- Поедем, - мрачно выдавил колдун. - Напрямик поедем, через Бугры. Три часа езды, не больше. Луна через час взойдет.

Выга в том месте делала изгиб к Лусскому торгу, по ней до Дальнего Замошья можно было ехать от рассвета до заката, напрямую же пробираться получалось быстрей, но труднее - между крутых берегов Выги лежало холмистое урочище. Они распрощались с монахом, и Лешек пришпорил коня, обгоняя колдуна.

- Ты куда рванулся? Убьешься в темноте, - прикрикнул колдун.

- Это же Лытка! - крикнул ему Лешек. - Послушник Лука - это Лытка!

- Да знаю я… - буркнул колдун.

Через реку перебирались вплавь, рискуя лошадьми, хотя колдун и выбрал узкое место. И темно было хоть глаз коли - месяц прошел с летнего солнцестояния, и прозрачные сумеречные ночи сменились непроглядной чернотой.

Колдун ехал впереди, осторожно выбирая дорогу по тропе крутого берега, а Лешек нетерпеливо подгонял его и изнывал от невозможности двигаться быстрей. Он с трудом различал тень колдуна, хотя ехал уткнувшись в хвост его лошади вплотную. Кони поминутно спотыкались и вздрагивали, слыша, как осыпается под их копытами красный глинистый берег. Но и поднявшись на самый верх, ехать быстрее не смогли: спускались так же осторожно, потом снова поднимались на новый бугор и спускались - теперь уже к Выге. Колдун безошибочно вышел к воде неподалеку от Дальнего Замошья, и снова пришлось перебираться через реку вплавь.

Луна к тому времени поднялась высоко над рекой, и темный силуэт обыденной церкви, возвышавшейся над домами, они увидели издалека. Колдун пустил коня во весь опор по обмелевшему песчаному берегу, и теперь Лешек едва за ним поспевал.

Несмотря на поздний час и погашенные огни, деревня не спала: то там, то здесь слышны были причитания и стоны, изредка хлопали двери, а из узких окон церкви отчетливо неслось «Богородице дево, радуйся».

- Вот радость-то богородице - такой богатый урожай, - прошипел колдун и направил коня к церкви.

Дверь в храм была открыта нараспашку, а перед образом Тимофея Чудотворца, напротив входа, горела одинокая свеча, пламя которой вот-вот грозил погасить ветер. Свет луны, проникая в узкие окна, едва освещал мрачные образа по стенам церкви - согбенные черные фигуры, непременно держащие в руках кресты: двенадцать Посланцев. Лешеку показалось, что черные фигуры наступают на него и хотят взять в кольцо, и на секунду страх охватил его и два пальца потянулись ко лбу - если он осенит себя крестным знамением, они его не тронут, отпустят восвояси. Лунные лучи, осязаемые в густой темноте, устремлялись к распятию - довольно грубому, простому, - и благостное лицо Исуса никак не соответствовало его плачевному положению. Рядом с ним богородица с закатившимися глазами тетешкала на коленях тощенького младенца, и их умиротворение не вязалось с мертвенным лунным светом, и одинокой трепыхавшейся свечой на ветру, и запахом - странным сладким запахом, смешанным с ароматом ладана и горящего воска.

В углу, недалеко от входа, скукожившись сидел послушник в скуфье, натягивая подрясник на колени, и пел высоким, надтреснутым голосом. «Богородице дево» закончилась, и он затянул «Господи, воззвах». Лешек не узнал его - он был совсем юным. Глаза послушника, неестественно расширенные, неподвижно смотрели в одну точку на пустой стене, и взгляд его ничего не выражал.

- О чем молишься? - бесцеремонно спросил колдун, подойдя к послушнику вплотную.

Послушник не сразу его услышал, продолжая петь, но вдруг закашлялся, глаза его расширились еще сильней, и из них побежали крупные слезы.

- Все помрем тут… во славу Господа… - прошептал он.

- Где отец Нифонт? Где Лытка? - спросил колдун немного ласковей.

- Отец Нифонт - вон лежит, - послушник ткнул пальцем в аналой. - А Лытка в угол уполз, к распятию поближе.

Лешек посмотрел на аналой: перед ним на полу лежало мертвое тело с запрокинутой головой, и острая борода смотрела в потолок. Руки старца кто-то сложил на груди, поставив в них свечу, но свеча согнулась и погасла. Колдун мельком глянул на мертвеца и подошел к распятию. В тени кануна, обхватив руками основание креста, ничком лежал Лытка - Лешек узнал его сразу, несмотря на прошедшие годы, несмотря на то, что не увидел его лица.

