Он снился ей…

Теперь она всегда оставляла немного энергии Вечного Бродяги, хотя и осознавала, что это подтачивает ее силы, – колдун не должен держать силу в себе. И в ту ночь, поднимая ветер в небо, старалась поглядеть вниз, почему-то думая, что сможет увидеть Огненного Сокола, который следит за ней, надеется убить ее и Волче. Она видела его всего однажды, в камере башни Правосудия, и от вспоминания, как он медленно читал ей список, в котором было и имя Волче, по спине у нее бежали мурашки. Словно Волче заразил ее своим страхом перед этим человеком.

Конечно, с Тихорецкой башни Спаска ничего не разглядела – ее окружала каменная ограда, чтобы в нее не могли выстрелить снизу или из ближайших домов. Ей и к окну советовали не подходить, а Волче всегда сердился, если она стояла перед окном слишком долго. В отличие от «заточения» в замке, она не считала пребывание в Тихорецкой башне темницей, ей было совершенно все равно, где быть рядом с Волче, – хоть в башне, хоть в подвале, – она не чувствовала желания выйти наружу, не скучала по дневному свету, не интересовалась тем, что происходит внизу, а потому к окну подходила не часто.

Но когда на следующий день Спаска снова услышала крик сокола, разбудивший Волче, она не могла не выглянуть в окно…

Она не увидела – почуяла нацеленный на нее лук. И шагнула в сторону за миг до того, как в узкий проем с тихим шорохом влетела стрела. Наконечник звякнул о каменную стену, смяв прикрывавший ее гобелен, стрела отскочила в сторону и прокатилась по полу. Спаска была уверена, что нисколько не испугалась, но ноги вдруг стали ватными, накатила слабость, и она сначала откинулась на стену возле окна, а потом медленно опустилась на пол. Сердце грохотало в ушах, заглушив крик Волче, а взгляд сосредоточился на лежавшей посреди комнаты стреле со сплющенным наконечником. Спаска помнила звук, с которым арбалетный болт входит в живое тело…

– Нет! – снова крикнул Волче, и Спаска поняла, что он хочет подняться.

– Не надо так, не надо же… – Голос едва не отказал, каждое слово Спаска выдавливала из себя с трудом. – Все же хорошо…

На его крик в комнату вбежала стража, поднялась суета – сначала вокруг Спаски, а потом и на площади: искали лучника. Ее это не волновало – Волче стало совсем плохо, он был совершенно бледным, кусал губы и почти не дышал.

– Зачем же… Зачем же вы так? – Она промокнула салфеткой его лоб. – Ведь ничего же не случилось…

– Ты упала. Я думал… Я думал… – Он не смог договорить.

– Я просто немножко испугалась. Простите меня. Я больше не буду так пугаться. Простите, – бормотала Спаска. – Я не хотела, простите…

Он поморщился, и взгляд его смягчился:

– Глупая… Как же ты могла не испугаться… Я же говорил, чтобы ты не подходила к окну. Маленькая моя, я не могу больше лежать, я не могу смотреть и ничего не делать!

Это он, человек с соколом на краге… Нет, Спаску не взволновало то, что он послал лучника, но… она ненавидела его и за это тоже. Он знал, что Спаска подойдет к окну, он хотел напугать Волче – чтобы она подошла к окну. Ей казалось, этот человек видит ее сквозь стены, читает ее мысли, предугадывает каждый ее шаг! Он… смеется над ними, над Волче смеется, ему мало того, что он сделал…

И он придет снова – как только суета на площади утихнет.

В первый раз она отошла от Волче, когда ему было так плохо, когда он нуждался в ней… Но… она боялась упустить время.

Начальника внутренней стражи Спаска отыскала очень легко, он не суетился, а лишь отдавал приказы. К Спаске все здесь относились с благоговением – Государь дал понять своим людям, насколько она важная персона. Не то что в замке Милуша, где ее никто и слушать бы не стал.

– Пожалуйста, если кто-то из ваших людей увидит поблизости человека с соколом на краге – немедленно дайте мне знать.

– Вы говорите про Знатуша Огненного Сокола? – почтительно переспросил начальник стражи.

– Да, конечно.

– Хорошо, мы постараемся разглядеть его издали. – Он с достоинством кивнул – будто поклонился.

