да в правильное русло!» — выдохнул Муха, вложив в наш рывок последние силы.

Я прыгнул в сторону, ухватился за край дырки от взрыва, подтянулся и вывалился из поезда за пределы фобоса. Скатился с насыпи, подскочил и погнал к разрыву. С ног будто пудовые гири спали. Первый же вдох свежего морозного воздуха прочистил легкие, голову и зарядил свежими силами. Мокрая одежда моментально промерзла, сковывая движения, но по сравнению с тем, что было внутри фобоса — это была ерунда.

Уж не знаю, ограничение скорости у поезда была перед въездом, или рваная шкура не позволяла разгоняться, но двигался он не быстрее километров пятнадцать в час не больше. А у меня на свежем воздухе не просто второе дыхание открылось, а первое в принципе заработало!