— Что, не узнаете модель? — раздался голос из темноты.

— Не знаю, зачем вы делали вид, что спите, — заметил Картазаев. — А потом еще пытались подкрасться. Вы же знали, меня трудно обмануть.

— Хотел проверить, — насмешливо произнес Манатов, подходя и оказываясь в полосе света. — Ну и что вы на все это скажете? Вы тоже заметили, что город другой?

— Я чувствую себя не в своей тарелке. И речь совсем не о том, что в настоящем городе все фигурки движутся. Я думаю, что если б сейчас все и пришло в движение, все равно мы чувствовали бы себя лишними.

— Вы наблюдательны, это профессиональное. Здесь действительно все не такое, каким должно быть. Этот эффект в институте мы называли эффектом чужого гостя. Мы здесь чужаки. Такими же чужаками мы были бы, если бы перенеслись в родной город, только скажем, в пятидесятые года. Другие прически, юбки колоколами, какие-то мелочи на улицах, вроде автоматов с газировкой по три копейки за стакан. Вы помните эти монеты, Владимир Петрович, три копейки тысяча девятьсот шестьдесят первого года выпуска, с гербом СССР вместо орла?

— Вы считаете, что мы в прошлом?

— Значит, вы еще не поняли. Мы в будущем. Правда, в недалеком. Я думаю, где-то лет на двадцать вперед.

— Но зачем это Кукулькану?

— Нам не понять его целей. Он все же Бог. Предположить можем. Я считаю, что он растет, он крепнет, готовясь к встрече Неназываемых. А для этого ему нужно время. Вот он и украл у вечности пару десятков лет. Меня настораживает другое. Наблюдается темпоральный перекос. Местами город сохранился в нашем времени, местами "убежал вперед". Это еще одна причина, по которой нам нельзя здесь задерживаться. При пуске времени город буквально разорвет по местам границ с различными темпоральными потоками.

— Неужели Диего настолько глуп, что не видит угрожающей ему смертельной опасности?

— Кукулькан использует его, и выбросит как сломанную куклу подобно многим, которых он убил. Да и шут с ним. Наша задача найти его раньше Кукулькана и выпытать, как он собирался вернуться. Пойдемте спать, полковник.

— У вас унитарные потребности, профессор. Вы даже не хотите узнать будущее?

Взгляд собеседника Картазаеву опять не понравился. Было в нем что-то от обиженного ребенка, скрывающего от взрослых тайну своей обиды. Какая-то недосказанность и одновременно затравленность.

— Не хочу. Тем более свое. Счастье человека в том и состоит, чтобы не знать, когда ему придет конец. А вы хотите засесть в архивах, что-нибудь там наковырять о своем времени и доложить наверх? Это даже не смешно. С другой стороны это будет непорядочно для современников. Получается, что для них не останется никаких сюрпризов.

— Даже если речь идет о катастрофах?

— Тем более о них. Вы не находите, что подобные вещи тоже нужны? Например, для сохранения заданной численности в районе. Или для устранения некоторых наиболее одиозных личностей. Вот, например, исполнитель роли супермена разбился, упав с коня. Думаете, это случайность? Но ведь супермены после этого не появлялись на экранах, хоть, например "челюстей" уже нашлепали добрый десяток. Почему? Потому что человеку суперменово не подходит. Не по Сеньке шапка. Человек по определению не должен замахиваться на божественное. Не положено ему. Можно сказать и по иному, не разрешено и опасно. Это прерогатива Бога.

— Вы фаталист.

— А вы нет? Даю слово, что вы просчитываете свои ходы до самого последнего хода, да шаха и мата. У вас же все ваши действия на лице написаны, как бы вы не хитрили. Вы же патриот до мозга костей. Вы же каждый свой поступок соизмеряете, по крайней мере, с президентским. Будто от вас зависит судьба страны.

— А вы разве не такой?

— Вы думаете, я говорил только о вас? У вас нет успокоительной таблетки, а то теперь я не засну.

— В этом ваше отличие. Я засну как убитый.

— Не произносите здесь подобных слов. Хоть этот город со спящей энергетикой, но он слышит слова, в которых заключена отрицательная энергия. Плохое слово притягивает плохие дела, здесь это выражено в еще более яркой форме.

