Страшный медвежий рев снова разнесся по лесу, теперь гораздо ближе и где-то над головой. Может, медведь залез на дерево? Есеня присел и прикрыл голову руками. Рев повторился. Он повторялся то и дело, но Есеня, как ни старался, не мог как следует определить, откуда он идет: почему-то вместе с ревом в верхушках деревьев особенно сильно шумел ветер. Поразмыслив с минуту и прислушавшись, он понял и чуть не рассмеялся: это дерево скрипит! Никакого медведя нет! Есеня оживился, бесстрашно пошел на звук и нашел тонкую и высокую сосну с надломанной верхушкой. Правду говорят: у страха глаза велики.

Однако мертвецы от этого из болот вылезать не перестали, волков никто не отменял, да и медведи запросто могли находиться поблизости - только кричать, наверное, не стали бы. Напали бы молча. Есеня ускорил шаги - скорей бы добраться до старого дуба, стражники хоть и сволочи, а люди. Живые, настоящие. Чтобы не сбиться с пути, он находил пятачок открытого неба среди деревьев и смотрел на звезды. А здорово, что он научился в них разбираться! Иначе бы заблудился тут почем зря! Никогда не знаешь, что пригодится в жизни.

Стражники не спали. Они сидели у костра и о чем-то потихоньку беседовали. Есеня подумал, что мог бы подкрасться к дубу незамеченным, но, вспомнив, как в лесу под ногами хрустели ветки, решил не рисковать. Ведь если его поймают, то сразу догадаются, что он пришел за медальоном. И тогда ничего не получится. Надо дождаться, когда они уйдут - наверняка, им это скоро надоест. А тем временем можно отсидеться в сарае, там его искать не будут.

Он пробрался в город задолго до рассвета, повертелся вокруг двора Бушуихи, проверяя, не выдал ли кто его убежища, и только потом залез внутрь. И, что самое удивительное, нашел там хлеб, сыр и флягу с квасом - узелок был зарыт в сено, и Есеня нащупал его, когда хотел улечься поудобней. Здорово. Да тут можно сто лет прожить! И еда, и теплая постель - чего еще надо? А гулять можно по ночам.

Есеня барином развалился в сене и, уплетая хлеб с сыром, предался мечтам о том, как следующей ночью снова залезет к белошвейкам, не для расспросов, конечно, а по другому делу. После кошмаров ночного леса жизнь вошла в нормальную колею - разве что скучно целый день сидеть взаперти, ну да можно же придумать себе какое-нибудь занятие?

Он пригрелся и не заметил, как уснул, так и не дожевав хлеб. Ему снился страшный сон - злобный правитель Харалуг, чем-то похожий на отца, только выше и шире в плечах, с густой черной бородой, нависал над ним и спрашивал: почему ты до сих пор не уничтожил медальон? В руках он держал булатную саблю - Есеня даже во сне заметил, какой красивый у нее клинок: черный с золотистыми прожилками. Ему было очень страшно, он думал, что злобный Харалуг сейчас отсечет ему голову, ведь сабля у него острая как бритва и прочная как алмаз. Он что-то мямлил в ответ про стражников у старого дуба, но Харалуг не слушал его.

Крик петуха на крыше сарая разбудил его не сразу. Да и вряд ли это был первый петух - солнце не только давно встало, но и подползало к полудню. Есеня прислушался: в сарае кроме него кто-то был. Он притих и перестал дышать. Может, кто выдал? Да нет, стражники не стали бы осторожничать. И вообще: что они, собственно, могут ему сделать? Медальона-то у них нет!

- Есеня, - шепотом позвал тихий голос, - ты здесь?

Он высунул голову из сена и увидел Чарушу.

- Ой! - она улыбнулась во весь рот. - Ты вернулся! Как здорово!

- Вернулся и вернулся, - ответил он равнодушно. - Опять, что ли, поесть принесла? Так я только что поел.

- Нет, я просто зашла проверить. Но если хочешь, сейчас принесу, - она повернулась, готовая по его кивку бежать за едой.

- Не надо пока. Может, к ужину, - он милостиво махнул рукой.

- А пить? Пить хочешь?

- Ну давай! - он кинул ей фляжку, которую Чаруша поймала на лету.

- Я сейчас! До колодца и обратно!

