– Для моего народа Ночь – священное время отдыха и покоя, поэтому запрещено ругаться и воевать в тёмное время суток. Огонь – священная стихия, и она не должна быть осквернена грехом. На кострах мы сжигаем мертвецов, веря, что таким способом освобождается душа, и если она желает, то сможет отправиться на перерождение.

– Вы верите, что смерть – не конец?

– Именно. Наши предки в этом убедились.

Моя семья тоже верила в перерождение, но я всё равно скептически поднял бровь после непоколебимого заявления вождя.

– Однажды умер всеми уважаемый жрец. Его тело, как и подобает, возложили на костёр, дабы сжечь. Как только плоть и кости сгорели, огонь неожиданно прекратил дымить. Душа жреца слилась с тем бездымным пламенем, и он вернулся неведомым существом. В качестве награды за праведную жизнь и благородные поступки Огонь подарил жрецу тело могущественного джинна. И узнали тогда люди, что джиннов существует в разы больше. Называют они себя дэвами и скрыто от людских глаз живут в песках, в скалах и в озерах оазисов. Среди этих существ были как добрые, так и злые, одни несли благо и помогали заплутавшим, другие же обманывали и даже убивали. И всё же жизнь существовала в равновесии. Это были прекрасные времена, когда мой народ был един в вере и одинаково почитал как Огонь, так и Ночь. Первый раскол произошёл из-за осквернения священной стихии.

Мой взгляд всё так же был направлен на сады, но я более не видел ни рабочих, ни гранатовых деревьев, ни неба. Я смотрел куда-то сквозь горизонт и не заметил, как задержал дыхание, боясь пропустить хоть слово из легенды.

– Однажды двое людей нарушили правило не ссориться во время священного времени покоя Ночи, но стало хуже, когда ссора переросла в драку, а драка – в убийство, – хмуро продолжал Яран. – Один умер от руки другого, виновник испугался содеянного и бросил тело в ближайший костёр, осквернив не только Ночь, но и священный Огонь. Чтобы отомстить своему обидчику, разгневанный убитый вернулся гулем – обожжённым огнём мертвецом.

– Гули правда существуют?

– Наши легенды гласят, что да, но сам я греха не совершал и с подобными существами не встречался, – признался Яран. – После осквернения обеих стихий мой народ начал постепенно делиться на тех, кто отдаёт предпочтение Ночи, и тех, кто восхваляет пламенных существ, считая, что Ночь прекратила нести покой, став временем, скрывающим грехи от чужих глаз. Последователи Огня принялись называть себя огнепоклонниками. И так мой единый народ разделился на племена, а пропасть в вере разрослась. Падение Звезды полностью разрушило единство. Те, кто и до этого отдавал предпочтение Ночи, ужаснулись разрушениям, которые принесло жидкое пламя из вулкана, и вовсе прекратили видеть в огненной стихии что-то священное. При падении Звезды количество почитателей Огня сильно сократилось. Они погибли, потому что не бежали из своих городов, думая, что раз поклоняются Огню и чтят его, то лава их не тронет.

Я поморщился, не желая представлять такую жуткую и глупую смерть, но воображение само рисовало картины.

– Количество почитателей Ночи, наоборот, выросло с появлением людей с Даром Тьмы. Огнепоклонники разделились во мнениях. Одни решили, что стихия их предала, а Ночь истинна, раз даровала способности смертным. Другие же посчитали носителей Дара Тьмы грязными, теми, на ком остался отпечаток сумрака трёхлетней Долгой Ночи, которую огнепоклонники проклинали. В итоге оставшиеся приверженцы Огня сбились в единое племя и начали нападать на носителей Дара Тьмы, считая их опасными и обвиняя в сокрытии света священного Огня в своём мраке. Этих еретиков мы стали называть Падшими, ибо они пали на самое дно в своей глупости и сами же нарушили баланс. Ещё люди зовут их падальщиками, так как они часто прикрываются верой, а на деле мародёрствуют и грабят. Поэтому Аара с Дастаном разукрашивают лица и притворяются одними из них, чтобы легче было сбить с толку противника. Хоть я не одобряю действия дочери, но Аара умеет перемещаться, и сажать её под замок – дело бесполезное, – невесело усмехнулся Яран. – Поэтому я попросил хотя бы Дастана всегда быть рядом и пригля…

Он запнулся и закашлялся, но, когда я решил постучать ему по спине, Яран приподнял руку, безмолвно убеждая, что всё хорошо. Кашель быстро ушёл, и вождь промокнул губы платком.