— А вы действительно, профессор, а не астролог?

Манатов махнул рукой, и они вернулись. Картазаев понял лишь одно, спорить с этим человеком бесполезно. Надо закончить, по крайней мере, два института как он, сойти с ума, а потом уже можно будет говорить на равных.

После побега Листунова у Диего вырвалась странная фраза:

— Теперь он будет одноглазым.

Чтобы обезопасить себя от новых побегов, он связал пленникам ноги проволокой на длину, позволяющей делать лишь короткий шаг, и повел свой отряд искать схроны, что сделали в городе его сподручные.

Пара тайников оказались пустыми, зато в третьем Диего нашел, что искал. Завернутый в промасленную тряпку, в щели недостроенного фундамента на Повстанческой улице лежал автомат АКМ. Довольный Диего повесил его на шею.

Фуражку с черепом на высокой тулье натянул глубже, скрывая больной глаз.

— Чего застыли, швайн? Двигайтесь!

Ночь застала их в парке.

— Куда мы идем, Диего? — забеспокоилась Тома.

Отвесив пощечину, он мстительно произнес:

— Называй меня Вайстар, швайн!

Но остановиться все же пришлось. Не было видно ни зги. Они все время натыкались на препятствия. Казалось, они сами вырастают у них прямо перед носом. Пару раз приложившись, Диего махнул рукой и дал команду на отдых.

Расположились на скамейках. Диего связал пленникам еще и руки и привязал к лавке. Сам лег на соседнюю, положив АКМ под голову. Несмотря на усталость, пленникам не спалось, и Тамара решила спросить то, что ее давно мучило:

— Ты говорил Аркашке, что бывал здесь. Это правда? Если тебе это не приятно, можешь не отвечать.

— Это было давно, — пожал в темноте плечами Артур. — Мне кажется, что это было не со мной.

— Как ты сюда попал?

— Я родился в рыбацком поселке. Отец погиб в море, едва я родился. Сколько себя помню, мать всегда грезила вырваться из пропахшего рыбой мирка. Она запоем читала книжки о возвышенном и меня приучила. Это меня, в конце концов, и сгубило. Я любил изъясняться красивыми книжными словами. Мог девчонке сказать: "Приятно было с вами познакомиться", — он усмехнулся. — А они меня же дурачком первыми и стали считать. Лупили по-черному. Нравы у нас были как в зоопарке. У слабых отнимали не только еду, но и саму возможность радоваться. Любили скопом издеваться. Я в море стал бежать от этого. Наш рыбацкий поселок на деле являлся зоной строгого режима с ее повадками и жаргоном. Это я уже потом понял, когда в настоящую угодил.

— За что?

— Долгий разговор. Я ведь в замершем мире шесть лет прожил, а когда вернулся, документов никаких. Объяснить толком, где находился, не мог. А в ментовке настоящие асы по выбиванию признаний работают, вот они на меня несколько висяков и повесили, а я все подписал.

— Ты все-таки не объяснил, как ты здесь оказался.

— Однажды в море мы нашли странный корабль. Иностранный. Колумбия назывался.

— Ужас, — прошептала Тома, начиная прозревать.

— Почему ужас? Он стал моим спасением, — не согласился Артур. — Там оказалась научная лаборатория. Радиоустановка находилась в рабочем состоянии, и на ней бился маячок вызова. Я трубку снял. Говоривший сказал, что его имя Кукулькан и предложил мне пожить у него, а за это обещал сделать так, что больше никто не сможет обижать меня, потому что я смогу читать мысли.

— А как он тебя называл: Андрейкой или уже Артуром?

— Андрейкой меня только мама да друг называли. Не представляю, как они там. Если выберемся, надо будет навестить.

— Бедный Андрейка, Кукулькан тебя обманул. Знание чужих мыслей еще никого не сделало счастливым.

— Он и не обещал сделать меня счастливым. Он обещал мне защиту.

— А почему ты вернулся?

— Это странная история. Когда я уже смог читать в чужих головах, я попытался прочесть мысли моего незримого благодетеля. И то, что я там увидел, подтолкнуло меня к бегству.