Есеня не понял, чего она так суетится, но ему понравилось: лежи себе, а тут по первому требованию - еды, воды! Может, еще чего попросить? Пива, например! Но пить пиво в сарае, в одиночестве показалось ему неинтересным. Эх, была бы она белошвейкой, а не папиной доченькой! Он бы точно не стал скучать.

Чаруша вернулась быстро, запыхавшись и поправляя выбившиеся из толстой косы пряди волос. Румяная и пышущая жаром, как булочка, только что вынутая из печки. Есеня тряхнул головой: как здорово было бы ее сейчас потискать, чтоб она повизгивала и хохотала. Наваждение показалось столь натуральным, что Есеня долго не мог от него избавиться. Чаруша взобралась к нему на сено и села рядом, так близко, что он почувствовал ее запах. От нее пахло пряностями и кожевенной мастерской ее отца, но не противно вовсе - готовой выделанной кожей. Хороший запах, терпкий немного.

- А где ты был эти две ночи? - спросила она и вздохнула, опустив голову.

- Какая разница? - Есеня хлебнул из фляги. - В лесу ночевал.

- Ой! Там же страшно! - она подняла на него голубые глаза - он только сейчас заметил, какие они голубые и прозрачные.

- Да ничего там страшного нет, - Есеня равнодушно махнул рукой. - Медведя видел. Вот как тебя сейчас. Вышел мне навстречу из малинника.

- Ой!

- Да не бойся. Он меня увидеть не ожидал, испугался и в лес убежал.

- А ты? Ты испугался? - она высоко подняла брови, и губы ее слегка подрагивали.

- Нет, конечно! Чего бояться-то? - фыркнул Есеня. - Или он меня - или я его.

- А мне в детстве рассказывали, что по ночам мертвецы выходят из болота. Мертвецов ты не видел?

- Нет, не видел, только слышал. Они за мной до самой городской стены шли, но напасть не решились.

- И какие они? Страшные?

- Не знаю. Не видел, говорю же. Только шаги слышал. И стоны. Они стонут, жалобно так, как будто тяжело им на живых смотреть.

Румянец на ее щеках слегка поблек, и по лицу пробежала тень.

- А если бы напали? - шепотом спросила она. - Что тогда?

- Не знаю, - пожал плечами Есеня. В отличие от белошвеек, она верила каждому его слову, и от этого он чувствовал себя всемогущим и бесстрашным.

- Ты такой смелый… - она восхищенно покачала головой.

- Да ну. Обычный… Расскажи лучше, что там у нас дома? Все в порядке?

- Да, приезжал благородный Мудрослов и обещал твоему отцу, что никого из них не тронут. Только… мама твоя плачет все время. А отец из твоей отливки выковал нож и повесил на стене в кухне. Кто ни придет, он всем показывает и говорит, что это его сын булат сварил, и цены этому булату нет, дороже золота стоит.

- Чё, правда, что ли? - Есеня глупо хохотнул: ему вдруг стало не по себе и защипало глаза.

- Конечно. Он и мне показывал, и стражникам, и мой отец к нему приходил - он всем показывает. Красивый нож, черный с золотым. Как у благородных. Раньше он этот нож прятал, но когда благородный Мудрослов его увидел, он его прятать перестал.

- Что, и Мудрослов его видел?

- Да. Он отливки оставшиеся у твоего отца забрал. Сказал, что они бесценные.

- Может, он и денег за них оставил? - Есеня вдруг понял, почему Жидята не велел показывать отливку отцу.

- Не знаю. Мне не говорили. А где ты еще был?

- Да нигде. Слышала ты про благородного Избора?

- Слышала. Мне мама про него рассказывала. Он украл у благородных медальон, чтобы всех простых людей сделать счастливыми. Но его заперли в высокой башне, в темнице, и теперь никто нам не поможет…

Кажется, весь город знал про медальон и Избора, один Есеня ничего про это не слышал.

- Как же! Жди дольше! Счастливыми! Да он нас ненавидит! - злобно процедил он.

- Откуда ты знаешь?

- А я вчера влез на эту башню и его освободил.

- Как это? - Чаруша раскрыла рот.

- Очень просто.

- Да ты врешь… - недоверчиво сказала она.

Ну вот, когда Есеня врал, она верила, а стоило сказать правду - и пожалуйста!

- Не хочешь, можешь не верить, - он сделал равнодушное лицо и отвернулся.

- Нет, что ты… Я верю. Правда! - Чаруша придвинулась к нему еще ближе. - А как ты туда проник? Ведь там же стража!