Он хотел уже повернуть назад, но теплые стены дома манили его - ничего не изменится, если он все же поговорит с волхвом. Во всяком случае, Невзор подскажет ему, что теперь делать, если сам не захочет взять крусталь.

Волхв открыл дверь, когда Лешек поднялся на крыльцо, и брови его удивленно поползли вверх:

- Лешек? Ты? Как ты тут оказался? А где Охто?

- Охто… - начал Лешек и осекся: он не мог произнести этого вслух. Будто вместе с его словами что-то исчезнет безвозвратно, словно он перережет какую-то невидимую нить, связывающую явь со сказкой, и эта сказка перестанет существовать.

- Проходи, проходи, раздевайся, ты, небось, замерз.

Лешек кивнул и шагнул внутрь: в доме волхва ничего не изменилось. Вот за этим столом когда-то сидел колдун, что-то доказывая Невзору, вот у этой печки Лешек грелся, слушая их разговоры, - все осталось прежним. И боль снова накатила на него, безысходная, нестерпимая. Он опустился на скамью у печки, стащив с головы малахай.

- Так что, расскажешь ты мне или нет, что случилось? Почему ты приехал один? - Невзор помог ему снять полушубок и поставил самовар.

- Охто… он больше не приедет, - смог выговорить Лешек, - Охто… он… его нет в живых.

Невзор медленно сел на стул и закрыл лицо руками, низко опустив голову. Он долго сидел молча, а потом поднял глаза - в них Лешек увидел странную, отрешенную твердость, уверенность. Словно волхв думал о чем-то, а потом сделал выбор и перестал сомневаться.

- Расскажи мне, как это случилось, - тихо сказал он.

Лешек отчаянно покачал головой. Нет. Никогда он не сможет выговорить этого, облечь в слова страшные воспоминания, которые, словно острые лезвия, резали сердце на кусочки.

- Я не смогу… Я… я не смогу, - выдохнул он.

- Сожгли? - коротко и зло спросил Невзор.

Лешек кивнул и почувствовал спазм в горле - такой тяжелый, что пришлось взяться за шею руками, словно стараясь освободиться от душившей веревки. Как это… просто. Одним словом, которое ставит точку, подводит итог. Необратимый итог. Будто никогда не было книги, которую колдун писал день и ночь, чувствуя приближение конца, будто ревущее пламя не сминало ее страниц. Будто не было тайны крусталя, которую в глазах колдуна перевесила жизнь Лешека. Будто не было песни силы, спетой навстречу страшной смерти. Это слово перечеркивает не только жизнь - оно перечеркивает ее смысл. И смерть тоже становится бессмысленной. Уничтожили, стерли! Наказали… Будто имели на это право. И жизнь, и смерть колдуна теперь можно обозначить одним коротким и страшным словом.

Лешек посмотрел на Невзора и тихо, сухо кашлянул, словно и вправду чуть не задохнулся. А потом заговорил, борясь с хрипотой: слова застревали в глотке и не желали выходить наружу. Он говорил долго и отстраненно и смотрел в одну точку… И когда боль перестанет быть нестерпимой, Лешек сочинит песню о его смерти.

Лицо Невзора менялось каждую секунду: ужас, страдание и ненависть неизменно сменялись странной его решимостью, и скулы его каменели, и глаза тускнели и замирали, чтобы вновь вспыхнуть нехорошим огнем. Но когда Лешек замолчал, лицо волхва опять приобрело отрешенность и неподвижность - Лешек подумал, что Невзор хочет прикрыть лицо руками, чтобы не чувствовать нестерпимого жара огромного костра, чтобы не мерить на себя чужую участь и… чтобы любой ценой избежать этой участи.

- Ты пришел ко мне, потому что тебе больше некуда идти? - спросил волхв после затянувшейся паузы.

Лешек покачал головой. И нехорошее предчувствие вновь зашевелилось в груди: он вдруг испугался Невзора. Испугался его решимости, его отстраненности.

- Я принес крусталь, - сказал он тихо и тут же пожалел о своих словах.

Глаза Невзора на секунду загорелись, и Лешек отшатнулся назад, ударившись затылком о печь: во взгляде волхва он увидел надежду, и пришла эта надежда на смену твердой решимости, словно крусталь способен был изменить сделанный волхвом выбор. Всего на одну секунду, но этого оказалось достаточно. Мысли Лешека заметались, как лошади в горящей конюшне, и одна из них, самая чудовищная и самая очевидная, ударила ниже пояса и заставила задохнуться. Лешек забыл, забыл о самом главном: кто же рассказал Дамиану о крустале? Откуда он узнал о его оборотной стороне?

