– Вить, а в чем Сашка Ивлев талантливый? – спросил Павлик напоследок.

– О, есть у унылого один талант! Он по карманам шарит так, что никто ни сном, ни духом… – рассмеялся Витька. – Руки не дрожат, потому что совесть чистая: покаялся – и гуляй с чистой совестью. Православный позитив!

Вечер Ковалев намеревался провести в одиночестве: то ли из-за нервотрепки прошедшего дня, то ли из-за вчерашних возлияний он чувствовал себя усталым и разбитым. Но стоило ему подойти к реке, как от усталости не осталось и следа.

Он спустился к воде по старому кирпичному фундаменту возле моста – вода казалась маслянистой, густой, и хотя ветра не было, по ней все равно бежала рябь. На другом берегу лаяли собаки и топились печки, горели фонари, а тут стояла полнейшая тишина… Никто не увидит, если Ковалев полезет в воду, никто не сочтет его сумасшедшим… Мысль была на удивление соблазнительна, хотя и безумна. И совсем необязательно переплывать реку, можно просто окунуться.

Ковалев присел и тронул воду рукой. Она была теплее воздуха, она не казалась такой уж ледяной…

– Не делай этого, парень, – раздалось позади, совсем близко, – из-за кирпичного фундамента.

Ковалев выпрямился и оглянулся: полная темнота. Сбоку послышался легкий всплеск – будто кто-то ступил в воду. Фонарик лежал в кармане, но Ковалев почему-то никак не мог его нащупать замерзшей рукой. А когда наконец зажег и посветил вокруг, то никого не увидел и решил, что голос ему послышался. Или это был внутренний голос?

Однако сама возможность чужого присутствия отрезвила – мысль поплавать около берега уже не казалась сто́ящей. Ковалев постоял еще немного на берегу и пошел к мосту, не выпуская фонарик из рук.

Он надеялся, что «настоящее динго» снова встретит его на другой стороне, – не то чтобы Ковалев считал делом чести поймать собаку, но внутри свербело такое желание. Шаря лучом фонарика по кустам вдоль насыпи, он подумал, что это место и его сводит с ума, и недаром те, кто здесь живет, все как один нормальные. Не встретив собаку возле моста, Ковалев еще немного побродил в темноте по берегу и только потом направился к дому.

Открыв дверь в кухню, он даже приостановился, не перешагнув порог: вместо бабы Паши за столом с чашкой чая сидела мать Инны.

Неужели ей тоже так скучно дома одной?

– А где баба Паша? – спросил Ковалев, от удивления забыв поздороваться. И судорожно вспоминал ее имя-отчество. Вспомнил.

– Она пошла к себе, не хотела вам докучать. Вот ключ. – Ангелина Васильевна кивнула на буфет и милостиво предложила: – Вы раздевайтесь, не смущайтесь меня.

Можно подумать, Ковалев собирался раздеться совсем…

Она была моложава – настолько, что напомнила рекламу «как в пятьдесят выглядеть на тридцать пять», – чопорно одета и безупречно накрашена, будто пришла не в сельский дом, а в приемную министра. Но в голову почему-то лезло неотвязное: «Старая ведьма»… Не в плохом смысле, без неприязни, а, скорей, с некоторым опасением.

Ковалев под ее пристальным взглядом повесил куртку на гвоздь, аккуратно поставил на коврик сапоги и одернул свитер. Инна была похожа на мать, но второй не хватало мягкости, округлости, способности обволакивать – черты ее лица казались точеными, и взгляд темных глаз словно резал пространство.

– Садитесь, – пригласила Ангелина Васильевна, будто это Ковалев был у нее в гостях, а не наоборот. Самое обидное, ничего больше не оставалось, кроме как сесть.

– Спасибо, конечно, – кивнул Ковалев, подвигая себе табуретку и ощущая невыносимую неловкость под ее взглядом – на этот раз она рассматривала его совершенно беспардонно.

– Налить вам чай? – спросила она непринужденно.

– Спасибо, я налью сам. Вы о чем-то хотели поговорить?

– Да. Не будем ходить вокруг да около. Вы женатый человек, у вас ребенок… Зачем вы дурите голову моей дочери?

– Чего? – Ковалев едва не просыпал сахар, который успел набрать в ложку.

– Не понимаете? – Она саркастически улыбнулась.

