- Не, я не видел, - честно сказал я и едва не рассмеялся. Почему-то всегда, когда мне приходилось врать, мне становилось смешно.

- Да нет, конечно не купит. Это Виталис натрепал ему языком, он умеет… А когда он увидит картину, он все поймет… - говорила она то ли сама с собой, то ли со мной.

Мне захотелось ее приободрить, и я ляпнул:

- Может, и купит. Да наверняка купит!

- Ты так думаешь? - она посмотрела на меня недоверчиво.

- Купит-купит! Зачем бы М… - я осекся и зажал рот рукой, едва не сказав «Зачем бы Моргот потащился в этот салон, если бы не собирался ее покупать?»

- Что ты говоришь? - она в это время укладывала картину в полиэтиленовый пакет.

- Я говорю, что обязательно купит. Мне так кажется.

Стася ласково потрепала меня по волосам и вручила картину - в полотенце и в мешке.

- Беги скорей, - она распахнула передо мной дверь, потому что картину я держал обеими руками.

- Погодите! Расписка ведь! - хватая картину, я скомкал ее, потому что она мне мешала.

- Какая расписка? - удивилась она.

- Вот, в руке у меня расписка! Мне ее надо было вам отдать!

- Ой, а я совсем об этом не подумала…

- А если бы я был вор и захотел украсть вашу картину? Просто пришел и забрал, что ли?

- Да что ты, мальчик! Кому же она нужна! - Стася рассмеялась. - Ну давай свою расписку!

- Вот, выньте ее. Она у меня в руке.

Расписка превратилась в нечто мало напоминающее документ и была бы похожа на использованную в буфете салфетку, если бы не грязно-серый цвет от моих пыльных рук. Стася не взглянула на ее содержание, но расправила и положила на столик перед зеркалом.

Я не решился бежать по лестнице: картина казалась мне вещью бьющейся, как стекло, и я медленно и осторожно сошел вниз, прижимая ее к груди обеими руками и подбородком. Я очень боялся, что водитель меня не дождется, но он только развернулся в мое отсутствие и весело посигналил, когда я, осматриваясь, вышел во двор - широкий, шумный и зеленый, с пологим холмом с северной стороны. Я привык к виду не до конца разобранных развалин, они окружали меня больше половины моей сознательной жизни, и курганы, поросшие крапивой, я воспринимал, как неотъемлемую часть городского пейзажа.

- Сколько она на самом деле может стоить? - спросил Моргот, положив картину перед хозяином салона.

Тот пожал плечами:

- Неплохо. Очень неплохо. И у вас хороший вкус. Если бы я имел возможность ее выставить, то смог бы впарить ее кому-нибудь тысяч за восемьдесят. Но такие продажи требуют времени. Сколько вы готовы за нее заплатить?

Моргот слегка обалдел от названной суммы, но вида не показал. В его планы не входило обворовать Стасю Серпенку, но ради нее он не был готов отдать все до копейки (а то и продать припрятанные на черный день ценности). От денег, полученных за угнанный джип, осталось меньше половины.

Торговаться он не любил, считал это унизительным. Он только однажды называл свою цену и считал ее окончательной.

- Вы можете часть денег из моей комиссии отдать, минуя кассу, и заплатить художнице столько, сколько считаете нужным. Хоть десять тысяч. Я думаю, она не поймет, что вы ее обманываете. Она и так будет счастлива.

Моргот посмотрел на хозяина салона пристально и пренебрежительно, сузив глаза. Сейчас я понимаю, что эти слова стали для Моргота вызовом, хотя хозяин вовсе не имел этого в виду. А может быть, я плохо знаю коммерсантов, и этот расчетливый человек видел Моргота насквозь? Моргот думал недолго - он редко думал долго, прежде чем выбросить пачку денег на какую-нибудь прихоть.

- Я заплачу за картину пятьдесят тысяч. И вы получите с них свои десять процентов.

Тогда я подумал, что Моргот очень честный и добрый. И он ни за что не обидит беззащитную и наивную девушку Стасю, которая мне так понравилась. Сам он утверждал потом, что интересы девушки Стаси волновали его меньше всего. Он врал. Он не был дураком, он мог на секунду предположить, что этот человек обманывает его в надежде получить комиссионные. Но ему было все равно. И жест его, по-офицерски красивый, мог иметь под собой какие угодно мотивы, но поступок Моргота от этого не меняется: Стасю он не обманул.

