Он пригладил ее волосы на затылке, провел ладонью по щеке, но тут же отдернул руку, боясь поцарапать нежную кожу, а Спаска прижалась лицом к его груди так крепко, так трогательно…

– Можно я тоже обниму вас? – спросила она тихо.

– Да, – ответил он, ощущая, как по спине бегут мурашки.

– Мамонька сказала, что вы от этого будете мучиться…

Она положила руки ему на плечи – едва коснулась их пальцами.

– Нет. Если я и буду мучиться, то не от этого.

– А от чего?

Он не стал говорить ни об остриженных волосах, ни о тяжелых башмаках, ни о том, что доведет ее до замка и оставит там на попечение Славуша и Чернокнижника… Пока она стояла рядом с ним, пока Волчок обнимал ее, он чувствовал, что она в безопасности. Ее робкие ласки, осторожные прикосновения, полные нежности и целомудрия, и распаляли его, и умиляли – он привык к доступности женщин, которые и ласки-то зачастую не требовали, и объятья невинной девушки показались ему желанней и слаще самых откровенных и грубых наслаждений.

Мамонька расплакалась, увидев обрезанную косу, и едва не кинулась на Волчка с кулаками.

– Мамонька, это не он! – вскрикнула Спаска, бросаясь ей на шею. – Я сама, он даже не знал!

– Вот помалкивал бы про шапку, ей бы и в голову не пришло… – прошипела мамонька, глядя на Волчка. Он не стал оправдываться.

А потом она усадила Спаску на табуретку посреди кухни, наточила ножницы и начала ровнять волосы красивым полукругом. Волчок заикнулся, что в деревне мальчиков стригут не так, но мамонька замахнулась на него ножницами и велела заткнуться.

– Мало она сама себя изуродовала, ты еще добавить хочешь? Мальчиков что, каждую неделю стригут? Пусть будет будто отросли волосы… – Мамонька снова всхлипнула.

И, конечно, получилось не так, как у деревенских мальчиков, а скорей как у отпрысков городской знати – ровно, волосок к волоску, длинновато и… красиво.

– Ах, ну прямо белокрылый чудотвор! – Мамонька всплеснула руками, любуясь на свою работу.

– На деревенского мальчика непохоже… – проворчал Волчок.

– На девочку, может, похоже? – снова сердито накинулась на него мамонька.

– Ладно, ладно. Я же сказал – пусть так.

Переодетая в вышитую рубаху, подпоясанную веревкой, и праздничные для деревни синие штаны, Спаска не стала сильней походить на деревенского мальчика – будто на городском празднике юного царевича одели простолюдином. Маленькие белые ножки с тонкими щиколотками никогда не ступали по мостовой босиком, тонкие руки с розовыми пальцами не держали ни топора, ни вожжей, ни серпа, на узкие плечи не клали коромысла, спина не гнулась на огороде, лицо не поливало дождем, в волосах не путался репей.

Волчок взлохматил ей волосы и надел шапку – лучше не стало. Разве что деревянные башмаки немного поправили дело, добавив Спаске подростковой нескладности, неуклюжести.

– А сам-то тоже не больно на деревенского похож, – проворчала мамонька, поглядев на Волчка, когда он переоделся.

– Почему? – удивился Волчок.

– Деревенские не бреются. Это гвардейцы голой рожей щеголяют.

Признаться, об этом Волчок совсем забыл. Когда он уезжал из деревни в лавру, бриться ему было рановато, да и в лавре только под конец его батрачества на лице стал пробиваться светлый пушок. А в Хстове, тем более в гвардии, брились все, и Волчок привык. Впрочем, и гвардейскую выправку трудно спрятать под полотняной рубахой… В общем, маскарад со всех сторон получался никудышный, однако переодеться в знатного господина Волчок поостерегся – тоже сразу распознают «подделку»: и по речи, и по походке, и по глазам.

Любой на месте Волчка выбрал бы для выхода шумные Южные ворота – и в толпе затеряться легко, и подальше от Северного тракта, где все кишмя кишит гвардейскими дозорами. И не было сомнений – самые глазастые дозорные караулят их у Южных ворот. Поэтому Волчок решил выйти через Тихорецкие ворота на Паромный тракт, шедший из Хстова на юго-восток, к бывшей паромной переправе, – не самый многолюдный, но и не пустой. А главное, именно Паромный тракт вел в его родную деревню.

