Бойко не отходил от Спаски ни на шаг, но и не мешал, к тому же он ничего не понимал в лекарствах от отравления желтыми лучами.

Она сделала все правильно: притирание с ядом гадюки, микстура с ядом аспида, отвар сложной смеси трав, раствор из нескольких солей… Чаще всего отравленного колдуна убивают судороги, без лечения или выхода в межмирье при сильном отравлении они переходят в непрерывные, и тогда рано или поздно останавливается или сердце, или дыхание.

Она сделала все правильно: втерла мази в нужные точки, дала отвары, микстуры и растворы. И даже вылила из его склянки арутскую соль, потому что для отравленных желтыми лучами она губительна. Свитко приходил в себя. Но если бы Чернокнижник его допросил, он рассказал бы о Славуше. А еще… Пока Свитко был жив, Огненный Сокол мог бы вытащить его из замка. И узнать имя Волче.

– Я не хочу смотреть ему в глаза, – сказала Спаска Бойко и поспешила выйти вон.

Она в самом деле не хотела смотреть Свитко в глаза. Арутская соль, которую она добавила в раствор, должна была подействовать через четверть часа, не раньше. Вызвать судороги. И никто не угадал бы в его смерти действия яда – он ведь отравился желтыми лучами. Лечение помогает не всегда и не всем.

Ей не было страшно, она не испытывала угрызений совести, холодная змеиная кровь, как шуга перед ледоставом, медленно ползла по венам. Чтобы кого-то казнить, надо иметь на это право, и Спаска понимала, что этого права не имеет. И холодная змеиная кровь ей этого права не дает. Она не чувствовала даже ненависти, которая застит глаза. И смерть Свитко не избавляла от боли за Славуша… Спаска ощущала себя чудовищем, но это не ужасало ее.

В тот миг, когда ее позвал Вечный Бродяга, она была спокойна и сосредоточенна.

– И далеко бы ты убежала? – безжалостно спросил Милуш. – Твои воронки видны на двадцать лиг вокруг! Чем ты думала? Ты не думала вообще! Ты хотела встретиться со своим гвардейцем, и на остальное тебе было наплевать. Тебе ясно сказали, что Особый легион получил приказ вывести тебя из замка любой ценой. Да как только тебе предложили выйти на болота, сразу надо было бежать ко мне и кричать во все горло: он хотел вывести меня из замка! Ну как ты могла поверить, что твой гвардеец такой недоумок! Как ты могла поверить! Ведь знала, что золотая булавка была у Огненного Сокола. Даже две золотые булавки! Яблочко от яблони недалеко падает: твой отец тоже никогда не думает, прежде чем что-то сделать, но он хотя бы рискует только собой. Во всяком случае, старается...

Они сидели за столом вдвоем, и смотреть на пустое место Славуша было больно. Милуш пил хлебное вино и делал вид, что закусывает. Спаске тоже есть не хотелось, а вина ей Милуш не предложил. За открытым окном занимался рассвет.

– Это была золотая булавка Волче… – Спаска не оправдывалась, глупо было оправдываться. – А еще… у меня с самого утра было предчувствие, что я его увижу. Я поэтому поверила.

– Предчувствие? Ну и как? Сбылось предчувствие?

Спаска покачала головой, а Милуш вдруг расхохотался:

– Так ты что, не узнала своего ненаглядного? Ох, хороша! Доверять надо предчувствиям.

Спаска ахнула: не может быть! Не может быть, чтобы она не узнала Волче! Тот верховой гвардеец, он был груб, он ломал ей руку! Но двести шагов на его коне спасли ее…

А Милуш продолжал:

– В следующий раз сначала подумай, что скорей всего вам уготована встреча где-нибудь в застенке башни Правосудия. А теперь это еще верней, потому что если я разглядел его лицо, кто-нибудь из бригады Огненного Сокола тоже мог его узнать. Надеяться можешь только на то, что две трети из них убиты.

– Камень… В нем были красные сполохи… Будто пламя… – всхлипнула Спаска.

– А я говорил, что это трудный камень! Что он будет управлять тобой! Погляди, есть в нем красные сполохи?

Спаска взяла подвеску в руки и вздрогнула: в глубине камень снова светился красным!