Старая ведьма! Натуральная, самая настоящая ведьма!

– Нет, не понимаю. Вы верно заметили, я женатый человек. И завтра сюда приезжает моя жена. Ваша дочь меня не интересует.

– Я не сомневалась, что услышу именно это. – Она снова улыбнулась, на этот раз доверительно.

– Тогда зачем спрашивали?

– Хотела убедиться.

– В том, что все мужчины одинаковые?

– В этом я уверена давно и твердо, еще одно доказательство мне не требуется. Нет, я хотела посмотреть на вас поближе и убедиться в том, что вчера не ошиблась: с одной стороны, вы способны сделать мою дочь несчастной, но вряд ли вы станете ее обманывать и что-то обещать.

– Послушайте, меня в самом деле не интересует ваша дочь, я не собираюсь делать ее несчастной и уж тем более не буду ей ничего обещать. – Ковалева донельзя злил этот разговор.

– Вы не понимаете, о чем я говорю? – На этот раз ее улыбка была милой.

– Наверное, нет.

– Это вы станете ее жертвой, а не она вашей. Но хуже от этого будет только ей.

– И что вы от меня хотите? – поморщился Ковалев.

– Ну, может быть, чуть больше мудрости, чем у нее, чуть больше силы. – Ангелина Васильевна посмотрела ему в глаза не мигая. – Способности устоять перед соблазном…

Она не обволакивала – она втягивала в себя, словно водоворот, – Ковалев не мог оторвать взгляд от ее глаз и чувствовал тошнотворное головокружение. Старая ведьма! Опытная ведьма… Он попытался откинуть голову, отодвинуть лицо подальше, но забыл, что сидит на табуретке, и чуть не опрокинулся назад.

– А вы хотели, чтобы она нашла себе кого-нибудь побогаче, с положением, карьерой? – выдавил он сквозь зубы. – Чтобы у нее было все, как у вас?

– Бог с вами. – Она рассмеялась, но не отвела глаз и не сморгнула. – Если бы я вышла замуж за Колю, сейчас главой администрации был бы Коля. Уверяю вас, счастье не в этом. И, насколько я понимаю, ваша карьера начинается блестяще. Вы во всех смыслах блестящий молодой человек, я нисколько не удивилась увлечению дочери. Но один-единственный недостаток перечеркивает все ваши неоспоримые достоинства: вы женаты.

Она усмехнулась и ненадолго прикрыла глаза – будто выпустила из своих когтей. И тут же продолжила, не дав Ковалеву опомниться:

– Это правда, что вы видели большую серую собаку?

– Правда, – с вызовом ответил Ковалев.

– Скажите, а раньше вы никогда ее не видели?

– В смысле? Я приехал три дня назад, когда это «раньше» я мог ее видеть?

– В раннем детстве, я имела в виду.

– Собаки столько не живут, – ответил Ковалев, вспоминая свой детский кошмар.

– Но вы ее помните, разве я не права? Тогда вы наверняка думали, что это волк.

– Нет, я ее не помню. Я вообще сомневаюсь, что когда-то здесь бывал.

– То, что вы здесь бывали, знает все Заречное и сейчас активно это обсуждает.

Она посмотрела на Ковалева тепло, с какой-то материнской нежностью, – а он-то, дурак, решил, что она собирается его соблазнить… И вся его враждебность вмиг испарилась, он вдруг почувствовал себя легко и спокойно, расслабленно. И даже больше – он был готов довериться ей, рассказать о том, что мучило его в последние дни…

Старая, опытная ведьма!

Ангелина Васильевна потупилась и спросила:

– Вы позволите, я закурю?

Ковалев не любил табачного дыма, но попросить ее выйти на холод было бы совершенной бестактностью. Некурящие бабушка с дедом считали, что выпроваживать гостя на лестницу или на балкон невежливо, всегда ставили курящим гостям пепельницу на кухне.

– Курите, – он пожал плечами и поискал глазами что-нибудь, что могло бы послужить пепельницей.

Она достала из сумочки пачку тонюсеньких сигарет и прикурила неожиданно нервно, поспешно. Ковалев счел консервную банку неподходящим предметом на чайном столе и выставил на стол глубокое блюдце. Ведьма кивнула, изобразив благодарность, и помолчала, затягиваясь сигаретой, будто нашла повод собраться с мыслями.