- Я должен буду заплатить налоги… - намекнул хозяин.

- Так заплатите, кто вам мешает? - пожал плечами Моргот. - Я думаю, этих денег хватит на налоги.

- Вы собираетесь платить наличными?

- А вы как думаете? - хмыкнул Моргот.

- Мы могли бы оформить сделку, так сказать, не совсем официально… На этом можно сэкономить тысячи три-четыре…

- Мы оформим сделку официально, - Моргота не интересовали три-четыре тысячи.

- Но зачем это вам?

- Чтобы вы не боялись говорить своим клиентам, что картину Стаси Серпенки у вас купили за пятьдесят тысяч, - усмехнулся Моргот.

- Да, конечно, это правильно, - вздохнул хозяин.

Я думал, она обрадуется. Я поехал к ней вместе с хозяином салона, потому что Моргот ему не доверял, что снова преисполнило меня чувством собственной значимости - быть поверенным Моргота в таком сложном деле.

Я думал, она обрадуется. Но она не обрадовалась, верней, она не сумела выразить радость. Я привез ей кухонное полотенце. Моргот еще смеялся надо мной и говорил, что на эти деньги можно купить тысячу кухонных полотенец и ее мама эту потерю переживет. Но я обещал привезти полотенце и привез. А она с сосредоточенным лицом просматривала и подписывала документы, как будто искала подвох. Она не обрадовалась - она испугалась и не поверила. И я не понимал, почему она не верит: ведь вот они, деньги, настоящие, не фальшивые, целая стопка…

Когда мы уходили, она расплакалась.

- Ну что вы, деточка, - по-отечески утешил ее хозяин салона, - не надо. Это только начало, уверяю вас.

Она помотала головой, а потом сказала, вытирая нос платочком:

- Нет-нет, не переживайте за меня… Я… Со мной такое в первый раз. Мне… мне жаль, что я ее никогда больше не увижу… Это судьба.

Я мог бы опустить все эти подробности и написать коротко, как все произошло. Но меня не оставляет ощущение, что каждое событие в этой истории имеет какое-то значение. Я ищу логику в этой цепочке и не вижу ее. И между тем это цепочка, в которой каждое звено связано с другими звеньями. Я не понимаю как. Каждое событие кажется мне шагом, приближающим развязку. Может быть, потому что я смотрю на время с высоты? И не тот или иной шаг ведет историю к развязке, а время неумолимо катится вперед; так многоводная и быстрая река несет пловца, и, как бы он ни барахтался, что бы ни предпринимал, каждое движение будет приближать его к устью.

Они оба не верили своим предчувствиям, они оба оборачивали предчувствия в эфемерные, но очень красивые материи и наслаждались этой красотой. Они жили так, как будто перед ними если не вечность, то столетие точно.

Моргот заходит в библиотеку и замечает картину с порога. Он на секунду останавливается, и взгляд его мечется из стороны в сторону.

- А где же полянка? - спрашивает он об исчезнувшем пейзаже. - Она мне так нравилась. Я люблю зеленый цвет, он ласкает мне глаз.

- Ты отлично знаешь, что кроме зеленого цвета в том пейзаже ласкать глаз нечему.

- Килька, ты нарочно ее повесил. Я знаю, о чем ты собираешься спросить, и я в очередной раз тебе отвечу: я не знаю.

Я с самого первого его появления спрашиваю, почему эта история закончилась так, а не иначе, а он не хочет мне отвечать.

- Ты не угадал, - посмеиваюсь я. - Я хотел спросить совсем о другом. Я хотел спросить, где ты держал эту картину: неужели действительно под кроватью?

- Совершенно точно. Одну ночь она простояла на полу напротив кровати, прислоненной к стене, а потом я ее убрал - она мне надоела.

- Она действительно тебе надоела? Или…

- Действительно надоела, - перебивает он. - Я изучил ее вдоль и поперек и понял, как этой картине удалось произвести на меня такое впечатление. После этого она меня больше не интересовала.