— Часы у тебя чьи? — строго спросил я, планы Паши на «минутку славы» сразу обломав.

— Какие? — он растерялся, потом понял о чем речь, руку с часами поднял и мне показал. — Эти что ли?

— Эти что ли, — подтвердил я.

— Иван Сергеевич, так они мои, — заверил Ануфриев, как могло показаться, даже немного удивившись вопросу. — Чьи еще?

— Я тебе сейчас дам Иван Сергеевич, с кого ты котлы на стадионе снял, зараза такая? — пошел в атаку я.

— Да не с кого Иван Сергеевич… — изумился пацана, как будто бы даже искренне.

— Брешешь же, по глазам вижу, что брешешь! Только мне лапшу на уши тебе повесить не удастся.

— Да ничего я не бреху… пфу ты, брешу, чего вы ко мне прикопались на ровном месте? — Паша начал заводиться в ответ, он вообще такой, что с половины оборота запуск.

— Ты мне давай тут обороты тормози, что произошло? Почему Оксане Вадимовне менты из Москвы звонят и говорят, что Ануфриев разбоем занялся?! А?!

— Без понятия почему звонят, я что менты! — отрезал он.

Я медленно вдохнул воздух, успокаиваясь. Оксана Вадимовна наоборот глубоко выдохнула, как-то разочарованно — не понимала, что со всем этим теперь делать следует. Пашка в содеянном не признается, в отказ идет, менты звонят по рабочему номеру, вот и непонятно что к чему. Понимая, что обстановка крайне напряжена, Паша попытался ее разрядить, по своему попытался, конечно, но все же.

— Я вам слово давал, Иван Сергеевич, что ничем таким заниматься на футболе не буду. Или я по вашему черт какой закатушный, чтобы слово не держать? — пробубнил он.

— По моему, ты молодой пацан, которому шанс жизнь обустроить выпал, а ты как раз черти чем занимаешься и на свой шанс хочешь начхать. Забыл, что у тебя условка?

— Ни у кого ничего не забирал, часы мои, от пахана остались на память, единственная память, — пояснил Ануфриев. — Иногда я их ношу, да! Короче, бред какой-то, а вы взрослый дядя и ментам в их разводы верите.

Понятно, что Пашка начнет выкручиваться, ужом вертеться, так примерно этого я и ожидал. Не знаю уж, кто черт, а кто не черт, но часы на руке пацана довольно старые, вида нетоварного, ремешок вон вовсе затерт. Ценности никакой они не представляют, и снимать их с кого-то — логики вообще нет, если ты с головой дружишь. Однако я помнил, что всякая логика отсутствовала и в том, что Ануфриев директора интерната избил. Но избил же. А у меня по отношению к людям кредит доверия есть, и свой кредит Паша исчерпал еще в первый же день пребывания в лагере. Сейчас базово в его слова я не верю. К тому же есть такие полные идиоты, которые в магазине крадут палку колбасы, а потом за неё садятся на пять лет. Ануфриев такой же идиот походу — ради старых потертых «Командирских» часов готов в тюрьму садиться.

— Павлик, как же так, ну как ты мог… я же тебя умоляла, я тебя просила, ты Елене Анатольевне обещал, что не будешь такими делами заниматься, — начала заламывать руки Оксана Вадимовна.

Вообще, как выясняется эмоционально нестабильная дама эта директриса.

— Иван Сергеевич, да я здоровьем своим клянусь, что не забирал часы! — продолжил отнекиваться Ануфриев. — Спросите у кого угодно из пацанов, не знаю у Пупса спросите, она подтвердит, что у меня это часы давно. Просто их не вытаскивал в «Колоске», лежали себе и лежали.

Допустим. Я кивнул, к директрисе повернулся.

— Оксана Вадимовна, что вам в милиции еще сказали?

— Сказали, что к нам наряд выехал и что Ануфриева никуда нельзя выпускать до тех пор, пока милиция не приедет и во всем не разберется… — она вдруг рукой рот зажала, глаза изумленно выпучила. — Ой, а мне ведь сказали, что это не надо говорить, а я сказала.

— Мы то никому не скажем, Оксана Вадимовна, не переживайте, — подбодрил директрису я. — Могила мы, да Паша?

— Да это просто какое-то галимое кидалово, Иван Сергеевич! — Паша понял, чем все это пахнет и напрягся пуще прежнего, с ноги на ногу переступил — беспокоится, как ситуация сложится.

