– На что похоже? – не понял Витька.

– Есть такие религиозные фанатики, – пояснил я. – То есть были... То есть, их племя-то и сейчас где-то живет, наверное. Поклоняются луне и верят, что луна – это богиня о двух лицах: светлом и темном.

– Битеизм, – сказал эрудированный Витька. – Вера в двух богов – хорошего и плохого. Что-то вроде персонифицированных Инь и Ян. Типа зороастризма. А при чем тут Вечная Сиберия? Здесь же в богов вроде не верят?

– Не верят. И магии у них нет. Но Знак является предметом священного поклонения. Что странно.

– Значит, магия есть, – заключил Витька легко. – Просто о ней не знают. Точнее, знают – но не все. Магическая конспирология.

Он остановился, огляделся, пригладил волосы. В коридор попадало маловато света, но достаточно, чтобы понять: снаружи день, клонящийся к закату. Причем пасмурный. Витька выразительно мотнул головой в тот конец коридора, откуда мы выбрались, приподнял вопросительно брови. Дескать, они нас по-прежнему слышат?

– Не слышат, – сказал я. – Рядом никого. Но говори потише.

– Уверен?

– Мое чутье еще не подводило.

– Называй его аджна.

– Чего?

– Твое чутье. Это же как третье око. Аджна на санскрите. Вот здесь, где индусы точку рисуют.

– Предлагаешь мне тоже нарисовать такую? – фыркнул я. – Чем тебе слово “чутье” не нравится?

– Звучит по-звериному. Вот у собаки чутье. Или медведя. Ты когда о чутье говоришь, я тебя представляю ползающим по земле и принюхивающимся к каждой какашке.

– Спасибо. Ладно, буду называть его третьим оком.

– Короче, – сказал Витька. – Ты им веришь?

– Предлагаешь бросить бомбу здесь и валить?

– Как вариант.

– А как мы тетю найдем?

– С помощью твоего третьего ока.

– Не уверен, что оно разглядит тетю на каторге.

– Значит, все-таки взрываем квест-башню?

– Да. Мне она тоже неприятна. Эта башня промывает мозги всем сиберийцам, в том числе и моей тете. И знакомым из Посада.

Витька кивнул.

– Ладно, взорвем, – сказал он таким тоном, словно речь шла о чем-то маловажном и несущественном. – Мне тоже это кажется правильным. И нуары нас не кинут... Простые они, бесхитростные.

Мы дошли до входной двери – она была заколочена, но через окно сбоку явно часто лазали. Деревянная рама легко вылезла из проема, мы забрались на затоптанный подоконник, оттуда – на пожарную лестницу. Крыльцо оказалось высоким, окна располагались от земли высоковато. Мы спустились без приключений и очутились в тесном проулке меж двух бетонных зданий.

“Наше” здание имело шесть этажей, соседнее (кажется, жилое) – восемь. Вдоль стен тянулись балконы из арматуры, соединенные металлическими лесенками. Между зданиями висели взлохмаченные пучки старых проводов.

В очень холодном климате строить подобные внешние галерки и лесенки невозможно, но я напомнил себе, что в этом мире климат намного мягче. Переулок напомнил трущобы Нью-Йорка – Большое Яблоко как раз таки находится у океана, и в нем не бывает слишком холодных зим. Поэтому там много таких вот выходов с этажей на внешние лестницы.

Если верить мультикам про Человека-Паука.

В распахнутых окнах слышались голоса и звуки музыки, издали доносился шум автомобилей. Шум был не такой интенсивный, как в Скучном мире.

С серого неба сыпал мелкий дождик, от него намок и потемнел выщербленный асфальт в этом безлюдном переулке.

Мы двинулись направо, как и посоветовали нам нуары. Оттуда вышли на небольшую мощеную улицу, зажатую между высокими зданиями. Кое-где валялся мусор – какие-то бумажки и стеклянные бутылки.

Все эти сомнительные красоты удивляли. Это совсем не футуристический Князьград-1, а что-то старинное, забытое, из советских фильмов. Ни рекламы. Ни неона. Ни шумных, пыльных, вонючих проспектов, забитых людьми и транспортом. На улице, кроме нас, вообще не было живых существ – за исключением черной кошки, умывающейся в уголке.

