Конечно, выехать в колонию следовало раньше, но Инда хотел поговорить с Ясной в отсутствие Йеры. И на следующее утро она сама встретила его в гостиной – и была необычно тихой и подавленной.
– Инда, ты можешь подождать несколько минут? Дара по дороге из Славлены должен заехать в кондитерскую Клечена, привезти конфет…
– Ну, если ты угостишь меня кофе…
– Разумеется. В столовой уже накрыто. Это любимые конфеты Йоки, мне бы очень хотелось, чтобы он их получил… Ты ведь не обманываешь нас, ты действительно передашь ему нашу посылку?
– Ясна, мне обидно это слышать… – Инда быстрым шагом направился в столовую, и она поспешила за ним.
– Сура провел на кухне всю ночь, и Йера до утра писал Йоке письмо… Ведь мы можем передать ему письмо?
– Я сделаю вид, что не заметил никакого письма. – Инда с шумом отодвинул стул, предлагая ей присесть за стол. – И перестань смотреть на меня как на врага, я вовсе не враг ни тебе, ни Йоке.
Ясна незаметно смахнула слезу кончиком мизинца.
– Инда, мне кажется, это я виновата во всем… Я желала мальчику зла, я хотела избавиться от него. – Она прошептала это тихо, оглядываясь на дверь в кухню. – Но я не хотела такого исхода, ты мне веришь? Он не заслужил такого, он, в сущности, вовсе неплох. И… Я напрасно подозревала его, он вовсе не желал Миле смерти, теперь я это понимаю. Мила плачет без него…
– К сожалению, и мне очень горько это говорить, он действительно мрачун. И очень опасный мрачун. Он не умеет управлять своей силой, и этому его как раз научат в колонии.
– Но… Может быть, можно как-то повлиять на это, ведь он вырос не в семье каких-то проходимцев или преступников… Ты предлагал индивидуальное обучение, преподавателей. Мы все готовы оплатить, и Йера хороший правовед…
– Ясна, пока ничего сделать нельзя. Все зависит от самого Йоки, но и одного его желания мало.
– Но… С ним хотя бы… не обращаются жестоко? – Она снова смахнула слезу, на этот раз более демонстративно.
– Что ты хочешь услышать? – Инде нравилось быть безжалостным. – Что колония для несовершеннолетних мрачунов – это что-то вроде оздоровительной лечебницы на берегу моря? Нет, моя милая, это исправительное учреждение, где мальчики работают на грязной тяжелой работе и живут впроголодь; за нарушения дисциплины их лишают пищи, запирают в карцер, а еще – крепко бьют, и не так, как это принято в школах, а иногда до потери сознания и серьезных увечий. Поэтому на месте Йеры я бы поднимал все связи и знакомства, платил взятки, обивал пороги с прошениями – лишь бы вытащить оттуда мальчишку.
Ясна расплакалась. Впрочем, на это Инда и рассчитывал: пусть теперь она убеждает Йеру в том, что добиваться освобождения Йоки надо не законным путем, а в обход законов. Не требованиями, а смиренными просьбами. И какая разница, движет ли ею чувство вины или родительская любовь? Имея в Славлене фамилию «Сребренка», пусть и девичью, можно многого добиться.
Для встречи с мальчишкой он выбрал тот же кабинет в здании администрации колонии, что и в прошлый раз, – дистанция, которую создавал привинченный к полу стул, могла сокращаться лишь по воле того, кто сидит в кресле за столом, и это было очень кстати. До того, как детей привели с болота, Инда успел поговорить с Меченом и с воспитателем Йелена: оба явно преувеличивали собственные заслуги; разговор же с чудотворами из охраны дал гораздо больше информации. По их мнению, Йелен был гораздо лучше подготовлен к жизни в колонии, чем предполагалось: приучен к жесткой дисциплине, аккуратен, вынослив и, как ни странно, довольно неприхотлив. Единственное его уязвимое место – болезненное самолюбие. Да, наказание напугало его и оскорбило, ведь его пороли первый раз в жизни, да еще и на глазах у товарищей. Но от этого он оправится, и довольно быстро, если пустить дело на самотек.
Инда велел не пускать дело на самотек. Йелен должен убедиться, что страшнее места нет и быть не может. Он должен просыпаться в отчаянии и с ужасом засыпать. Он должен мечтать выйти из колонии любой ценой. Чудотворы пообещали ему добиться этого через два-три месяца и заверили, что при желании и достаточных усилиях сломать можно любого, даже самого сильного, человека. А уж тем более избалованного мальчишку.