Жестокость, подлость, обман - эти пороки были Лешеку понятны, он сталкивался с ними на каждом шагу. Но предательство… Это не укладывалось у него в голове.

Колдун никому не говорил об оборотной стороне крусталя. Почему-то сейчас это стало очевидным: он просто не мог никому больше об этом рассказать, он осознавал силу, которой крусталь обладает. Колдун не был легкомысленным мальчишкой, который стал бы хвастаться своей волшебной вещью на каждом углу. Он и Невзору-то рассказал об этом только потому, что доверял ему и не хотел, чтобы тайна крусталя ушла вместе с ним в могилу.

Почему Лешек раньше не подумал об этом? Почему?

Он вспомнил последний взгляд колдуна, обращенный в его сторону, и обмер: колдун не верил в предательство Невзора. И под пытками, и умирая, но спасая Лешеку жизнь, колдун думал, что это Лешек, Лешек, а не Невзор, раскрыл тайну Дамиану!

Ему не хватило сил даже на ненависть. Он хватал воздух ртом и вспоминал: наезженная дорога по Песчинке - волхв редко покидал дом, он просто не мог наездить санного пути, за последние несколько дней намело столько снега! И кони ржали в конюшне… И широкая тропа вела на высокий берег, и… Сегодня небо затянуто тучами, и крусталь бесполезен. Вот почему нет никакой надежды, вот почему всего на секунду поколебалась решимость волхва - решимость предать еще раз.

- Охто думал, что это я… - с горечью шепнул Лешек, глядя Невзору в глаза, - он думал, что я могу… что я могу его предать.

- Я стар, мальчик. Когда тебе будет столько же лет, сколько мне, ты поймешь… - глаза волхва оставались жесткими и холодными.

- Охто думал, что это я… - снова шепнул он.

- Ты поймешь ценность жизни, ценность каждой ее минуты, - продолжил Невзор. - Я тоже несу Знание, и моя смерть ничем не лучше и не хуже смерти Охто. Когда-нибудь ты поймешь, когда-нибудь ты захочешь жить настолько, что не станешь считаться ни с чем.

- Я уже не хочу жить! - закричал Лешек. - Я не хочу этой жизни, я не хочу ее такой ценой! Лучше бы я умер вместе с Охто! Я не смогу жить, я не смогу! Он думал, что это я! Он умирал и думал, что это я! Он любил меня, он простил мне даже предательство, а я его не предавал! Я любил его, я никогда бы не предал его! Я поднимусь к нему, я скажу ему, что это неправда!

Неожиданно дверь распахнулась, но Лешека это не удивило: он ждал, когда же наконец монахи выйдут из своего убежища. Бежать не имело смысла. Дамиан, пригнувшись под низкую притолоку, шагнул в дом со словами:

- Не поднимешься, а спустишься, мой мальчик. В ад. И очень скоро. И не надейся, что умрешь легко. Смерть колдуна покажется детской забавой по сравнению с твоей собственной.

И тут Лешек понял, что чувствовал Дамиан во время помутнений. Вместо страха ярость охватила Лешека, он перестал отдавать себе отчет в своих поступках, он не думал - он превратился в кровожадного зверя, которого долго дразнили сквозь прутья клетки, и теперь единственным его желанием стала жажда крови, жажда рвать глотки зубами. Безумие придало ему силы и ловкости, он издал звериный вой, прыгнул на Дамиана, словно огромный кот, и с рычанием вцепился ему в горло пальцами, стараясь зубами дотянуться до плоти. Убить! Вот единственное, чего он хотел. Убить! За Охто! Не за страх, который преследовал его всю жизнь, не за унижения, не за угрозы - за смерть колдуна, за ту легкость, с которой Дамиан перечеркнул чужую жизнь, за книгу, страницы которой пожрало пламя!

Дамиан не ожидал нападения, опрокинулся на пол и захрипел, а Лешек впился зубами в его глотку и почувствовал во рту кровь. Она опьянила его еще сильней и окончательно снесла преграды, которые отделяют человека от зверя. Трое монахов, вошедших в дом вслед за архидиаконом, кинулись тому на выручку, и выломали Лешеку руки, и разжали зубы, запрокинув ему голову назад, но он все равно продолжал бешено сопротивляться, и выдергивал руки из захватов, и рвал зубами все, до чего мог дотянуться.