Пока шли по улице в полном молчании, стараясь не вертеть башкой, нам несколько раз попадались вывески магазинов в олдфажном стиле: открытые деревянные двери под простыми навесами, крыльцо из двух ступенек, цветы в вазах на перилах. Надписи магазинов гласили: “Хлеб”, “Молочная кухня”, “Овощи и фрукты” – и прочее в том же духе. Никаких вам иностранных слов, имен и непонятных словосочетаний. Что продается, то и написано на вывеске – причем написано краской, с помощью трафарета, без подсветок и разных изысков.

– Первый Князьград строили россы по заказу Детинца, – наклонившись к Витьке, прошептал я. – А на этот ресурсов, видно, не хватило. Справлялись своими силами.

Несмотря на полное отсутствие высоких технологий (вместо движущегося тротуара – грязноватая брусчатка), дома были добротные, построенные на века. Собственно, судя по внешнему виду, построили большинство домов именно век назад. А то и раньше.

Дождик то усиливался, то полностью затихал. Темнело быстро, и на стенах и столбах зажглись фонари – самые на вид обычные, с лампами накаливания. Один раз мимо пробежала, не глядя по сторонам, женщина в простом платье под зонтом с авоськой в руке. Еще по дороге попалась пара ребятишек – они посмотрели на меня, потом на Витьку, но чрезмерного любопытства не проявили. Значит, выглядим мы как надо, из толпы не выделяемся.

В конце улицы, где виднелась освещенная площадь, на балконах второго этажа громко переговаривались два старичка.

– ...да я бы на месте Детинца повысил пенсионный возраст до девяноста! – говорил один. Ему самому было хорошо за семьдесят, худой, желчный, интеллигентного вида.

– Так не доживем же! – усмехался второй, более корпулентный.

– А зачем доживать? Разве смысл жизни в том, чтобы дожить до пенсии? Это философия дармоеда и лентяя! Смысл в труде – честном и достойном. Пенсию вовсе надо отменить!

– Ну это ты загнул, Алексей Тимофеевич! Мы ж стареем, не можем трудиться наравне с молодыми! Для государства это вред.

– Тем, кто не может, надо больничный брать, вот и все. До конца болезни или жизни. Учредить комиссию, которая будет определять, способен человек трудиться дальше или нет. А тех, кто симулирует болезнь, строго наказывать. О лодырстве только нуарные деграданты мечтают. Им лишь бы, как крысам, в своих сырых подземельях сидеть да еду у нас воровать.

Голоса затихли вдали, а мы вышли на площадь. Впечатления она не производила: обычная площадь. Широкая, обрамленная пяти- и девятиэтажными зданиями (и это центр столицы!). Мощеная брусчаткой, затертой тысячами и миллионами ног. Зато впечатляла квест-башня, что возвышалась на другом конце площади. Залитая электрическими огнями, огромная, она пронзала хмурые вечерние небеса, а далеко-далеко наверху – приходилось сильно задирать голову, чтобы посмотреть на это чудо, – красным недреманным оком горел могучий прожектор.

Башня была повыше Останкинской, но пониже Бурдж Халифа. Хотя я могу ошибаться. В любом случае, она создавала впечатление чего-то могущественного, нерушимого, вечного...

Кстати, над входным порталом, в который свободно закатился бы Боинг 747 и еще место для трех БелАЗов хватило бы, торжественно сиял золотой Знак Вечной Сиберии. Опять-таки широкие порталы, которые не закрываются круглый год, строить можно только в теплом климате.

И все эти огроменные пространства со стопроцентной гарантией отпугнут людей с агорафобией.

– Интересно, какие комплексы у того, кто это строил? – задумчиво произнес Витька.

– Да известно, какие. Мания величия и крохотный писюн.

Витька захрюкал, стараясь подавить смех. “Шрека” он, конечно, смотрел, но шуточка из мультика все равно его сильно рассмешила. А тру-сиберийцу никак нельзя смеяться или даже лыбиться перед этакой красотой.

Народа на площади гуляло много – если сравнивать с пустынными улицами. Неиссякающий поток тянулся в портал и из него – посетителей квест-башни было много, несмотря на погоду и позднее время. Это радовало, легко затеряться в толпе.

При виде этой махины я усомнился в том, что бомба что-то изменит. Это ж как слону дробина! Потом вспомнил, как нуары рекомендовали поместить бомбу прямо под прожектором на самом верху. Наверное, там уязвимое место рядом с квест-излучателем. Разрушать-то всю башню смысла нет...