Это должно было случиться рано или поздно: Млад положил ей на подоконник красивые кисти только что покрасневшей рябины и хотел потихоньку уйти, как вдруг услышал:

- Что это ты тут делаешь, Млад Мстиславич?

Дана села у окна и поставила локти на подоконник, глядя на него сверху вниз.

- Я… я положил тут… - замялся он - в ее присутствии он становился на редкость косноязычным.

- А я-то думаю, кто это ветки ломает каждый год… - она улыбнулась, взяла рябину и поднялась. - Ну, заходи, раз пришел.

И он не нашел ничего лучшего, как влезть к ней в дом через окно. Дана удивилась, покачала головой и спросила, отчего же он не воспользовался дверью. Он жалко пожимал плечами.

Она любила вспоминать эту историю, дразнила его и смеялась. И теперь, когда они лежали в постели, обнимая друг друга, снова напомнила о ней и хотела рассмеяться, но смех вышел натянутым. Она замолчала и сказала:

- Я столько лет думала: кто же носит мне цветы? А ты мне тогда казался таким несерьезным, таким смешным, и при этом - таким загадочным. Шаман. И волхв. И наставник. Мне было очень любопытно, как это в тебе совмещается? А когда я тебя увидела под окном, меня как будто стукнуло что-то, - знаешь, прямо дыхание оборвалось. Я до сих пор это чувствую… И потом, на празднике, помнишь? Я не знаю, что на меня нашло.

Млад помнил. Прошла зима, он бывал у нее, ухаживал, дарил безделушки и украшения, сдувал с нее пылинки. Наступило лето, и он носил ей цветы не скрываясь. А потом - на проводы Костромы - так получилось, что они стояли в воде рядом, и она была нагой, и ночь была теплая… Он унес ее в лес на глазах у всех, и она не сопротивлялась, и они любили друг друга до восхода солнца, и после восхода тоже…

- Я до сих пор помню, какое это было счастье… - Дана приподнялась на локте и тронула пальцами его лицо. - Я догадывалась, что ты на самом деле совсем не такой, каким прикидываешься.

- Я не прикидывался, - улыбнулся Млад.

- Ты не прикидывался, когда тащил меня по берегу в лес. Ты был мокрый… и ты так крепко меня держал, как будто боялся, что я начну вырываться. Я очень удивилась. Я думала, ты пьян.

- Я был пьян.

- И эта колкая кочка, и шишки под спиной… Я помню все так, как будто прошло несколько часов, а не лет.

- У тебя под спиной были шишки? - Млад улыбнулся. - Если бы я знал…

- Младик, как бы мне хотелось, чтобы сейчас был тот самый день и до сегодняшней ночи оставалось десять лет…

- Закрой глаза.

- Зачем?

- Закрой… - Млад поднялся.

- Нет, Младик. Мне будет слишком горько их открывать.

Он держал ее на руках, и кружил, и качал, а она, обхватив его за шею, не отрываясь, не мигая смотрела ему в лицо. Он ласкал ее, а она все не закрывала глаз, словно хотела насмотреться, словно его ласки в этот день ничего не значили для нее, и сама гладила его - то лихорадочно, часто дыша, то медленно, будто изучая его тело. Он любил ее и осторожно, и неистово, и, как всегда, не мог насытиться ею.

Ночь сначала казалась ему бесконечно длинной, а потом время вдруг стало таять с ошеломляющей быстротой. И чем быстрей оно бежало, тем сильней он чувствовал смятение Даны, ее болезненный трепет: она казалась испуганной, говорила сбивчиво, натянуто смеялась и тут же умолкала. То прижималась к нему, то отстранялась, то вспоминала о чем-то, и снова сбивчиво говорила, и останавливалась на полуслове.

Она сама одела его и вспомнила о кожаном поясе, который сделала ему еще два месяца назад, но забыла отдать, потому что он сначала был занят Мишей, а потом болел. Она кормила его, хотя он отказывался - не привык есть ночью.

- Ты обязательно должен поесть, Младик. Когда ты еще поешь горячего? Не раньше позднего вечера.

И он ел, только чтобы она не расстроилась.

- Вспомнила! Не сиди на земле и на камне, обязательно подкладывай что-нибудь.

Он кивал.

- И еще… Ты не геройствуй там, ладно? Какой из тебя герой?

- Никакой, - он улыбался.

- Младик, ну какие глупости я говорю… - она ластилась к его плечу. - Ты - герой. Я знаю. Я так горжусь тобой…

Он снова улыбался.