Инда велел привести Йелена в кабинет, ничего ему не сообщая заранее, и из окна смотрел на то, как его вели из умывальной в административный корпус. Увиденное произвело на него благоприятное впечатление: мальчишка явно боялся неизвестности гораздо больше, чем в прошлый раз. Он уже не с такой тщательностью следил за лицом, а осанкой мало походил на воспитанника Академической школы: плечи чуть приподнимались, словно в ожидании удара, глаза бегали по сторонам, к тому же он прихрамывал. За десять дней – неплохой результат. Парень повернул голову, и Инда увидел выпуклый темно-синий рубец через левую щеку и безобразно распухшую губу. Неужели воспитатели бьют детей по лицу? А впрочем, им видней…
Инда начал беседу дружески и сочувственно.
– Я привез тебе передачу от родителей, – сказал он, когда Йелен сел на стул, а сопровождавший его чудотвор вышел за дверь.
Парень посмотрел исподлобья и ничего не ответил: хотел изобразить равнодушие, но получилось нечто настороженное и недоверчивое. Он осунулся, заметно похудел – глаза запали и нездорово блестели. Инда посмотрел на его руки, ухватившие сиденье стула: ободранные и синие…
– Твоя мама очень переживает… – еще доверительней сказал Инда в ответ на его затравленный взгляд.
– Во-первых, Ясна Йеленка – не моя мать. А во-вторых, она вовсе не переживает, она радуется, что ей удалось от меня избавиться, – ответил мальчишка, стараясь говорить взвешенно, без горечи. Не вышло.
– Кто тебя этому научил? – Инда глянул на него сверху вниз сощурившись. – Да, бессмысленно отрицать, что биологически Ясна Йеленка твоей матерью не является. Но она растила тебя с младенчества и любила тебя, как родного сына. И продолжает тебя любить. Она хотела приехать сюда, так же как и твой отец, но свидания тебе пока запрещены. Впрочем, тебе пока запрещены и передачи, но я попросил Страстана сделать исключение. Посмотри, отец прислал тебе книги. И в ближайшее время он собирается на собственные средства создать в колонии библиотеку. А мама послала конфет, чтобы ты мог угостить всех своих друзей. Это трюфели, очень хорошие, она специально отправила Дару в лучшую кондитерскую Славлены. А тут – заливной карп, вот его надо съесть немедленно, он и так в дороге чуть не растаял. Бери ешь. И еще масляное печенье, и сырные палочки, и сухие колбаски. Сура провел на кухне всю ночь…
Парень заколебался, на его лице отразилась внутренняя борьба. Не было сомнений в том, что он хочет есть, – кадык дернулся несколько раз, прежде чем он сказал с вымученной улыбкой:
– И ты отберешь у меня эту передачу, если что-то пойдет не так?
– Не говори глупости. Ешь. – Инда встал и сунул в руки мальчишке заливное в контейнере из вощеного картона. – Вот, тут и ложка…
– Мама послала для заливного ложку? – Йелен нервно рассмеялся.
– Вилки и ножи в передачах запрещены. Так же как стеклянная посуда. Я выйду на несколько минут, чтобы тебя не смущать.
Посмотреть на него в глазок было любопытно: парень жадно глотал заливного карпа и вытирал слезы рукавом, изредка хлюпая носом. Соскучился по дому… Инда не спешил возвращаться, дал Йелену успокоиться и утереть слезы.
– Ешь конфеты, не бойся, тут на всех хватит.
Тот помотал головой:
– Я не хочу конфет.
– Напрасно. – Инда помолчал и посмотрел в окно. – Я знаю, что позавчера ты был серьезно наказан за то, что угрожал профессору Мечену. Я знаю, что перед этим ты из глупого упрямства не стал сбрасывать энергию в Исподний мир. И я даже понимаю тебя: принуждение всегда вызывает протест. Но… твой отец подал апелляцию в Верховный суд, и, кроме того, в Думе рассматривается вопрос о давлении на твоего отца со стороны нас, чудотворов… Ты же не хочешь, чтобы твой отец получил из колонии характеристики на головореза, а не на запутавшегося и готового искупить свою вину подростка, правда?
