В то утро жар снова ненадолго упал, и, едва Зорич ушел, Волчок задремал, ощущая лишь легкий озноб и кутаясь в одеяло. Его разбудили шаги на лестнице – не мягкие мамонькины, от которых тяжко скрипели половицы, а грохочущие, звонкие – так звенят сапоги со шпорами. И от каждого шага голова болела все сильней, словно не по ступенькам они стучали, а по темени.

– Сюда, сюда, господин гвардеец! – услышал Волчок голос мамоньки. – Вторая дверь.

Случись это часом позже, и он не почувствовал бы опасности. А тут, повинуясь наитию, подумал и повернулся на левый бок. Подзажившие раны потянуло муторной болью, узелки швов впились в кожу – Волчок зажмурился, стараясь лечь поудобней, но сделал только хуже.

Дверь распахнулась, и в комнату шагнул Огненный Сокол. Волчок решил было, что это снова бред – в бреду капитан Знатуш являлся в его комнату не раз и не два. За ним семенила испуганная мамонька.

– Где его плащ? – спросил капитан.

– Так вот же, господин гвардеец! – зашептала она. – Вот: и плащ, и сапоги, и пояс, и оружие – все здесь.

Огненный Сокол повернул плащ к себе и несколько секунд пристально смотрел на золотую булавку, пристегнутую к вороту. Потом вынул из ножен саблю, висевшую рядом на гвозде, и, глянув на лезвие, спрятал ее обратно. Сабля звякнула о ножны, и Волчок зажмурился от боли в голове. Капитан ничего не говорил, протопал к кровати и вдруг сдернул с Волчка одеяло. Стало холодно – словно водой окатили из ведра. И страшно.

– А ну-ка посмотрим, что это за тиф… – сказал Огненный Сокол, обеими руками взялся за ворот рубахи Волчка и резко дернул ими в стороны – ткань лопнула с треском, до самого низа.

– Так сыпняк, вшивая лихорадка… – испуганно прошептала мамонька за его спиной. – Вы не бойтесь, господин гвардеец, у нас вшей тут нет, это он где-то на службе заразился. А я и постельное белье часто меняю, и исподнее у него всегда чистое, и…

Огненный Сокол оглянулся на нее, и мамонька замолчала. Он снова озадаченно осмотрел живот и бок Волчка, покрытые сыпью, и отдернул руки, словно чего-то испугался. А потом вернул одеяло на место, только теплей не стало. Волчок поежился и почувствовал, как трясется подбородок. Прижатые к постели раны пульсировали, невыносимо хотелось повернуться на спину.

– Выйдите отсюда, – сказал Огненный Сокол мамоньке, и та попятилась к двери. – Ты говорить можешь?

Он сел в изножье постели.

– М-могу, – ответил Волчок.

– А соображаешь что-нибудь?

– Н-не знаю.

– На вот, глотни немного. – Капитан Знатуш достал из-за пазухи бутылек храбрости.

Волчок сморщился – от одного воспоминания о допросе в подвале казарм пересохло во рту.

– Да не буду я тебя травить, – усмехнулся Огненный Сокол. – Глоток выпей – в голове прояснится.

Волчок неловко приподнялся, стараясь, чтобы боль в плече со стороны была незаметна, и хлебнул тошнотворного напитка – его едва не вырвало.

Капитан Знатуш ждал недолго: прошелся по комнате и спросил:

– Ты что-нибудь знаешь о болотниках?

Волчок помолчал, собираясь с силами.

– У нас болотниками называли высокие сапоги. Ну, чтобы по болоту ходить. – Говорить было тяжело, и он боялся, что скоро лихорадка возьмет свое и сознание начнет путаться.

– Ты не ответил.

– Нет, я не знаю о болотниках. Если это не сапоги, конечно.

– А что ты морщишься? У тебя что-то болит? – Огненный Сокол посмотрел на Волчка пристальней.

– Голова. Говорить больно. И спину тянет все время. А что я должен знать о болотниках?

– Ничего. Зачем ты выходил из города в ночь на одиннадцатое апреля?

– Я не выходил из города. Давно. С месяц уже. – Волчок постарался, чтобы голос не дрожал. Все сильней хотелось повернуться на спину. Ничего не было у Огненного Сокола, кроме подозрений. И все его подозрения строились только на том, что золотая булавка у Волчка точно такая же, как найденная Особым легионом на болоте.

– Тебя видели у Южных ворот.