Гвардейский дозор стоял и там, но всего из трех человек, никого из них Волчок не знал и надеялся, что и они его в лицо не знают. Проверяли всех, но с ленцой, без особого рвения – ворота он выбрал верно.

– Ты не волнуйся, – сказал он Спаске. – Иди как ни в чем не бывало.

– Я не волнуюсь, – ответила она. – Только и вы не волнуйтесь тоже.

– Я? С чего ты взяла, что я волнуюсь?

– У вас рука мокрая.

– Ну ты прямо как Огненный Сокол! – рассмеялся Волчок. – Не бойся, никто не увидит.

Он достал припасенный заранее сахарный петушок на палочке и сунул Спаске в руки – девочка не станет лизать лакомство на глазах у людей.

– Если тебе удастся перепачкать рот – будет самое то, – усмехнулся он и подтолкнул ее вперед, с улицы на площадь.

Спаска рассмеялась, лизнула петушок и провела рукавом по губам – осталась хорошо заметная серая полоса.

Переходя площадь, Спаска превзошла ожидания Волчка, улыбаясь мальчишеской улыбкой и по-мальчишески вытирая сладкий рот. Даже походка ее изменилась – она старалась шагать шире, подстраиваясь под его походку: ни дать ни взять – младший брат хочет поспеть за старшим.

Дозорные преградили им дорогу, мельком окинув взглядом обоих.

– Кто такие? – устало спросил один.

– Мирко Желтый Линь, – назвался Волчок именем старшего брата. – Усть-Углишский.

– А в Хстове что делали? – Гвардеец зевнул.

– К брату в гости приезжали. У нас брат гвардеец.

– Да ну? Как зовут? – поинтересовался второй дозорный.

– Волче Желтый Линь, – Волчок постарался сказать это с гордостью.

– Знакомое что-то… Но не припомню.

– Ладно, идите, – махнул рукой первый и снова зевнул.

Нет, сделать весь Особый легион такими же орлами, как в бригаде Огненного Сокола, невозможно.

– Гляди-к, деревенские теперь в город без бороды ходят! – услышал Волчок за спиной. – И не лень же им!

– Так раз в год чего ж не побриться? Они и штаны по такому случаю стирают!

Гвардейцы расхохотались. Волчок не стал оглядываться, только усмехнулся довольно. Главное, чтобы эта шутка не дошла до Огненного Сокола. А если дойдет – лучше бы они не вспомнили Желтого Линя из Усть-Углиша.

– Ты умница, – сказал он Спаске, отойдя на сотню шагов. – Но пока не расслабляйся – на тракте наверняка тоже есть дозоры.

Пять лиг до поворота на Усть-Углиш двигались вместе с артелью, продававшей в Хстов торфяные катыши, – Волчок за десять гран нашел Спаске место на телеге. Мимо них проехало три гвардейских дозора, но никто даже не посмотрел в сторону артельщиков. А подальше от города дозоров и вовсе не было – не мог Особый легион перекрыть все дороги в Млчане.

Артельщики направились дальше по тракту, а Волчок, стоя у поворота к родной деревне, подумал вдруг: прежде чем просить у Змая Спаску, надо получить благословение отца… Но лишь представил на минуту, как явится в отцовский дом с мальчишкой и скажет, что это его будущая невеста, так сразу передумал: в другой раз. Лучше самому поговорить со Змаем, зачем унижать отца отказом? А вот если Змай согласится, тогда можно все сделать честь по чести. Да и идти в Усть-Углиш совсем не по дороге…

– Устала? – спросил Волчок.

– Нет. Я же не шла, а ехала. Это вы устали.

– Мне привычно, – соврал Волчок. Он давно отвык и от долгих переходов, и от тяжелых грубых сапог.

Они повернули на север, в болота, дождавшись, когда артельщики отъедут подальше. До заката Волчок надеялся пересечь Восточный тракт, но, пройдя три лиги, сдался: без отдыха, да по грязи, да в неудобных сапогах нечего было и думать о том, чтобы пройти больше. Остров, встретившийся им на пути, был слишком соблазнительным – сухим, поросшим густой зеленой травой и тонкими березками.

– Мы лучше сейчас отдохнем, – уговаривала Спаска, – а ночью пойдем дальше. Посмотрите, как тут хорошо…