Она вела его домой под руку, положив голову ему на плечо, и напоминала вовсе не княгиню, а княжну, которую он увидел когда-то у коллежского терема отделения права: гордую, но испуганную, искавшую защиты. И оттого, что он уходит и не сможет ее защитить в случае чего, ему становилось больно.

Дома его ждал Родомил. Увидев его, Млад едва не отшатнулся - присутствие соперника едва не нарушило очарование этой последней ночи. Дана вздрогнула и вцепилась в его локоть еще крепче. Шаманята, позевывая, одевались, не обращая на Родомила внимания.

- Я вечером тебя не застал, - тот поднялся. - Извини, я ненадолго. Ты не передумал? Сотников, тем более неопытных, пруд пруди, а волхвов в Новгороде - раз-два и обчелся.

Дана посмотрела на Млада вопросительно, и что-то вроде надежды мелькнуло в ее глазах, полных ужаса.

- Родомил… - Млад вздохнул и освободился от ее объятий, - я все сказал тебе в прошлый раз.

- Ладно. Я понял. Вот тогда, возьми, - он поднял с лавки начищенную до блеска чешуйчатую броню с оплечьем. - Сейчас хороших доспехов не достать… Я у дружинников раздобыл. Идти тяжелей, конечно, но грудь прикрыта будет и спина. И наручи еще, но это так…

- Я очень благодарен, это в самом деле пригодится, - кивнул Млад.

- Удачи вам, - Родомил поднялся. - Пойду я.

Он опустил голову, пошел к двери, только один раз мельком, но очень выразительно, глянув на Дану. Млад сглотнул и пристально посмотрел ему вслед. По дороге главный дознаватель остановился, не удержавшись, и сказал Ширяю, тронув того за локоть:

- Щит через правое плечо вешают. На левую руку.

- Не все ли равно, как нести? - огрызнулся шаманенок.

- Привыкай сразу. Неизвестно, когда доведется им прикрываться, - кивнул Родомил и вышел вон.

- Млад Мстиславич, давай скорей, - Ширяй дождался, пока главный дознаватель уйдет, и только после этого перевесил щит с одного плеча на другое, - опаздываем уже.

- Не спеши, а то успеешь, - ответил Млад.

- Тебе же проверить надо всех перед выходом, - напомнил парень.

- Проверю, - проворчал Млад.

Рубаха, сшитая Даной, грела не хуже шубы. Млад повесил полушубок на гвоздь у входа и подумал, что плащ в походе намного удобней и легче. А спать укрывшись полушубком неудобно. Но все равно испытал легкое сожаление: полушубок служил ему верой и правдой несколько лет. Он надел под кольчугу старую стеганку, вычищенную Добробоем; Дана кинулась ему помогать. Броня, принесенная Родомилом, была богатой и дорогой, на груди несколько медных чешуек образовывали нехитрый узор. Она оказалась чуть широковата Младу в плечах - со стороны незаметно, но прямоугольная пройма мешала под мышками. Она была рассчитана на конного: чешуйки крепились снизу, а не сверху, как обычно.

Стеганый подшлемник приглушил звуки. Млад запутался в шнуровке, но ему помогла Дана.

- Почему у тебя шлем без наносника? - спросила она.

- Не люблю. И дед не любил.

Бармица тяжело опустилась на плечи.

- А если по лицу ударят? - ахнула Дана.

Он вздохнул и не ответил.

- А колени? - не унялась она.

- Я же не конный. Это на коне очень важно закрывать ноги. А пешему-то что… Только железо лишнее таскать на себе.

- Млад Мстиславич, - нетерпеливо сказал Ширяй, стоявший у двери, - ну давай скорей!

- Не торопись, - улыбнулся Млад, надевая пояс. Нож, топор, меч…

- Не тяжело тебе? - Дана тронула его за руку.

- Быстро привыкаешь, - Млад пожал плечами. Поначалу действительно казалось тяжеловато.

- Рукавицы! - Дана сорвала их со стола.

Он кивнул и сунул их за пояс.

Она сама накинула на него плащ, чем привела шаманят в восторг.

- Я бы тебя не узнала… - она вздохнула. - Очень красиво. Но как-то… ты как будто чужой…

- Я - свой, - он снова улыбнулся. - Присядем на дорожку. И еще… Договорись с сычёвскими, чтобы Хийси кормили, ладно?