И, конечно же, по возвращении немедленно сложить с себя все полномочия командира отряда. Вот так...

– Шеверт, иди, сядь, – Андоли заботливо взяла под локоть, усадила на одетое в моховую шубу бревно, – ну, пожалуйста, не молчи... Можно... я возьму это?

Худые пальчики коснулись книги, но Шеверт, вместо того, чтобы смириться и отдать ее, только сильнее прижал к себе.

– Да он же не в себе! – Миль в сердцах выругался, – тьфу, это все яд... еще до Кар-Холома его не дотащим...

– Воды мне дайте, – попросил Шеверт.

Теперь... ему уже в самом деле было нехорошо.

Сердце то сжималось и замирало, то начинало гнать кровь с неожиданной силой, а перед глазами прыгали алые мячики.

– Ну наконец-то мы заговорили! – зло прошипел Хитрец, – Андоли, напои его. Да отбери ты у него эту безделицу!

– Не отдает, – пожала плечами элеана, – пусть держит, раз ему так хочется.

– Да он чуть к Покровителям из-за этой дрянной книжонки не отправился!

Они молчали, пока Шеверт торопливо глотал воду.

И, пока над маленьким лагерем сгустилась тишина, он пытался понять... В конце концов, осмыслить случившееся.

А произошло вот что: командир отряда умудрился пренебречь опасностью из-за какой-то старой книжки, и это сильно походило на помешательство. – «Или на действие упыриного яда?»

Все-таки упырь был старый, наверняка много отравы нагулял в топях. Вот вам и результат: из-за ерундовой царапины чуть не стал обедом болотной твари...

Шеверт оттолкнул воду и оглядел свою не очень дружную, но все же команду. Топотун угрюмо сидел на бревне и подбрасывал в костер ветки. Миль стоял, уперев руки в бока, и молча хмурился. Андоли – та просто вертелась рядом, преданно заглядывая в глаза.

– Сказочник, – устало поинтересовался Хитрец, – ты хоть осознаешь, что едва не стал упыриным обедом?

Шеверт кивнул и вымученно улыбнулся.

– Спасибо... Что успели, ребята.

– Да уж, всегда пожалуйста, – голос Миля чуть потеплел, – снимай куртку, посмотрим, как тебя разукрасил болотный гад.

Андоли вдруг хлопнула себя по лбу.

– Ой, какая же я дура!

– Ты думаешь поразить нас этой новостью?

– Не язви, Миль, – тонкие руки элеаны порхали над мешком, – я совершенно забыла, что брала с собой противоядие... Вот, Шеверт, глотни.

– Но прижигание это не отменяет, – Хитрец, похоже, обрадовался.

А Шеверт вцепился в округлый бок фляжки, с наслаждением вдыхая знакомый уже горький запах отвара. Эльда, милая Эльда... Она знала, как бороться с напастью под названием упыри, и чем могла, помогала своему народу.

Он, не морщась, отхлебнул зелья. Затем еще. И еще. Долой заразу из крови! Останется только прижечь рану, чтобы не прихватить какой гадости в топях – и все, все...

– Ну-у, ты нам оставь, – Андоли со смешком отобрала фляжку.

Их пальцы на мгновение соприкоснулись, и Шеверт подумал, что руки у элеаны ну просто ледяные на ощупь.

– Да ты горишь, – нахмурилась она, сдувая упавшую на глаза надоедливую прядь, – ничего, теперь уже не страшно.

А в аметистовых глазах мелькнул теплый огонек – который тут же исчез, как только Андоли повернулась к Хитрецу.

– Готовь железо, Топотун, – скомандовал Миль, – сейчас и покончим с отравой. Нам, в конце концов, еще топать и топать.

Шеверт только поежился, мысленно величая себя слабаком и недоумком. Неживое лицо утонувшего ийлура все еще стояло перед глазами, а за ним – толпились жрецы серкт, и воины серкт, и сама Царица, вся в белом, точно золотая куколка...

«Отец-покровитель, не видеть бы всего этого», – он крепко зажмурился, стараясь изгнать призраков прошлого. Зубы выстукивали дробь, руки тряслись как в лихорадке.

– Подержи его, Топотун, – донесся уверенный голос Хитреца, – и ты, Андоли, тоже.