Колдун расцепил его безвольные руки и повернул лицом вверх, внимательно прислушиваясь к его дыханию.

- Помоги мне его раздеть, - велел он Лешеку.

- Святотатство творите, - проворчал из своего угла послушник, - не баня здесь, чай.

- Помолчи, - отмахнулся от него колдун.

- Я вот дружников позову.

- Ты помирать, кажется, собирался, - хмыкнул колдун, - вот и помирай.

Он отодвинул распятие в сторону и положил Лытку так, что теперь на него падал пучок лунного света. Несколько минут он осматривал голое тело, прикладывал ухо к груди, щупал пах и подмышки, а Лешек увидел на нем широкий шрам вокруг пояса. Послушник, до этого молчавший, снова затянул «Богородице», только совсем тихо и хрипло.

- Лытка, - шепнул Лешек и тронул горячую, заросшую густой красивой бородой щеку, - Лытка, ты слышишь меня?

- Он не слышит, - сказал колдун и застонал, громко и протяжно.

- Что-то не так? - испугался Лешек.

- Я опоздал, малыш… - прошептал колдун. - Я напрасно ездил на север, мне надо было оставаться здесь…

- Он… он умрет? - Лешек почувствовал, как слезы встают в горле.

- Нет, он не умрет, не бойся. Но это уже не тот мор, что медленно полз по земле. Теперь он полетит по деревням быстрей ветра и никакие дымы от него не спасут… Мне горько и страшно, малыш… Я не смогу его остановить… У меня только один крусталь.

- Но… откуда ты знаешь?

- У всех, кого я лечил еще позавчера, в паху или под мышками набухали большие желваки. Мой дед рассказывал, что пока людей убивают эти желваки, которые зреют медленно, иногда дольше недели, от мора можно спастись дымом и паром. А потом, в одночасье, люди начинают умирать просто так, от горячки. Никаких желваков у них нет, они умирают без всяких причин, задыхаются. И мор летит по земле, словно его несет ветер, и убивает целые деревни. Спасения от него нет. И не только мой дед знал об этом, я читал об этом в книге о лихорадках. Ты видишь? У Лытки нет никаких желваков, никаких язв, а губы посинели, как будто ему не хватает воздуха.

Колдун достал из кошеля крусталь и глянул на луну, пробивавшуюся в церковь сквозь окно.

- Я даже не знаю, куда направлять луч… - пробормотал он. - Приподними ему плечи, я буду светить на сердце.

Лешек с трудом усадил тяжелого Лытку, и размякшее тело его норовило сползти на пол. Колдун светил желтым лучом Лытке на грудь, и через несколько минут Лешек почувствовал, что Лытка шевельнулся и застонал. Неожиданно горячие плечи, за которые Лешек держался руками, промокли - в одну секунду тело Лытки покрылось потом, словно его окатили водой. И пот этот был холодным и липким.

- Наверное, хватит… - пробормотал колдун, продолжая светить на сердце желтым лучом. - Хвала Змею, что я могу сказать… Я пойду по деревне, а ты вытри его, одень и вынеси на воздух - мне кажется, тут все пропитано ядом. Возьми мой плащ, он в седельной сумке. Потом догонишь меня, ладно?

Лешек кивнул. Колдун поднялся и осмотрел церковь еще раз.

- Красиво рисуют и красиво поют, - хмыкнул он, - этого у них не отнять…

- Разве это красиво? - удивился Лешек, снова глянув на образа двенадцати мрачных Посланцев.

- Да. Ты просто не замечаешь, потому что любовался на иконы много лет. И неважно, что на них нарисовано, - колдун качнул головой, быстрым шагом направился к выходу и крикнул насупившемуся послушнику:

- Эй ты, будущий покойник! Пошли со мной. Господь услышал твои молитвы - ты останешься в живых.

Лешек сначала вытащил Лытку из церкви, под раскидистые ивы, росшие кругом, и увидел, как колдун светит крусталем на грудь ошалевшего послушника. Он вытирал потное тело друга своей рубахой и время от времени заглядывал ему в лицо - не придет ли тот в себя? И наконец Лытка очнулся и посмотрел на Лешека, приоткрыв растрескавшийся рот, - в восторге, с благоговением и небывалым удивлением.