– Сегодня я не такой, как вчера? – ухмыльнулся я.
– Ага! – сказал Витька. – Точняк! Каждый день, час, минуту наше внутреннее состояние меняется. Олесь умиротворенный и Олесь гневный – это две разные личности.
– Да ну на фиг, – рявкнул я, – сколько еще во мне личностей?
– На одну меньше, – сказала Ива. – С некоторых пор.
Витька сморщил нос.
– Я не об этом. А об относительности самого понятия “личность”. Личность, наше “я” – это динамический процесс, а не неизменная субстанция.
– Все это безумно интересно, – сказал я, – но какая мне от этого польза?
– Польза в том, что отныне ты будешь действовать грамотно. Олесь миролюбивый не будет бороться с Олесем гневным, закономерно проигрывать ему и сожалеть потом. С твоей гневной ипостасью должна бороться твоя же гневная ипостась и никто иной.
Я попытался вспомнить, что чувствовал, когда разбивал башку Админа. Бешеная, лютая ярость, настоящее безумие без тормозов, моральных запретов, мыслей о будущем и последствиях...
Я сорвал травинку и поковырял в зубах, чтобы скрыть дискомфорт.
– Предлагаешь тушить пожар огнем?
– Такая практика тоже применяется – и в пожаротушении, и психопрактиках.
Я поглядел на Витьку и сдержал язвительную подначку. Пацан был абсолютно уверен в себе и том, о чем вещает. И его уверенность передавалась мне, заражала меня против воли, от Витьки словно волны энергии шли.
– Бороться с гневом нужно в момент гнева, – вдохновенно вещал Витька. – А для этого научиться очень тонко воспринимать ощущения в теле. Гнев – это тоже не субстанция, а динамический процесс, который имеет начало, середину и конец. И состоит он из компонентов. Один компонент – ментальный, другой – эмоциональный, третий – тактильный. Обычно на уровне тактильности гнев ощущается, как жар, тепло, покалывание...
– Скорее, адова печка, – вставил я.
– Поэтому некоторые восточные религии приравнивают состояние гнева к пребыванию в огненных адах.
– Четкое сравнение!
– Каждый вечер ты должен как минимум полчаса медитировать на ощущения в теле. Особенно на ощущения жара, тепла или холода – то есть на элемент огня.
– И сколько мне медитировать, чтобы перестать психовать?
– Зависит от твоей кармы. Если все запущено, то долго.
– Ну, это неинтересно!
– Никто не обещал легких путей, – сказал Витька. – Тебе, Олесь, психотренинг прямо-таки показан. Или ты обретешь контроль над гневом, или он – над тобой. И если ты проиграешь гневу, однажды сделаешь то, о чем будешь жалеть всю жизнь...
Последнюю фразу он произнес медленно, тягуче, низким, грубым и чужим голосом. В наступающих сумерках его взгляд показался мне отчужденным, обращенным внутрь себя.
Я привстал.
– Витька?
Мой магический радар, третье око, чутье – все это молчало. Я не чуял ничего постороннего и враждебного.
Витька молчал, глядя прямо перед собой. И побледнел.
Ива смотрела на него, не меняя позы и вообще не шевелясь, но я понимал, что она готова взорваться множеством действий в любое мгновение.
– У него снова видения, – сказал я Иве, хотя та и так это знала не хуже меня.
И правда: спустя пару секунд Витька очнулся, захлопал ресницами, потер лоб.
– Что ты видел? – спросил я.
– А?
– Трупы, кровища и знамя с пятизубым Знаком?
– И это тоже, – рассеянно сказал Витька. – Я видел войну... Все Поганое поле в огне... Северный ветер столкнется с южной тьмой...
– Что за поэзия? Витька, а поконкретнее?
Но в отличие от предыдущих случаев с видениями Витька никак не выходил из ступора.
– Руки в крови, – бормотал он. – Смерть всюду... Северный ветер...
– Ты про северян на драккарах? – догадался я.
Витька наконец взглянул на меня.
– Это разведотряд... Будут еще легионы...
– Чего им надо?
– Они ищут, – начал Витька, но осекся. Лицо его окончательно прояснилось, взгляд стал осмысленным. – Блин, мысль потерялась!.. Только что один инсайт за другим следовал, прямо откровение за откровением, и вдруг – раз! И все. Пусто.