...К утру Шеверту стало только хуже, несмотря на все принятые меры. Он привалился спиной к корявому стволику ели и судорожно кутался в плащ, а когда открывал глаза – все вокруг казалось блеклым и расплывчатым, как будто моросящий дождь смывал в топь и деревья, и небо, и самого Шеверта. Именно поэтому отряд не двинулся с места. Топотун с Андоли ушли за хворостом, а Миль остался сидеть рядом, что-то рисуя прутиком на мокрой земле.

Шеверт поймал себя на том, что продолжает прижимать к боку найденную книгу легенд. Это, конечно, было сумасшествием – но ему казалось, что от маленькой и ко всему прочему грязной книжонки исходит спокойное, благодатное тепло...

Кэльчу закрыл глаза: от созерцания смываемого дождем пейзажа начинала кружиться голова, а желудок мигом скукоживался печеным яблоком, грозя выплеснуть наружу то немногое, что в нем оставалось.

– Миль, – тихо позвал Шеверт, даже не надеясь быть услышанным. Однако Хитрец услышал и молча пересел ближе.

– Что, совсем плохо?

В голосе кэльчу Шеверту послышалась усмешка, он даже приоткрыл глаза и взглянул на кружащегося и оплывающего восковой свечой Хитреца – но тот, похоже, был абсолютно серьезен.

– Осталось сходить туда... в последний раз,  – тихо сказал Шеверт, – чтобы все закончилось. Я хочу, чтобы ты повел наших. Не я, а ты.

– Не мели чепухи, – в тон ему прошептал Хитрец, – придешь в чувство и будешь как новенький. В конце концов, никто лучше тебя не знает Лабиринта...

– Ты не понял, – Шеверт качнул головой, отчего весь мир опасно накренился, – я тоже пойду, я ведь... не отказываюсь. Но после вчерашнего я уже себе не доверяю... Сам не знаю, это было как наваждение.

– Наваждение из-за упыриного яда, – добродушно поправил Хитрец, – успокойся ты, ради Покровителей!

Шеверт хмыкнул. Конечно, хотелось все свалить на действие отравы, но... Он крепче прижал к себе теплый замшевый переплет. Только сумасшедший бросится спасать книгу из грязи перед лицом такой опасности. И, разумеется, только сумасшедший будет хвататься за книжку как утопающий за соломинку. Шеверт так и не решил до сих пор – кто, собственно, не в себе: то ли он сам медленно и неуклонно сползал в яму безумия, то ли... то ли книжонка попалась особая, с секретом.

– Обещай, что поведешь наших в Лабиринт, – попросил кэльчу.

– Хорошо, поведу, – покорно согласился Миль, понимая, что сейчас спорить с Шевертом бесполезно, – а ты отдыхай, отдыхай... Может быть, хоть к вечеру двинемся дальше.

Шеверт вновь прикрыл глаза и начал проваливаться в неспокойную дрему. И снова, как раньше, воспоминания возвращали его к началу, которое для Шеверта началось с кромешной темноты в подземелье Царицы.

Там... он был совершенно один. Голова раскалывалась от острой пульсирующей боли, на затылке огнем горела шишка, и – никаких воспоминаний о том, что было раньше.

В подземелье, где не видно ничего, даже собственных рук, холод казался особенно пронзительным, почти живым существом, отнимающим саму жизнь. И там, среди ватной тишины, Шеверт впервые услышал старческий дребезжащий голос, который обещал скорое освобождение.

"Хе-хе, Сказочник, скоро все начнется..."

Шеверт вскинулся и тут же, не рассчитав собственных сил, свалился в мокрую траву.

– Нет, ну вы только посмотрите! – над ним склонился Миль, – Чего ты дергаешься? Еще есть время, поспи.

– Что начнется?!! – Шеверт вцепился в скользкий от моросящего дождя воротник кэльчу, – что ты имел в виду, Хитрец?

На незмеримо короткий миг лицо Миля окаменело, темные глазки впились в Шеверта словно пиявки...

– Андоли, нам бы еще твоего зелья, – устало объявил Хитрец, – давай сюда флягу.

– Что начнется? что? Это ведь ты?.. – и Шеверт вдруг осекся.

Скрипучее «хе-хе», старческий голос в сознании – они просто не могли принадлежать Милю. Так что...

– Приснилось, – помертвевшими губами выговорил Шеверт, – прости, Миль.

– Да ничего, – тот пожал плечами и резким движением высвободил ворот из хватки Шеверта.

– Погано как все получается, а? – Топотун хмуро качал большой головой, – Сказочник, ты идти-то сможешь?