Но ни в тот день, ни на следующий Огненный Сокол возле башни не появился – или стражники просто его не увидели. Он снился Спаске – она просыпалась, словно от толчка, и долго не могла уснуть, сжимая кулаки и кусая губы: во сне этот человек смеялся. Он смеялся над Волче. И стоило Спаске немного успокоиться и задремать, как ее снова подбрасывал с постели голос: «Я видел страх на лице бесстрашного человека, и я рад этому». Тогда она выходила из своей спальни и садилась к Волче в изголовье, на перины, постеленные возле его кровати, будто надеялась защитить его от этих слов. И снова слышала: «Ты позавидуешь казненным на колесе». От этих слов защитить Волче она не могла.

Четыре ночи этот человек преследовал ее – и Спаска не хотела знать, что преследует ее не Огненный Сокол, а воспоминание Волче, которое она увидела тогда, когда его напугал крик птицы за окном.

Она колдовала теперь ближе к рассвету – ритуал, придуманный Государем, заканчивался восходом солнца. Пожалуй, в тот раз Спаска оставила себе слишком много силы Вечного Бродяги, – а может, четыре бессонные ночи привели ее к какому-то странному горячечному волнению, отчего внутри дрожала каждая жилка и сердце стучало ненормально быстро и неровно. А ведь обычно она еле-еле спускалась с башни вниз, так уставала…

Уже внутри башни, на ступеньках ее встретил начальник стражи и, поддержав ее под руку, тихо сказал:

– Вы просили предупредить, если появится Огненный Сокол…

– Да, – медленно ответила Спаска, поворачивая голову. – Он здесь?

Внешне она была совершенно спокойной, даже вялой, но сердце заколотилось еще быстрей, внутренняя дрожь стала невыносимой…

– Его заметили на углу Застенной улицы.

– Он один? – равнодушно спросила Спаска.

– Нет, с ним гвардейский разъезд. Гвардейцы всегда бывают на площади во время ритуала.

– Проводите меня к нему, – сказала Спаска так, чтобы у начальника стражи не возникло даже мысли ей отказать.

Он не отказал. Заметил лишь, что это очень опасно, но не отказал. И собрал многочисленную стражу, которая обступила Спаску плотным кольцом.

Горячка и волнение исчезли, будто их и не было, по жилам побежала холодная змеиная кровь – колючая, как шуга перед ледоставом. И сердце забилось вдруг ровно, только тяжело и громко, стоило ступить на мостовую Тихорецкой площади.

Даже Огненный Сокол, столь проницательный и всеведущий, не ожидал появления Спаски на площади. Солнце уже осветило верхушку башни, но еще не заглядывало за крепостные стены, свет вокруг был сумеречным и холодным. Армейцы расступились по знаку Спаски, и она увидела этого человека – он сидел в седле, и сокол держался когтями за его крагу.

И тут Спаска поняла, какое это упоительное чувство – ненависть. Особенно ненависть, подкрепленная силой. Неужели отец мог держать ее в узде? Ей невозможно сопротивляться, она, как вино, дурманит голову, и это сладко, сладко! Дыхание становится легким и глубоким, тело собирается и превращается в пружину.

«Ты позавидуешь казненным на колесе», – прозвучало в голове, доводя ненависть до исступления. И то, что еще минуту назад было болью и ужасом, обернулось неистовой страстью, безумием, самозабвением. Спаска шагнула вперед, сглотнув и подобравшись. Сила Вечного Бродяги комом встала в горле.

Капитан увидел ее, и на лице его мелькнуло удивление. Радостное удивление. Он отстегнул прикрепленную к краге цепочку и взмахнул рукой – сокол с жалобным и резким криком взвился над площадью. Разъезд перестроился – гвардейцы смотрели не на Спаску, а на ее телохранителей.

– На что ты надеешься, Огненный Сокол? – спросила Спаска, и голос ее прозвучал удивительно громко, эхом разошелся по площади, заглушил ропот военных и стук железных подков по камню. – Чему радуешься?

Может быть, где-то и прячется лучник, высматривающий Спаску в окнах башни. Но место, удобное для выстрела по окнам, вряд ли подходит для выстрела в угол площади. И вокруг стоит сотня армейцев, каждый из которых посчитает своим долгом закрыть Темную богиню собой.