– А теперь выйди на галерею и посмотри там. Он будет сине-зеленым, как и был. Потому что при свете огня этот камень меняет цвет! Впрочем, такое может быть и на закатном солнце. Кстати, если при свете дня он сохранит красный цвет, я пошлю голубя в Хстов. О том, что твоему гвардейцу не стоит возвращаться домой.

– Какое вам дело до него? – усмехнулась Спаска.

– Я очень дорого продал раздобытый им секрет храмовников. И чувствую себя его должником. Как ты думаешь, почему Государь тратит столько золота на новую замковую стену? Эту стену я выменял на точное указание мест создания и путей движения нового оружия. Мне не по зубам отбивать у гвардейцев обозы, лить пушки из сверхпрочной стали, устраивать взрывы в лаврах – пусть этим займется армия Государя.

Милуш не удивился смерти Свитко, лишь поморщился, когда ему об этом сообщили. Ему не пришло в голову, что Спаска в чем-то ошиблась, – он ведь знал, что в искусстве составления лекарств она ни в чем ему не уступает.

Желтый Линь явился на службу к восьми утра, минута в минуту, как всегда подтянутый, в безупречно вычищенной одежде. Только глаза у него были красными и припухшими от недосыпа.

– Ты был прав, – с порога начал Крапа. – Явлен не писал мне записки. И никто меня позавчера рано утром у портала не ждал.

Желтый Линь пожал плечами и промолчал.

– Я сварю тебе кофе, – сказал Крапа. – А ты поднимайся в кабинет.

Кофе здесь был диковинным и дорогим напитком, и Желтый Линь неизменно отказывался от него в пользу чая, более распространенного в Хстове. Кофе Желтый Линь находил горьким, не получал от него удовольствия и считал, видимо, что эта сомнительная роскошь не стоит потраченных на нее денег. На этот раз он от кофе не отказался, морщился, но пил.

– Сегодня днем в Хстов возвращается Огненный Сокол. – Крапа, напротив, глотал кофе с удовольствием. – Его операция провалилась, ты слышал?

Желтый Линь покачал головой.

– И я предлагаю никому не говорить, что ты два дня был в отпуске, – продолжил Крапа. – А то он, чего доброго, решит, что я посылал тебя в замок.

– Меня могли видеть на Южном тракте. Я возвращался в Хстов с почтовой каретой.

– Когда это было?

– Сегодня в шесть утра примерно… – Желтый Линь смутился.

– Скажешь, что ездил к своей невесте на одну ночь. А я скажу, что вчера пораньше тебя отпустил.

– Но… вчера меня никто не видел здесь…

– Есть огромная разница между «видел» и «не видел». Доказать, что ты где-то был, не так уж трудно, но доказать, что ты где-то не был, почти невозможно.

– А если Огненный Сокол поедет в Горький Мох и спросит там?

– Прекрасно. Там ему скажут, что ты был не в замке, а у своей невесты, – усмехнулся Крапа. – Но мне кажется, так сильно он стараться не станет, у него и без этого полно неприятностей. Третий легат ждет не дождется его прибытия. Мы с тобой тоже поедем слушать его доклад…

Гораздо больше в это время Крапа был озабочен не докладом Огненного Сокола, а поступлением первой партии бездымного пороха в Синицынскую лавру. И если шпионы Государя разузнали, где снаряды будут начинять порохом, то выезды из Синицынской лавры должна сторожить армия Государя… У Крапы не было сомнений: этот мальчишка непременно попробует завладеть готовыми снарядами, а не уничтожить их. В его казне не хватит золота, чтобы строить стены из искусственного камня и одновременно делать новое оружие. И то, и другое слишком дорого для Исподнего мира.

Но и доклад Огненного Сокола оказался для Крапы неожиданным… И особенно досадным было присутствие Явлена.

– Нам помешал человек, который кидал в гвардейцев «невидимые камни». – Огненный Сокол с усмешкой взглянул на Крапу. – Мне доводилось видеть последствия удара чудотворов. В последний раз – не так давно: господин Красен расчищал себе дорогу в подвал гвардейских казарм и ранил двоих дозорных. Точно так же были ранены и мои люди на болоте.

– Что ты хочешь сказать этим тонким намеком? – невозмутимо спросил Красен.