— Иди ка ты сюда, дорогой, — я пальцем его ближе к себе поманил.

Бывало такое и в прежней жизни, в лихие 90-е годы — нет-нет, а на кривую дорожку кто-то из игроков свернет, криминалом займется. Там же бабки обещают, жизнь сладкую. Я то особенно такие «сворачивания» на своей шкуре прочувствовал, правда в 2023 году, когда с собственным воспитанником в гаражах повстречался, поэтому ученый… ну было и было, прошло. А так да, приходилось не раз в отдел ездить, отмазывать молодежь у следаков пороги кабинетов околачивать. Способы разные имелись, чтобы оступившегося пацана на путь истинный направить, с минимальным ущербом для психики. Тут главное чтобы все по справедливости решалось, без исключений. Если Ануфриев действительно часы не брал (а он и здоровьем клянется, и слово пацана дает), то его защитить от ментов надо любыми способами. Но вот если наоборот, и выяснится, что он брешет, то наказывать надо и жестко, чтобы на всю жизнь запомнилось. Ментам, конечно, по первой пацана сдавать не стоит в любом случае. Да я и не собирался, но выяснить правду — хотел, это в подобных вопросах первостепенно.

Потому, когда Пашка подошел, я крепко взял его за грудки и, глядя в глаза, спросил прямо.

— Часы чьи?

— Мои, слово пацана даю, Иван Сергеевич.

— Ты их снимал с кого-то? — знаю я эту молодежь с их «было ваше, стало наше», поэтому лучше уточнить, может он у кого котлы отжал, и теперь считает, что они ему принадлежат.

— Нет, не снимал. Да когда бы я снимал!

— Понятно, сейчас значит снимай.

— Зачем?

— Снимай молча.

Ануфриев спорить не стал, часы с запястья снял, мне отдал. И вовремя, в этот момент к воротам «Колоска» подъехал ментовской бобик. Натужно крякнула сирена — открывай сова, медведь пришел. Оксана Вадимовна, белая как приведение, запричитала:

— Что же теперь будет, сюда приехали…

Ну вот и разберёмся, что будет теперь. Я пошёл к воротам в лагерь, открывать — ментов пускать. Часы Паши в карман к себе положил.

Пока мы с Ануфриевым и Оксаной Вадимовной языком чесали, пацаны на футбольном поле продолжали играть, на нас особого внимания никто не обращал. Но теперь, когда у ворот «Колоска» крякнула ментовская серена, парни на поле мигом всполошились. Играть сразу перестали.

— Менты…

— Шухер…

И горе футболистов с футбольного поля как ветром сдуло. Понятия не имею, сработал ли у них рефлекс, чтобы вот так реагировать на появление стражей правопорядка, но когда я пошёл открывать ворота, чтобы пустить бобик, детдомовцев как след простыл. Даже про сигарет молодежь сразу забыла.

Ануфриев тоже попытался тихой сапой свалить, но я его — хвать и за локоток придержал.

— Паша, если за тобой правда, то бояться нечего, — заверил я. — Правда же за тобой.

— Иван Сергеевич, да ментов раза волнует правда? Прав не прав, им лишь бы такого как я за решетку упереть Я нежелательный элемент общества, — выдал Паша.

— Доверься и язык за зубами держи?

— Хорошо…

Ануфриев доверился, будь иначе и он бы легко свалил. Разные у нас весовые категории, не смог бы я его удержать при всем желании. Оксана Вадимовна, которая по цвету лица стала теперь напоминать постельное белье не первой свежести, пошла вслед за нами.

— Иван Сергеевич, вы же с ними поговорите? — зашептала директриса.

— Поговорю обязательно, вы только не лезьте.

— Да чего же мне лезть, я что по вашему дура…

Я не ответил, а ворота открыл ворота. Показал жестом ментам, что они могут заезжать, хотя мое приглашение им особо не требовалось. В бобике сидел совсем молодой сержантик, за рулем. На пассажирском сиденье сидел ещё один — этот одет в гражданское, видимо опер. Судя по настрою и их рожам, ждать ничего хорошего не приходилось.

Бобик заехал, вернее медленно закатился на территорию пионерского лагеря, остановился, сержантик мотор заглушил. Дверь с пассажирской стороны открылась и опер вышел наружу, держа в руках черную папку. Следом вышел сержант. Если сержант возрастом был немногим старше самого Ануфриева, то вот опер был в летах.