Лжет. Огненный Сокол всегда проверяет свои подозрения именно так. Запугивает, делает вид, будто что-то знает. Лжет.

– Я не знаю, кто мог видеть меня у Южных ворот, но он, скорей всего, обознался. В последний раз я выходил из города через Прогонные ворота. Днем. А у Южных ворот я был в феврале, встречал нарочного из Лиццы.

– А тебя не удивляет, что я пришел сюда, роюсь в твоих вещах, задаю тебе вопросы?

– Нет. Через меня проходит много тайных сведений. Я всегда на подозрении. Пятый легат предупреждал меня с самого начала.

– Значит, за ворота ты не выходил. А что ты делал?

– Когда? Я… в самом деле плохо соображаю.

– В ночь на одиннадцатое апреля. На следующее утро ты заболел.

– Я вернулся домой и лег в постель. Я уже вечером чувствовал себя неважно. Спросите хозяйку.

Огненный Сокол поднялся и подошел к окну.

– Ладно. Я подожду. Через час-другой ты начнешь бредить, а я послушаю.

– Можете пока поесть. Мамонька… хозяйка очень вкусно готовит.

Капитан резко развернулся (как раз в тот миг, когда Волчок хотел лечь чуть поудобней) и подошел к постели.

– Иногда мне кажется, что ты смеешься надо мной.

– Не без этого, – ответил Волчок, чуть усмехнувшись.

– То есть ты игрок? А? Во что ты играешь?

– Я просто пробую на вас свои силы. Вы очень достойный соперник. Когда-нибудь мне пригодится умение вести разговор со столь проницательными людьми.

Огненный Сокол помолчал, вглядываясь в лицо Волчка, а потом снова вернулся к окну, уперев руки в подоконник. И продолжил после долгой паузы:

– Это умение пригодится тебе очень скоро. Государю стало известно, что пятеро указанных тобой колдунов были отправлены в Предобролюбовскую лавру…

– Ах вот оно что… – Волчок постарался повернуться так, чтобы капитан не заметил, как ему больно. Плечу стало немного легче, зато в голове застучала кровь и потемнело в глазах.

– Да. Более того, люди Государя заметили даже твой двойной росчерк на соответствующих бумагах. Впрочем, я не исключаю их проницательности, это бросает на тебя подозрения лишь косвенно.

Капитан оторвался от подоконника и прошелся по комнате.

– Какой теплый дождь… – пробормотал он, делая вид, что не смотрит на Волчка. – Сегодня по-настоящему весенний день. А теперь слушай меня внимательно и запоминай. Ты хорошо знаком с процедурой дознания, и мне нужно, чтобы ты не выдал меня даже под пыткой. Если, конечно, до этого дойдет. Все понимают, что ты человек подневольный и выполняешь чей-то приказ. Поэтому если тебя спросят, по чьему приказу ты ставил двойной росчерк на бумагах настоящих колдунов, ты ответишь, что это был господин Явлен. Помнишь его?

– Помню.

– Хорошо помнишь? Сможешь точно описать?

– Да.

– Для начала поломайся немного, но не переиграй. Ничего из себя изображать не нужно, сделай вид, что готов выполнять приказ, но ради господина Явлена на пытки не пойдешь. Это будет выглядеть достоверно. Если же дело дойдет до пыток, то ты и без меня знаешь, что нельзя менять показаний. Ты здоровый парень, проходишь три круга – и ты свободен. И тебе все верят. А сбиваешься – и все начинается сначала, только веры тебе уже нет.

Волчок поморщился и снова немного подвинулся.

– А какой мне в этом смысл? – Голос немного дрогнул, но разговор к этому вполне располагал. – Я точно так же могу пройти три круга, назвав ваше имя, а не господина Явлена. И это будет значительно проще, потому что правду говорить гораздо легче, чем лгать. Особенно на дыбе.

– Особый легион заплатит. И я добавлю от себя. Всего пятьсот золотых лотов. Сможешь купить этот трактирчик и до конца дней не будешь знать нужды. А если этого мало – то и капитанская кокарда.

– Что ж… Я так понимаю, что думать мне не о чем: или я говорю правду и не получаю ничего, или я лгу и получаю деньги и капитанскую кокарду. Стать капитаном в двадцать два года – хорошее начало.

– Да, я до капитана дослужился к тридцати шести. – Огненный Сокол остановился возле кровати и снова пристально посмотрел Волчку в глаза. – Тебе в самом деле совсем не страшно? Или ты так искусно владеешь лицом?