И тут Диего засуетился. Его спутники уже в Лубаантуне, а он все еще здесь. Он должен быть первым!

Наложив жгут, торопясь, сделал укол, точно его могли поймать строгие преподаватели в престижном Мясном колледже, где учились дети избранных людей города, и где каждый третий был наркоман.

Уже под властью наркотического дурмана Гектор с подручным понесли его в кирху.

Полет внутри нефритового гроба соединил всех четверых. Временами им казалось, что они есть одно общее вопящее тело, у которого четыре пары ног и рук. Это было дико больно, соединяться в несоединимое. Бог словно гневался на них и старался показательно наказать, чтоб другим было неповадно.

В полете внутри ревущей трубы со стенами из голубого со всполохами огня Диего опять стал Димой Вырезовым. Ему было восемнадцать лет, и он в одних кальсонах, которые даже в институте заставлял носить его отец Виктор Анатольевич, начальник отдела импортных поставок Алгинского порта, стоял на балконе. Зубы его стучали. Зима выдалась студеная, пар вырываясь изо рта, делал седыми волосы. Каменный пол балкона жег ноги сильнее кипятка.

Мать, всю жизнь прожившая испуганной серой мышкой при властном отце, скукожилась в кресле. Ее порывом было помочь спасти чадо, но страх прочно удерживал на месте, парализуя, лишая воли. Дмитрий подпрыгивал на месте, попеременно меняя ногу. И уже была мыслишка, не сигануть ли вниз, с пятнадцатого этажа. Но он слишком хорошо знал, что не сделает этого. Он отомстит. Отомстит всем, в первую очередь матери. Он убьет ее первой.

С треском отдираемого замерзшего утеплителя растворилась дверь смежного балкона, показывая лицо дворничихи, подавашей ему знак, чтобы он перелазил к ней. Ибо не первый раз строгий папашка выгонял его на балкон. Но была одна причина, по которой Дмитрий ни разу не воспользовался приглашением. Вот и сейчас эта причина в лице шестнадцатилетней дочки дворничихи, маячила у матери за спиной.

Дмитрий остро почувствовал, что стоит прилюдно почти голый, в старых отцовых кальсонах с болтающимися завязками и оттопыренными пуговицами на ширинке, одна из которых висит на одной нитке. Но это была не самое дно его унижения. Открылась дверь, и Виктор Анатольевич громогласно вещует:

— Это позор! Я застал своего недостойного сына за просмотром так называемого фильма про любовь этого скандально известного режиссера Тинто Мандрасса. Как ты мог смотреть эти ужасные фильмы про любовь? И самое отвратительное, — тут Виктор Анатольевич взял паузу, словно хороший артист. — Самое страшное: у него была эрекция!

От этих слов Дима Вырезов закричал, трансформируясь и превращаясь в Диего.

Он сам, Аркашка Листунов и Артур возлежали на песке у моря. Чуть поодаль, некрасиво разбросав ноги, расположилась Тамара.

Диего ругнулся вполголоса. Он ненавидел женщин. Было время, когда он страдал из-за того, что они не обращают на него внимания, а если обращают, то лишь для того, чтобы рассмотреть его врожденное уродство. Долгими вечерами он стоял у зеркала, закрыв парализованную половину лица ладонью и представляя, каким он мог бы быть.

Нечего было и мечтать, что кто-нибудь полюбил его, но долгое время это было его идеей фикс. И закончилась она, как и следовало ожидать, полным фиаско, навсегда отучившим его от вредной привычки мечтать. В старших классах он увлекся девушкой, которая, как ему показалось, стала оказывать ему знаки внимания. В ней не было ничего особенного. Не красавица, глаза как у мышки, он так и называл ее "Мышкой".

Ребята трепались много, говорили, что она трахается со всеми подряд, но Диего было все равно, он был рад, что хоть кто-то посмотрел на него. Растущий организм требовал своего, ему нужна была женщина. Диего пошел бы к проституткам на Столичном проспекте, но очень боялся своего отца. Виктор Анатольевич, душка на работе, был настоящим сатрапом дома. Он вел себя так, словно считал сына бесполым, и таковым тот должен был оставаться до конца жизни. Отец рьяно следил за его моральной чистотой, словно чужой человек, приставленный для надзора сторонним контролирующим органом.