– Значит, ты поклоняешься Ночи? – уточнил я.

– Да, как и все в Паргаде. Но такое определение не отражает полностью наших идей. Падшие превозносят Огонь, считая его видимым ликом Всевышнего, а Ночь по их новому вероучению была не более чем тьмой без искры света. Мы же, последователи Ночи, верим в баланс, мы не отрицаем святости Огня, но и не превозносим его перед Ночью, считая, что без тьмы свет губителен. Как и без света губительна непроглядная тьма.

– Где ваша армия? Почему она не разберётся с Падшими?

Яран поднялся на ноги, взмахом руки призывая следовать за ним. Он привёл меня в одну из смотровых башен. Я привык к невысоким двухэтажным зданиям Астары, поэтому, когда выглянул наружу с узкого балкона, у меня на мгновение закружилась голова. В самом дворце пять этажей, башня же поднималась выше. Ощутив дурноту, я решил не гадать и не спрашивать о точной высоте. Позабыть о неприятных ощущениях в желудке мне помогли раскинувшийся внизу прекрасный вид и голос Ярана.

– Взгляни на Паргаду, её поля с посевами и сады. Почти все имеющиеся войска я отправил на защиту города и урожая. – Вождь указал на посты воинов, на далёкие патрули среди барханов. – Во дворце мы тоже держим стражу, но очень мало. Имеющуюся у нас армию даже сложно назвать таковой. Качественно обученных солдат не больше пяти сотен, и все они рассредоточены, чтобы защищать границы Паргады и нескольких других городов. Я уже упоминал, что не являюсь единоличным монархом, хотя все ждут от меня этого. Я начал с малого – поселился с дочерью во дворце, чтобы восстановить его, ведь это наследие моего народа. Пока я лишь примеряю на себя роль правителя, не уверенный, справлюсь ли с задачей.

Вождь упёрся руками в каменные перила и взирал на город. Стены вокруг дворца были полуразрушены, и их тоже медленно, но восстанавливали.

– После раскола веры мой единый народ разделился на пять племён. Однако мы все жили слишком близко и понимали, что междоусобицы нас погубят. Так был создан Совет Пяти. Пятеро вождей управляли территорией, поделив её и сдерживая войны. Они также выступали в качестве судей, если происходил разлад между людьми из разных племён. Мой род – Калануа – всегда был в этом Совете, место передавалось от отца к сыну столетиями. При падении Звезды два племени огнепоклонников, тех, кто решил не бежать, полностью исчезли. Ещё двое вождей погибли при… Чёрной Зиме? – Попробовав новое для него название, Яран вопросительно посмотрел на меня, и я одобрительно кивнул, подсказав, что он верно использовал понятие. – Я – единственный выживший из Совета Пяти. И именно я решил переформировать структуру, решив, что в Совете нужно больше людей. К себе в помощь я отобрал шестерых представителей из оставшихся трёх кланов. Вероятно, именно эти действия и привели к тому, что все смотрят на меня как на подходящего кандидата в монархи.

– Есть другие причины, почему они хотят видеть тебя на троне?

– Да, легенда, – улыбнулся он. – Ходит миф о том, что родоначальник моей семьи вступил в связь с джинном и у них родилось дитя. Поэтому меня и мою родню уважают не только последователи Ночи, но даже огнепоклонники. Считают, что в венах Калануа есть капля священного Огня. И это бесполезно отрицать, потому что магия в нашей крови действительно есть, – заговорщически бросил Яран и зашагал вниз по лестнице.

Мне хотелось расспросить вождя подробнее, но обрушившийся поток информации уже оказался большим, я боялся потерять нить разговора и решил уточнить в другой раз. Мы спустились на первый этаж, Яран провёл меня через коридоры, чтобы показать зал, где происходили заседания Совета.

– Вы поступили правильно, – заговорил я, обдумав услышанное насчёт малочисленной армии. – В Астаре и на севере все достойные правители также сделали упор на восстановление земледелия, ведение хозяйства, выращивание скота да добычу ископаемых. Поэтому не было особых проблем, помимо варварских банд, в которые сбились мечтающие о лёгкой наживе. Но мой отец часто повторял, что, как только желудки будут полны, люди вспомнят о жажде культуры, праздников и, конечно же, власти.