Он зажмурился, напрягся, но ничего не вышло. Я его понимал, как ни странно. Это как пытаться снова увидеть вчерашний сон.
– Не напрягайся, – посоветовал я. – Расслабься. Ляжем, пожалуй, спать, завтра рано вставать.
***
Световая гирлянда у нас была, но не было бесконечной батареи, поэтому я ограничился ведьмиными мешочками и собственным недоустановленным Знаком Вечной Сиберии. Я пока не представлял, как он действует на погань, но надеялся на его эффективность.
Перед сном пытался релаксировать по методу Витьки – на стихию огня, – но мысли путались, а потом я уснул как убитый. Ива осталась сторожить – сон ей не требовался.
Глубокой ночью я один раз встал по малой нужде. В бархатном звездном небе светила почти полная луна. Заросли на берегах в ее свете были пятнами черноты, а вода в реке загадочно мерцала. Ива куда-то пропала, но вскоре я ее увидел в реке, молча стоявшую по пояс в воде спиной ко мне, обнаженную. Пышные волосы падали на спину, и она смахивала на сказочную мафку-утопленницу.
“Изучает свое новое тело и новые ощущения”, – подумал я, любуясь изгибами тонкой талии, переходящими в очертания крутых бедер.
Я немного нашумел, но Ива не обернулась, и это меня насторожило. Не отключилась она, часом? Хорош сторож!
– Ива? – негромко позвал я.
– Да, Олесь? – тут же отозвалась умбот.
Но голос раздался откуда-то сзади. Я резко обернулся, автоматически потянувшись к “гришану” на поясе. Увидел Иву, приближающуюся со стороны пригорка, одетую в комбинезон и футболку.
Я снова посмотрел на мафку в реке – она никуда не исчезла. Обернувшись на нас, улыбнулась широко. Глаза у нее были как черные дыры в черепе, а от лица будто отвалились куски, и в отверстиях зияла чернота. Мафка была похожа на Киру – и не похожа.
Я уже встречал это существо. Или другое, из того же племени Пустых.
– Вот черт! – вырвалось у меня. – Ива! Борис где-то рядом!
Я напряг третье око до предела, но никого живого не почуял. Даже саму Иву воспринимал не как чувствующее существо, а часть пейзажа. Ни Бориса, ни его безликого дружка поблизости не было, если верить моему чутью.
– Еще встретимся, ведун, – долетел до меня бесплотный голос мафки.
И она растворилась в лунном свете.
– Ты слышала? – спросил я Иву.
– Что?
– Ее голос!
– Нет.
– Значит, телепатическая передача... Чего этим тварям от меня надо?
– Что она сказала?
Ива была не по-человечески спокойна, и я тоже малость успокоился. Чего психовать-то? Мы в Поганом поле, здесь и не такое случается.
– “Еще встретимся, ведун”, – повторил я. – Что бы это значило?
– Это может ничего не значить, – сказала Ива. – Согласно Кирсанову, а у нас нет причин ему не верить, Пустые – одна из девяти бессознательных форм существования Единого наряду с Уродами, Лего и так далее. А из этого следует, что Пустые – твари бессмысленные и неразумные. Как и Уроды.
– Бессмысленные и неразумные твари умеют разговаривать?
– Попугаи и некоторые виды ворон тоже умеют разговаривать. Кроме того, твой разум мог интерпретировать пси-передачу по-своему, придав ей подобие осмысленных слов.
Я задумался.
– Ладно, хрен с этими Пустыми. Пойду спать. Если что, зови.
– Не волнуйся, – улыбнулась Ива. – Я буду на пригорке – оттуда далеко видно. Я не пропущу опасности.
Я улыбнулся ей в ответ. Улыбка вышла кисловатой. Забравшись в палатку, я лег, поворочался и вскоре снова уснул.
***
Выехали мы очень рано, как и планировали. Еще не совсем рассвело, небо на востоке окрасилось розовым, а на севере громоздилась гигантская гряда грозовых туч. Оттуда поддувало влажным и прохладным воздухом, посверкивали молнии.
Ничего хорошего это не предвещало. Грозы в Поганом поле сильные и продолжительные.
Я постарался выжать из вездехода все, что только можно. Дорога улучшилась, начали встречаться навеки брошенные автомобили, и вскоре над горизонтом поднялись небоскребы заброшенного Князьграда-1.