Кошев упорно называет Стасю «моя секретарша». Он словно отстраняется от нее этими словами, из живого человека превращает в «сотрудника», в папку с надписью «Личное дело» в отделе кадров.

- А если бы ее обыскали прямо на выходе?

- Любая попытка вынести документы из здания была рискованной. Любая! И, как выяснилось, обыскали в результате меня и мою машину, и я ждал чего-то подобного. Меня остановила дорожно-патрульная служба: якобы к ним поступил сигнал, что в мою машину заложена бомба. Просто и красиво, вы не находите?

Я соглашаюсь и спрашиваю:

- Скажите, а если бы вы все же отдали распоряжение кому-то из сотрудников вынести документы из здания, как вы считаете, вас смогли бы обвинить в пособничестве Сопротивлению?

Кошев отвечает быстро:

- Думаю, да. Впрочем, обвинить меня в чем бы то ни было довольно сложно. Я заметная фигура. Но все, что связано с производством ядерного оружия, разумеется, развязывает руки и прессе, и военной полиции.

Я киваю. Кошев не послал бы никого из сотрудников выносить бумаги из заводоуправления, потому что обвинение сразу падало на него.

- И что вы сделали дальше?

- Я вызвал своего шофера, положил в сумку спортивную форму и попросил его отнести сумку в машину. Сказал, что поеду в зал. Шофер, конечно, удивился, но перед ним я отчитываться не стал. Обычно я не ездил в зал посреди рабочего дня. После того, как шофер ушел, я вышел в приемную и сказал секретарше, что отлучусь на пару часов. А потом сделал вид, что неплотно прикрыл за собой дверь. Мне нужно было, чтобы она сама догадалась, как действовать. Я сделал вид, что говорю по телефону, впрочем, она не была глупой, она должна была понять… Я говорил о том, что в моем сейфе лежат те самые бумаги, что через несколько часов они уйдут от меня безвозвратно и я ничего не смогу сделать. Папки с грифом «Секретно». Я говорил, что ключ от сейфа прятать бесполезно, они взломают сейф. Я сказал, что эти документы могли бы пригодиться Луничу, но я не сумасшедший, чтобы искать с ним личной встречи. Я сделал вид, что телефонный звонок меня не удовлетворил.

- Послушайте, вы же на самом деле отдали ей распоряжение, - говорю я с горечью, - как еще она могла расценить это?

- Она могла бы расценить это как распоряжение, если бы я оставил ключ на видном месте. Но я положил его в верхний ящик стола.

Мне хочется встать и ударить его. Мне хочется сказать, что он обманул наивную девушку, попросту подставил ее, воспользовался ее порядочностью! Он, защищенный адвокатами, охраной, доступом к средствам массовой информации и огромными деньгами, не просто отвел от себя подозрения, он вынудил ее принять на себя всю ответственность! Его манипуляция была проста и беспроигрышна.

Я понимаю, что я наивен.

Моргот позвонил Стасе, как всегда, после обеда. Он не выспался, потому что ночью присматривал машины: деньги подходили к концу, и он снова чувствовал себя неуверенно.

Трубку в приемной Лео Кошева никто не снял. В этом не было ничего удивительного, Стася могла с обеда и опоздать, если ушла на перерыв позже, но Моргот ощутил беспокойство: в последние дни она ждала его звонков и знала, когда он может позвонить. Он набрал номер еще раз, перебирая в голове варианты: что могло произойти? События вокруг обоих Кошевых в последние дни развивались так быстро, что действительно что-нибудь могло и произойти. Может, в приемной отключены телефоны?

Первым желанием Моргота было позвонить Максу и сказать, что Стаси нет на месте. Но, рассудив здраво, он решил не поднимать паники и на всякий случай набрал ее домашний телефон. Трубку сняли сразу.

- Да! - крикнула Стася, как будто стояла возле телефона и ждала, когда он зазвонит.

- Это я, - как всегда невозмутимо ответил Моргот.

- Ты можешь сейчас приехать к мне? - она даже не поздоровалась с ним.

- Что-то случилось?

- Я расскажу, - ответила она. - Ты приедешь?

- Через полчаса, - ответил Моргот и положил трубку. Снова появилось желание позвонить Максу, но Моргот отложил звонок на потом: сначала надо было узнать у Стаси, в чем дело, а потом уже говорить с Максом.