Он всегда знал, где сын находится в настоящий момент. Если это была не библиотека или на худой конец концертный зал консерватории, то Диего должен был находиться дома и точка. Никаких возражений не принималось.

Не имея возможности встречаться в другом месте, Диего привел Мышку домой. Столько лет прошло, а перед глазами до сих пор стоит испуганное лицо матери, как будто он привел домой дикую волчицу. Уже потом он понял, чего боялась мать, скорее всего, зная тяжелый характер мужа, она предчувствовала, что ничего хорошего из этой затеи не получится.

Материнское чутье не обмануло, хотя по началу Виктор Анатольевич отнесся к спутнице Диего вполне благожелательно. Он был не похож на самого себя. Весь вечер вел благочинные беседы, даже пытался шутить. Шутить…

Все было настолько благопристойно, что он даже вызвал личного водителя, чтобы отвезти девушку домой. Фамилия водителя была Кучеров. Неприятная личность. Прыщавый, насквозь пропитавшийся запахом несвежего белья, грязь под желтыми прокуренными ногтями. Диего до сих пор вздрагивает, когда вспоминает, с каким грохотом распахнулась дверь от папкиного удара. Виктор Анатольевич влетает в комнату сына с криком:

— А ну вставай, сучье племя!

Он хватает сына за шкирку, другой рукой берет за ворот мать и так словно двух пойманных воришек тащит на лестницу. А там, в подъезде, Кучеров уже сношает Мышку стоя. Его Мышку. При виде появившихся свидетелей он глумливо ухмыляется, но занятия не прерывает. Пот струится по его лицу с бессмысленно вытаращенными глазами и тягучей струйкой слюны в уголке рта. Голый он вонял еще сильнее.

Виктор Анатольевич бегал вокруг с торжествующим лицом. Точно такое же у него было на запуске нового портового оборудования, когда его показывали по телевидению.

— Давай, поднажми, уплочено! — подначивает он.

Наконец Кучеров шумно кончает и, напоследок одобрительно хлопнув девушку по ягодицам, удовлетворенно отлипает от нее. Но Виктор Антальевич не успокаивается. Не стесняясь жены, пригибает Мышку, и начинает мочиться. У Диего до сих пор перед глазами нелепая сцена. Мышка спускается по лестнице, а отец с расстегнутыми штанами бежит за ней. Выглядывающие на шумок соседи торопливо исчезают в своих норках. А Виктор Анатольевич ликующе кричит:

— Всего двадцать долларов, Дима! Ты знаешь, как выбирать себе подружек. Это вдвое дешевле, чем на Столичном проспекте!

От этого торжествующего крика Дима Вырезов окончательно превратился в Диего. В психологическом плане что-то сломалось в нем при виде шумно дышащего самца, сделавшего свое дело. Он даже не мог смотреть на себя голого. А женщин стал ненавидеть.

Он выкрал у папеньки тысячу баксов, и тот же Кучеров за эти деньги вывез Мышку на яхте в море, после чего связал ей руки и ноги и утопил словно котенка.

— Только как ее связал, поимел девчонку, — хохотнул он. — Все равно ведь добру пропасть.

Он любил потом рассказывать, как несколько раз одевал ей на шею камень, но просыпающаяся раз за разом похоть заставляла камень снимать, и он продолжал насиловать девушку на мокрой палубе.

Так получилось, что Кучеров стал последним любовником Мышки и ее убийцей. Но у Диего ничего не шевельнулось внутри. Ему стало все равно. Он даже сделал Кучерова своим водителем, когда ушел в банду к Ржавому. Между ними установилась незримые отношения, непонятные ему самому. При виде Кучерова Диего испытывал дикую смесь ненависти и одновременно необъяснимого удовлетворения и даже удовольствия, поднимавшегося с низа живота и греющего душу неким дьявольским теплом. Перед глазами возникала сцена животного спаривания на яхте рядом с погребальным камнем, в такие моменты Диего боготворил своего шофера.

С каким наслаждением он отдавал женщин Черепу! Изворотливые твари, они верили, что смогут его обмануть и вернуться живыми. Они хотели жить любой ценой. Какое убожество. Женщины готовы на все, лишь бы уцелеть. В такие моменты он всегда вспоминал Мышку.