Он открыл дверь в телефонную будку и прикурил, стоя на ее пороге: беспокойство постепенно перерастало в предчувствие, давящее и отвратительное, похожее на волосатого паука. Солнце било в глаза, по пыльной улице вереницей спешили прохожие и летел тополиный пух, а Морготу вдруг стало холодно до озноба. Он тряхнул головой, вышел на край тротуара и поднял руку, останавливая машину.

Он доехал до Стаси за двадцать минут и всю дорогу не мог избавиться от неприятного ощущения - ему не хотелось встречаться с ней. Он попросил остановить за квартал до ее дома и прошелся пешком, выкурив две сигареты. Снова мелькнула мысль позвонить Максу, но Моргот не хотел его насмешек, поэтому, докурив возле подъезда, он со злостью бросил окурок в ящик с мусором и пошел наверх.

Она была бледной и растрепанной, не знала, куда деть руки, то вскидывая их к груди, то пряча за спину. У нее дрожал подбородок. Она закрыла за Морготом дверь на два замка и накинула цепочку.

- Ну? - спросил Моргот и прошел в комнату, не дожидаясь приглашения.

- У меня документы, которые очень нужны Луничу… - выпалила она и вздохнула со всхлипом.

- Чего? - Моргот повернулся к ней лицом - она стояла сзади, на пороге комнаты. - Какие документы? Где?

- Вот… - Стася нагнулась и подняла с пола тряпочную продуктовую сумку. - Они здесь. Четыре папки.

- Где ты их взяла?

- Я украла их из сейфа в кабинете дяди Лео… - она начала вытаскивать папку, под ее пальцами мелькнул гриф «Секретно». - Посмотри. Дядя Лео сам сказал, что они могли бы пригодиться Луничу…

У Моргота было только несколько мгновений, чтобы осознать происшедшее и сообразить, как себя вести. И он поначалу не столько понял, сколько угадал, выбирая новую роль, роль, которая рушила в глазах Стаси его предыдущий образ и рисовала новый, совсем другой. И этот образ был Морготу отвратителен, но он каждую секунду ждал звонка, а потом настойчивого стука в дверь. У него на лбу выступал пот, стоило ему подумать о том, что будет, если его застанут здесь, в одной квартире с этими пухлыми папками!

Он попятился и сел на кровать, а потом тихо спросил:

- Ты дура?

Стася расплакалась: не от его слов, просто ее нервное напряжение было слишком велико. И сквозь слезы начала рассказывать о том, что произошло в кабинете дяди Лео перед обедом.

Он орал на нее, не выбирая выражений. Ходил по комнате, натыкаясь на стулья, и пинал их ногами.

- Твой дядя Лео тебя подставил, ты это понимаешь?

- Нет, нет, это неправда, я сама! Я сама догадалась! - пищала она беспомощно и мотала головой.

- Догадливая, мля! Ты понимаешь, что ты сделала, или нет? Ты понимаешь, что теперь с тобой будет? Какого черта тебе это понадобилось?

- Я… я взяла их для тебя.

- Для меня? Да ты сдурела, милая! Зачем мне эта макулатура? Куда я ее дену?

- Но ты же… ты же…

- Я же? Я не имею к этому никакого отношения, ты поняла? Ни-ка-ко-го! Я знать не желаю ни о каких документах, особенно связанных с ядерным оружием! Я, в отличие от тебя, не сумасшедший!

- Но Сопротивление, ты ведь…

- Какое Сопротивление? Ты сама это придумала! Я никогда тебе этого не говорил! Никогда! Я не знаю никакого Сопротивления и знать не хочу! Тебя арестуют, как только обнаружат пропажу, это ты понимаешь? И твой дядя Лео мог бы об этом догадаться! А он и догадался, уверяю тебя! А ты мне рассказываешь сказку о том, что он тут ни при чем! Как ты их вынесла? Тебя что, никто не задержал?

- Я попросила… нашего сантехника… Он передал мне сумку через забор.

- Что? Еще и сантехника? Ты понимаешь, что теперь тебе вообще некуда деваться? Ты даже не сможешь толком соврать!

В том, что Стася не сможет соврать, не было сомнений и без сантехника, но прямой свидетель во много раз ухудшал дело. Без его участия на Стасю подозрение хоть и падало, но в гораздо меньшей степени, чем на самого Лео Кошева.